Американская история - Прист Кристофер - Страница 2

Увы, этому не суждено было случиться – меньше чем через год Лил не станет.

Глава вторая

Сейчас

Двое людей, которых я знал

Внезапно на меня нахлынули воспоминания о двух людях, которых я когда-то знал. Одно – с периферии моей жизни, другое – из глубин моего сердца. Между ними не наблюдалось прямой связи, по крайней мере, таковая была мне неизвестна. Просто я знал их обоих, но известие о том, что один из них умер, необъяснимо напомнило мне о смерти другого.

Я проснулся с чувством умиротворения. Я был в своей постели один – моя спутница жизни Жанна в отъезде, и ее не будет еще три дня. В доме в кои-то веки царила тишина – Жанна взяла с собой двух наших маленьких сыновей. Отсутствовал обычный фоновый домашний хаос, возникавший всякий раз, когда мальчишек заставляли вставать с постели и уговаривали одеться. Это был вечный стук тарелок во время завтрака, метания по дому в поисках забытых вещей, крики – и так продолжалось до тех пор, пока наконец двери не захлопывались.

Когда Жанна уезжала, я спал с незадернутыми шторами ради вида на залив. Жанна жаловалась, что утренний свет будил ее слишком рано, я же любил перевернуться на бок и смотреть на спокойные воды, где к материку, пыхтя, шел первый паром. Этим утром светило солнце, и по ту сторону залива горы Аргайла возвышались темно-зелеными громадами.

Радио всю ночь было включено на малую громкость, но я увеличил ее, чтобы послушать новости.

Где-то в середине выпуска диктор сообщил о смерти Кирилла Алексеевича Татарова, математика российского происхождения. Это известие неожиданно тронуло меня. Хотя я встречался с Татаровым всего пару раз, это был великий человек, и моя встреча с ним состоялась в то время, когда на это было практически невозможно рассчитывать. Это был сложный, противоречивый человек, умный вне шкалы человеческого разума, ибо для его типа ума такой шкалы не существовало, но в то же время странный и, как все гении, не чуждый человеческих слабостей. Дважды он проявил по отношению ко мне маленькую и непрошеную доброту.

Думая о нем, я ждал, когда за заголовком последует вся история. Включился репортер и хорошим слогом, очень точно поведал о Татарове: блестящий теоретик, геометр и тополог, лауреат Филдсовской медали и премии Института Клэя, родился в Советском Союзе в 1932 году, но еще маленьким ребенком был вынужден с семьей покинуть СССР и переехать в США. Его отец служил статистиком, мать работала учительницей в школе. Большую часть своей взрослой жизни Татаров проработал в американском университете. Его уникальная карьера и достижения в значительной степени оставались почти не известны за пределами закрытого интеллектуального мирка, в котором он добился немалых успехов.

Разумеется, было упомянуто и сенсационное, необъяснимое исчезновение Татарова в 2006 году. Это было нечто совершенно для него не характерное и одно из немногих событий его жизни, которые стали известны всему миру. В то время эту загадку освещали средства массовой информации по обе стороны Атлантики. Многие из выдвинутых версий его исчезновения были непристойными и неуместными: слухи о роковой женщине, обмен секретами с бывшим агентом КГБ, заговор с целью его похищения и вывоза обратно в Россию и так далее. Ничто из этого не было правдой, но его исчезновение так и не получило своего объяснения.

Тревогу подняли, когда однажды он не явился на семинар в Курантовском институте математических наук в Нью-Йорке. Он ничего не говорил ни о каких планах путешествий, его университетская квартира была заперта, он не оставил никаких записок или объяснений. Из-за политических потрясений в тогдашней России ходили слухи, что он похищен КГБ или ФСБ. Из Москвы не поступило никаких опровержений, что какое-то время поддерживало версию его похищения, но, с другой стороны, его не выставили напоказ перед прессой как перебежчика с Запада. Если это и произошло, то время для этого было выбрано странное, спустя годы после распада Советского Союза. Как будто с тем, чтобы все окончательно запутать, ФБР обнародовало купленный через компьютер авиабилет на рейс в день его исчезновения. В билете было указано, что Татаров вылетел из аэропорта Джона Кеннеди в Нью-Йорке в лондонский аэропорт Хитроу с последующим рейсом в Глазго. Эта часть загадки так и не была окончательно раскрыта, хотя репортер «Нью-Йорк таймс» позже проследил код билета до другого пассажира, купившего билет на тот же рейс. Этот человек никак не был связан с Татаровым, но в тот день он не явился в аэропорт.

Через несколько недель Татаров тихо вновь появился в Курантовском институте, ничего не сказав и ничего не объяснив, и вернулся к своей работе.

Вскоре после этого инцидента был снят художественный фильм. Фильм был так себе, слабенький. О нем вскоре забыли, но главная роль в нем предназначалась знаменитому актеру, и поэтому фильм принес мне дополнительные деньги. Поскольку я написал сценарий, на мне лежала частичная ответственность за то, что фильм получился откровенно слабым. До этого я никогда не работал для кино и с тех пор больше ни разу не писал ничего подобного. Меня наняли для написания сценария потому, что я опубликовал в журнале несколько статей о Татарове, которые составляли почти всю известную о нем на тот момент информацию. Продюсер не должен был знать, а я хотел, чтобы он никогда не узнал, что мне известна истинная история исчезновения Татарова. Однако я был связан обещанием хранить молчание.

Я познакомился с Кириллом Татаровым на встрече, которая длилась меньше часа, однажды днем, когда он согласился дать мне интервью. Было это в 1996 году. Я был тогда молодым журналистом, а Татаров – штатным профессором Института Куранта в Нью-Йорке, представительным мужчиной за шестьдесят.

Встреча оказалась непростой – как можно приготовиться к беседе с гением? Я облажался. Он полагал, что я знаю математику лучше, чем то было на самом деле. Его манера речи была весьма пространной и изобиловала упоминаниями о вещах, о которых я не имел ни малейшего понятия. Он говорил быстро, откинувшись на спинку стула, закрыв или полузакрыв глаза. Поток слов неудержимо лился в течение нескольких минут, а затем резко, без предупреждения иссяк. Татаров ожидал, что я тотчас же задам свой следующий вопрос. Он был поглощен доказательством того, что принято называть гипотезой Пелерена, топологической теории узлов, которая оставалась недоказанной с тех пор, как в начале двадцатого века ее постулировал великий французский математик Жан-Луи Пелерен.

Я же был не математик, а журналист, внештатный сотрудник научно-популярного журнала. Перед интервью я в меру моих скромных талантов попытался изучить гипотезу, но был плохо подготовлен, чтобы общаться с Татаровым на каком-либо серьезном уровне. Гипотеза Пелерена была загадкой внутри научной дисциплины, которая сама по себе была глубочайшей загадкой для большинства людей. Профессор Татаров, надо отдать ему должное, быстро это почувствовал и по-своему пытался упростить и объяснить то, что он говорил, но его собственный путь был слишком далек от моего. В конце интервью он предложил мне несколько заметок, написанных одним из его учеников, в надежде на то, что они смогут прояснить суть задачи. Я ушел из Института Куранта пристыженный и обескураженный, но при этом испытывал к профессору Татарову определенную симпатию.

Впоследствии мне удалось достаточно точно расшифровать запись того, что сказал Татаров, чтобы интервью имело смысл, смысл, возможно, чересчур упрощенный для других математиков, зато понятный рядовому читателю. После выхода материала сам профессор Татаров не жаловался на ошибки, но, судя по ряду язвительных комментариев, сделанных им в ходе интервью о журнале, в котором я работал, я предположил, что, вероятно, он просто не прочел статью. Тем не менее благодаря этому интервью моя карьера научного корреспондента получила некоторый вотум доверия, и несколько недель спустя общенациональный журнал предложил мне контракт на постоянную работу. Этим я был обязан профессору Татарову.