Детектив и политика - Устинов Питер - Страница 12

— А что американец?

Финьоле улыбнулся беззубым ртом:

— Если хочешь, сегодня вечером я его приведу!

Жакмель чуть не закричал от радости. Эта нежданная помощь со стороны свидетельствовала о чудотворном вмешательстве Огум-Ферайя, вудуистского бога войны.

Если только тут не было ловушки. Жизнь давно научила Жакмеля дьявольской осторожности. Не обладай он этим качеством, его череп давно украшал бы письменный стол Франсуа Дювалье. Он знал, что американцы ненавидят клан «папы Дока» почти так же сильно, как и он. Но сам Жакмель их не любил. Он вырос в квартале Ла Салин — самом бедном в Порт-о-Пренсе, среди вредоносных болотных испарений. Первое мясо, которое он попробовал, было мясом крысы. Для того чтобы купить его, матери Жакмеля пришлось экономить. Когда доктор Франсуа Дювалье начал свою избирательную кампанию, Жакмелю исполнилось двадцать два года, и, чтобы не умереть с голоду, он воровал сахарный тростник и плоды манго. Устроиться на работу ему удалось только один раз: в течение трех месяцев он был помощником повара у богатых мулатов, которые кормили его объедками и платили ежемесячно двадцать гурдов — то есть примерно четыре американских доллара. Однажды хозяйка заявила ему, что между неграми и собаками нет существенной разницы. Поэтому его сразу же привлекло предвыборное обещание Франсуа Дювалье положить конец господству мулатов. Сильный, как Геркулес, беспредельно жестокий и смелый до безумия, Жакмель оказался идеальным помощником в проведении предвыборной кампании «папы Дока». У него вскоре появилась возможность показать свои достоинства. В ходе кампании понадобилось избавиться от трех мулатов — помощников другого кандидата в президенты. В один вечер Жакмель обошел их дома и задушил всех троих, с удовольствием наблюдая, как их глаза вылезают из орбит. После этого он стал специализироваться на распылении политических противников Франсуа Дювалье при помощи украденных со строительной площадки динамитных шашек. Тронутый такой преданностью, «папа Док» преподнес ему в своем кабинете его первое оружие — старый, с пятнами ржавчины и неисправным предохранителем пистолет «стар» калибра девять миллиметров. Теперь Жакмель стал полноценным человеком. Впервые в жизни у него появилась уверенность в том, что он не будет больше голодать. Пока был жив Дювалье, Жакмель мог бесплатно брать у лавочников что душе угодно и убирать с дороги тех, кто ему мешал… Очередной вехой в его биографии стала расправа в тюрьме «Фор-Диманш», где он убил палкой шестерых политических заключенных-мулатов, которые попытались бежать, оглушив охранника. Их крики до утра не давали спать другим заключенным. К рассвету от всех шестерых оставалось только кровавое месиво, по которому Жак-мель колотил уже по инерции. С того дня он стал внушать страх даже своим друзьям. Президент мягко пожурил его за излишнее рвение, но обойтись без него уже не мог: ведь именно Жакмель завербовал в столичную организацию тонтон-макутов особенно много людей — главным образом обитателей квартала Ла Салин, которые видели в нем своего и восхищались им. Все шло хорошо до той поры, пока он не осознал свое могущество. Откровение произошло благодаря истории с Симоной Хинч. Это опьянило его: ведь прежде она безнаказанно могла приказать высечь его — даже убить. Поэтому, глядя, как она лежит под ослом, он почувствовал головокружение от собственного всесилия. Он подвергал ее таким же мучениям еще несколько дней уже не столько из садизма, сколько из желания лишний раз удостовериться в своей власти. Именно после этого случая он и стал заноситься. Месяц спустя он хапнул сорок тысяч долларов, принадлежавших государственной табачной компании — вотчине и главному источнику неофициальных доходов президента Дювалье. Разумеется, это не осталось тайной для «папы Дока». Жакмель ожидал скандала, вспышки гнева. Но президент был с ним еще любезнее, чем обычно, — даже подарил новенький автомобиль марки «воксхолл».

Некоторое время спустя Жакмель получил важное задание: соблюдая строжайшую секретность, схватить про-кубинских агитаторов, скрывавшихся в глухой деревне. Он должен был отправиться туда с двумя лучшими своими друзьями. Однако в последнюю минуту, руководствуясь шестым чувством, он взял вместо них двух других тонтон-макутов, которых недолюбливал. Когда он послал их к дому, где предположительно скрывались «кастристы», оттуда застрочил пулемет… Жакмель спрятался в соседнем доме, который быстро окружили солдаты Дювалье. Ему удалось выскочить из окна и улизнуть до того, как дювальеристы взорвали дом. Сразу после взрыва солдаты увидели бросившуюся наутек черную собаку.

Гнев «папы Дока» был ужасен. Чтобы оправдаться, солдаты поклялись ему, что своими глазами видели, как бывший шеф тонтон-макутов превратился в черную собаку.

С тех пор Жакмель познал в полной мере, что такое ненависть. Уезжать из страны он не хотел: заграница его пугала. Оставалось либо погибнуть, либо убить Дювалье. Эта игра в прятки продолжалась до кончины пожизненного президента.

И вот теперь, похоже, у него появились нежданные союзники. Он был уверен, что с помощью американцев сумеет уничтожить семейство Дювалье.

Не обращая внимания на Финьоле, он встал и подошел к краю скалы, откуда открылась восхитительная панорама: Петьонвиль, аэродром и море… Если дело выгорит, все это будет принадлежать ему, Габриэлю Жакмелю!

Он повернулся к Финьоле, который ждал, сидя на корточках:

— Приведи его сюда сегодня вечером. Его будут ждать. Малё![5]

Сам он никогда не приходил на встречу в одно и то же место два раза подряд. Вот и на этот раз он собирался послать вместо себя своих людей, которые смогут держать под наблюдением узкую дорогу, ведущую к гостинице «Иболеле», и выяснить, не готовится ли ловушка.

Сжимая в руке свой автомат, Жакмель широкими шагами углубился в заросли. Финьоле пошел назад по тропинке. Ему было не по себе. Каждая встреча с Жакмелем вызывала у него противоречивые чувства: экзальтацию — ведь не проходило недели, чтобы газета «Нуво монд» не объявляла в очередной раз о смерти или аресте врага режима номер один, — и страх, потому что любой контакт с этим человеком был смертельно опасен.

Идя к своему спрятанному за деревьями велосипеду, Финьоле предпочел не вспоминать о том, как после бегства Жакмеля разъяренный «папа Док» приказал убить нескольких гаитян только потому, что они носили имя «Габриэль».

С легким шуршанием из-под двери выскользнул белый конверт. Малько поднял его и распечатал. Внутри лежал листок бумаги с одной-единственной строчкой, написанной по-английски: «Жду вас в одиннадцать часов в „Альпийском домике“, напротив посольства. Фрэнк Гилпатрик».

Малько в ярости смял письмо. К чему была вся эта конспирация, если резидент ЦРУ в Порт-о-Пренсе открыто назначает ему встречу? С таким же успехом можно повесить себе на грудь табличку с надписью: «Я американский агент!».

Что же случилось? Вряд ли Гилпатрик сошел с ума: характер операции «Вон-Вон» полностью исключал какой-либо намек на причастность к ней ЦРУ, и если он «засвечивал» Малько, значит, у него была для этого серьезная причина.

Охваченный сильнейшей тревогой, Малько быстро надел пиджак: времени, оставшегося до назначенной встречи, едва должно было хватить на дорогу.

Выстроенный из блоков ядовито-зеленого цвета «Альпийский домик» скорее наводил на мысль о трущобах, чем о швейцарском ресторане. По счастью, к заведению была пристроена маленькая терраса, где сидел один-единственный посетитель — коренастый белый с мясистыми губами, волосами цвета воронова крыла и медальным профилем. Заметив Малько, он помахал ему рукой и отложил «Нуво монд» — официозный дювальеристский листок, который гаитяне упорно называли газетой.

Малько сел рядом, чувствуя себя совершенно разбитым от жары и влажности, которая в этой спускающейся к морю части города была такой высокой, что кожа у него покрылась липкой пленкой. На другой стороне улицы приземистое здание американского посольства, как дикобраз, ощетинилось антеннами, которые, казалось, дрожали в горячем воздухе.