Рубеж веков (СИ) - "Ludvig Normaien" - Страница 3

Для парней и мужчин, живших при церкви святого Иоанна, где они, будучи ещё малыми сиротами, проходили обучение и где они в дальнейшем остались трудниками, получая кров и питание, взамен трудясь либо при приходе, либо на тех работах, куда пошлют, все эти новости находили живой отклик.

— Что думаете? Будем монахами или попробуем пожить иначе?

— То есть вариант ухода отсюда и занять где-то свою улочку, взимая плату за проход с прохожих ты уже не рассматриваешь?

— Нам никто не помешает этим заниматься после того, как мы послужим в войсках.

— А ты не рассматриваешь вариант, что мы оттуда можем вовсе не вернуться? Останемся в каком-нибудь овраге со стрелой меж ребер, и кости наши падальщики будут грызть.

— Твои, так и быть, могут и грызть, а я собираюсь подзаработать деньжат, приодеться не хуже этих сволочей с алебардами, чтобы все девки были мои. Ну и ещё мир посмотреть. Думаю, вместе со всеми этими отрыжками собак, что к нам припёрлись, мы сможем накостылять дикарям, которые когда-то забрали у наших предков, а значит и у нас, земли, города, богатства, в конце концов. Ну а потом, я не собираюсь быть там простым солдатом.

— И кем ты хочешь быть?

— Для начала, конечно же побуду простым бойцом, а потом, когда меня приметят, выдвинусь вперёд! И кто знает, может меня ещё возьмут в комиты, или я стану букелларием (личная охрана полководцев и частных лиц) какого-нибудь презанта (придворный) или даже за подвиг или два, попаду в число палатинов (гвардия) или этериатов при императорском дворце. И уж на войне шанс всегда есть, например надо лишь знамя в бою захватить!

— Дааа, вот это у тебя планы… — поражённо выдохнул маленький кружок собравшихся в уголке их барака, слушая речь Сида. — Но тебя в этерию не возьмут. Ты же наш, городской.

— Мне нельзя думать мельче, я хоть и не совсем помню своих родителей, но помню, что я — Мардаит, а мы когда-то показали всем соседям, что с нами шутить плохо!

— Ну а не получится стать героем сразу, мало ли, вдруг проиграем, то можно набрать ещё людей понадёжнее и под шумок улизнуть, не дослужив до конца! Ищи ветер в поле! А для смелых людей работа всегда в мире найдётся.

— А не боишься, что там за воротами ты найдёшь не простую смерть? Говорят те сарацины любят кожу с людей заживо снимать, разрезать напополам, или камнями забивать.

— Нууу, это конечно не самая лучшая смерть, — почесал Сидир затылок — лучше, конечно, в своём дворце и в окружении ангелоподобных девиц. Но что предначертано, то не предотвратить! — он попытался изобразить скрипучий голос, как у иерея Луки, что вёл у них, как они шутили, обрезанный курс старых времён: орфографию, грамматику, основы математических наук. На изучение остального курса (риторика, философия и юриспруденция) им нужны были родители, у которых бы водились деньги.

Мардаит обвёл взглядом собравшихся друзей. Лемк сидел с ногами на лежаке, перебирая страницы толстой тетради. Юхим вертел в руках нож. Пётр, Илия, Евхит и Месал.

— Ну так что? Что думаете? — вновь задал он вопрос.

— Я за, не собираюсь становиться монахом или всю жизнь тут горбатиться. — ответил первым Юхим.

— Я за, лучше проливать пот за хорошие деньги, а не за эти медяки. — Пётр.

— Я за. Бусико бы это одобрил. — отозвался Лемк.

— Вот, есть польза от книг! — улыбнулись все.

Илия просто кивнул. Евхит, крестясь:

— Куда вы, туда и я. Бог нас не оставит.

— Всё равно умирать. Если мы не пойдём в султанаты, то они рано или поздно придут сюда. — последним отозвался Михаил.

— Тогда решено, завтра не идём на работу, заканчиваем свои дела, у кого какие они есть, а послезавтра идём записываться к рекрутёрам.

Не успели парни разойтись по своим делам, как в помещение зашёл тот, кого здесь уже давно не видели. Игумен Михаил, высокий старик в рясе, что была чернее тёмной ночи, нагнувшись, преступил порог. Когда он вошёл, его поясок и крест сверкнули в лучах лампадки, осветив, казалось все уголки низкого и тёмного помещения. Все находившиеся в бараке подскочили.

Теодор, хоть и оказался в стороне от всех, но ощутил, как почти материализовавшаяся тяжесть вины за те страницы, что он утащил из интересной книги, легла на его плечи. Вспомнив недавний совет Сида, он постарался смотреть под ноги.

— Братья мои, возможно вы уже слышали о том, что василевс объявил о создании войска, для защиты города нашего от безбожников и язычников что окружают нас. Все вы знаете о нашем бедственном положении. Давно прошли те времена, когда от имени Господа Бога и одного вида легионов разбегались наши враги. Прошли те времена, потому как оскудели мы на веру, на смелых и храбрых людей. Изнежены, горды, златолюбивы были наши предки, любили они больше держать в руках кубок с вином, завидовали богатствам соседей своих, за что их и покарал Господь. Но времена те прошли.

Выдержав паузу, он продолжил:

— Ведомо мне, что многие из вас собираются уходить из стен церкви, записавшись в войско. И вот что я хочу сказать…

Толпа замерла.

— Патриарх Матфей решил, что это дело богоугодное. И он благословляет вас. Те, кто решит остаться, пусть не сомневаются — их путь, это тоже Божий путь.

Осенив крёстным знамением всех, он покинул помещение. Луна за оконцем засияла ярче.

— Делааа… — протянул Пётр. — То они нам твердят, что все на западе предатели и безбожники, а тут не против что мы будем с ними. Твердили, что проливать кровь грех, а в войско идти благословляют.

— Это ты просто мало книг читал, так бы ничему не удивлялся! — хлопнул его по плечу Теодор, заваливаясь обратно. — Надо будет завтра привести себя в порядок, чтобы от одного нашего вида нам засчитали двойное жалование.

Под немудрёные шутки стали укладываться и остальные, так как лампадка, без масла, затухала.

Следующий день был одним из самых непривычных дней в жизни Лемка и парней. После утренней молитвы и завтрака они оказались предоставлены сами себе. Келарь, что всегда находил им занятия, проходил рядом с ними так, будто их и не существовало. Илия, Сидир, Евхит пошли навестить знакомых, а Юх, Михаил и Теодор отправились побродить по городу, стараясь держаться центральных улиц.

Растрескавшиеся стены, грубо отремонтированные здания, осыпавшаяся мозаика, пустые постаменты скульптур. Следы пожаров. Время оказалось безжалостно для города. Можно лишь предполагать, каким он был. Дворцы, в которых нашли приют бездомные и преступники всех мастей.

Чем ближе к форуму Константина, тем многолюднее, тем чище, красивее становилась обстановка. Древние здания уже не светились неаккуратными заплатами поздних ремонтов, но всё же было видно, что эти камни видели очень много со времён своего возведения. Всё отличалось от нищеты пройденных кварталов. Лавки большие и маленькие, магазины, в которых можно было найти всё, что только продавали в трёх частях света. Португальский сахар, чернильные орешки, имбирь, перец, гвоздичные головки, опий, бальзам Митридата, печатная глина, шелк, благовония, предметы туалета, «безоарные камни», драгоценные камни, индийский жемчуг, мускатный орех, месопотамский хлопок, мышьяк, краски, румелийская пряжа, салоникская шерсть, порох, оружие всех народов, вплоть до артиллерийских орудий, соль, мыло, воск, тосканская, лионская парусина, драгоценные породы дерева, слоновая кость и рабы из глубин Чёрного континента, ювелирные украшения всех стран, английская сталь и олово, аравийский кофе, камедь и канифоль, ладан, обои, бусы, сукно, бумага и стекла из «священной» республики, скобяные изделия с запада, северные меха, моржовые клыки и амбра, ну и, конечно, китайский шёлк и фарфор — лишь часть всех тех товаров, которые можно было здесь найти.

Жизнь в центре кардинально отличалась от того, что творилось на окраинах города. Речь всех народов мира сплеталась в хаотичный гул. Итальянские, тюркские и славянские наречия, испанская, арабская, немецкая, английская, унгарская, французская речь и другие звучала на каждом углу, неспешно журча или с хрипом торгуясь. Чью речь было практически не слышно — так это речь местных жителей, потому что не было у них денег на покупки в этом районе, они присутствовали здесь лишь в качестве грузчиков, уборщиков и в лучшем случае приказчиками. Тут торговали богатые купцы огромными партиями. Те же из местных семей, кто за века сумел сохранить свои капиталы, давно выучили языки соседних и ничем от них уже не отличались.