Руки, полные бури - "-Мэй-" - Страница 20

– Что-то не так, – пробормотал Гадес.

Не выпуская руки Персефоны, он направился в гостиную. Амон сидел на диване, обхватив колени руками, и казался напуганным. Перед ним мельтешил Сет.

– Куда он мог деться?

– Сет, – твёрдо сказал Гадес. – Сядь. И расскажите, что случилось.

Гадес был едва ли не единственным, кого Сет мог послушать, так что он действительно сел. И тут Персефона запоздало поняла, что услышал Гадес раньше неё в голосе Сета – панику.

– Мы с Анубисом разошлись, – тихо сказал Амон. – Я думал, он уже здесь.

– Его здесь нет, – веско сказал Сет. – Да чтоб…

– Не ругайся. – Гадес оставался спокоен. – Телефон?

– Не отвечает.

– Хорошо. Амон, где и когда ты его видел в последний раз?

Ответить тот не успел: рядом с креслом, в котором сидел Сет, сгустились тени, и появился Анубис. Персефона редко видела, как он перемещался, Анубис как-то признался, что терпеть этого не может, нет ничего приятного в том, чтобы скользить по чужим смертям.

Упав на колени, Анубис закашлялся. Он вертел головой, как будто не видел комнаты. Его губы шевелились, Персефона не слышала слов, но видела, что его трясёт.

– Инпу, – тихонько позвал Сет, садясь рядом, обнимая за плечи. – Инпу.

Анубис снова закашлялся, но сфокусировал взгляд на Сете. Шёпот звучал торопливо, но чётко:

– Мертвецы… их было так много, что я не понимал, где нахожусь… не мог сосредоточиться… я пытался перенестись к тебе…

– Всё нормально, Инпу. Ты дома.

Сет уселся рядом, прислоняясь к креслу, и Анубис кивнул, утыкаясь лицом ему в грудь, отчаянно цепляясь за одежду.

Гадес так и не отпустил руку Персефоны, и она хотела увести его из комнаты, намекнув и Амону, что лучше ему заняться блинчиками. Но в этот момент солнечная сила Амона прокатилась раздражённой волной. Он отшвырнул телефон на диван и громко сказал:

– Дерьмо!

– Амон? – Гадес всё еще представал образцом спокойствия.

– Ацтеки требуют Анубиса. Иначе они присоединятся к Кроносу. По крайней мере, грозятся.

– Зевс…

– Кажется, Зевс в отчаянии, но сделать ничего не может.

Персефона ощутила, как пальцы Гадеса сильнее сжались в её руке. Но голос неожиданно подал Анубис:

– Это будет правильно. Я убил тех богов. И не знаю, что ещё могу сделать.

8

Амону кажется, песок набился везде: в волосы, в штаны, в тюки с вещами. Сухой, сыпучий. Свободной от него остаётся почти сладкая вода.

Когда туареги грабят их, никто не удивляется. Караванщики давно привыкли, так что отдают часть товаров и двигаются дальше. Их путь лежит на север, и Амон идёт вместе с ними.

Но замечает на себе взгляд одного из туарегов. Тот подходит ближе, на нём рубашка и штаны, поверх – накидка цвета индиго. Платок-тагельмуст скрывает лицо, видны глаза, необыкновенно тёмные, не похожие на глаза туарегов.

– Ты не караванщик, – заявляет подошедший. – Ты бог.

Брови Амона удивлённо взлетают. Он не сразу понимает, что к нему обращаются на египетском, его родном языке.

– Пойдём.

Незнакомец разворачивается и идёт прочь, уверенный, что Амон последует за ним. Караванщики смотрят с опаской, но Амон заинтригован, поэтому легко спрыгивает с верблюда и идёт вслед за туарегом.

От остальных отделяется ещё одна фигура, успевает догнать незнакомца и Амона. Сила пустыни приподнимается песчинками вокруг лодыжек, и Амон радостно говорит:

– Сет! Ты что здесь забыл?

– Хотел спросить о том же, – мрачно говорит подошедший Сет. – С чего ты решил пойти с караваном через пустыню?

– Интересно стало.

Амон поворачивается к тому незнакомцу, кто первым заметил, что он бог. В грудь Амону упирается острие копья.

Сет хмыкает:

– Знакомьтесь. Амон. Анубис.

– О! – радуется Амон. – Я видел тебя после рождения. Не обижайся, ты был тем ещё уродцем.

– Уверен, что я изменился с тех пор?

В словах чувствуется улыбка, через несколько мгновений и копьё опускается.

– Это будет правильно. Я убил тех богов. И не знаю, что ещё могу сделать.

– Нет.

Единственное слово Сета упало шариком не свинца, а ртути – бескомпромиссным, проникающим во все щели. Отодвинувшись, Анубис нахмурился, так и не вставая с пола.

– Так будет лучше для всех. Я убил богов.

– Чудовищ ты тоже убил. И всех спас. Знаешь, что такое сопутствующий ущерб?

– Не хочу, чтобы из-за меня возникли проблемы между пантеонами.

– Нет.

Спорить Сет не собирался, и Анубис понимал это лучше многих. Уговаривать не стал, сжал губы, для себя всё решив. Сет глянул на Амона так, что солнечному богу стало не по себе. Но он отлично понимал, что имеет в виду Сет.

Выпрямившись, Амон позволил тёплой солнечной силе заполнить комнату.

– Как глава пантеона я запрещаю тебе связываться с ацтеками.

Амон ненавидел это. Когда приходилось напоминать, что он способен приказывать. Когда запрещал что-то властью, пусть даже на благо.

Лицо Анубиса стало непроницаемым, но он кивнул. Амон не сомневался: сил нарушить прямой приказ у Анубиса хватит, но он не будет этого делать. По крайней мере, точно не сразу, а там уже и сам Амон что-нибудь придумает.

Поднявшись с пола, Анубис молча вышел из комнаты, и сила Амона упала вместе с его настроением.

– Спасибо, – сказал Сет. – Для его же блага.

Амон вздохнул:

– Всё равно погано.

Он любил свою силу, тёплую, медовую, струящуюся сквозь кости и мышцы, но ненавидел, когда приходилось обращать её против кого-то. Особенно против друзей. Сразу хотелось смыть с себя гадостное ощущение, так что Амон направился в душ. Сделал воду погорячее, вытащил гель с запахом имбиря. Кажется, его терпеть не могли все, кроме Амона.

Ему он напоминал о чём-то неуловимом, неосязаемом, отдающим и прошлым и будущим одновременно. Тёплый запах солнца и земли, достаточно плотный и яркий, чтобы привлекать и пробиваться через безразличие.

Больше всего Амон боялся стать равнодушным. Он видел, как это происходит с богами, слишком старыми, чтобы успевать за изменяющимся миром. Постепенно засыпающими, не хуже чудовищ, превращающимися в апатичное… нечто.

Боги не умирали, но могли каменеть, будто доисторические реликты. То же самое наверняка бы произошло с Осирисом в скором времени.

Амон был древен, очень древен. Когда он в первый раз действительно испугался, что станет бесчувственным, то отправился в пустыню. Точнее, с караваном через пески на север. Надеялся, что необычное путешествие расшевелит его, к тому же он знал, что так периодически делал Сет, пусть и по совсем другим мотивам. Но если ему так нравится пустыня, может, что-то в этом и есть.

До сих пор Амон не знал, встреча вышла чистой случайностью или это Сет понял, с каким караваном едет солнечный бог, и туареги напали по его инициативе. Тогда Сет уже некоторое время жил с кочевниками пустыни, и Амон с радостью к нему присоединился, познакомившись и с Анубисом.

До этого он видел принца смерти сразу после рождения. И как глава пантеона, и просто его интересовал новый бог. Он помнил, как Нефтида хотела сразу уйти вместе с сыном из Дуата, но Осирис… не то чтобы не позволял. Он честно сказал, что Анубис – бог смерти, родившийся среди мертвецов. И первое время он не сможет жить в мире людей. Он не врал, что мог нехотя подтвердить и Амон. Дуат он терпеть не мог, но ощущал, что если прочих богов царство мёртвых будет медленно убивать, то принцу мёртвых, наоборот, стоит встать там на ноги.

Нефтиде потом пришлось уйти, даже она не могла постоянно оставаться в Дуате. Про Анубиса Амон мало что слышал, так что удивился, увидев его в мире людей.

Но ещё больше поразился, с каким восторгом юный принц мёртвых воспринимал окружающее. Это хорошо показало и самому Амону, как стоит смотреть на мир. Не важно, что впереди у тебя вечность, каждый день прекрасен по-своему, каждый рассвет и закат отличаются.