Замок Отранто и другие истории - Уолпол Хорас (Гораций) - Страница 11

– Боже, как мало знаете вы о любви, госпожа моя! – возразила Бьянка. – Ведь для влюбленных нет большего удовольствия, как говорить о тех, по ком они вздыхают.

– Что ж, ты хотела бы, чтобы я стала наперсницей какого-то простолюдина? – молвила Матильда.

– Хорошо, в таком случае разрешите мне поговорить с ним, – попросила Бьянка. – Хотя я имею честь состоять в свите вашей милости, я не отроду занимаю столь высокое положение. Кроме того, если любовь уравнивает людей различного звания, она также поднимает всех над их обычным состоянием: я уважаю всякого влюбленного молодого человека.

– Замолчи ты, несмышленая! – приказала Матильда. – Хотя он сказал нам, что несчастен, из этого не следует, что он обязательно должен быть влюблен. Подумай обо всем, что произошло сегодня, и скажи – разве нет других несчастий, кроме тех, что вызывает любовь? Незнакомец, – обратилась она к молодому человеку, возобновляя прерванный разговор. – Если ты не сам виноват в своих несчастьях и если только в силах княгини Ипполиты что-либо исправить, я берусь обещать тебе, что она будет твоей покровительницей. Когда тебя отпустят из нашего замка, найди святого отца Джерома в монастыре, что возле церкви святого Николая, и поведай ему свою историю настолько подробно, насколько сочтешь это нужным: он не преминет осведомить о ней княгиню, которая по-матерински заботится обо всех нуждающихся в помощи. Прощай! Мне не подобает долее вести разговор с мужчиной в столь неподходящий час.

– Да хранят вас святые и ангелы, любезная сударыня! – ответил крестьянин. – Но, ради бога, скажите, можно ли бедному и безвестному человеку осмелиться просить вас еще об одной минуте вашего внимания? Будет ли мне даровано такое счастье? Окно еще не закрыто… Можно ли мне спросить вас…

– Говори быстрее, – сказала Матильда, – уже наступает рассвет; хорошо ли будет, если пахари, выйдя в поле, заметят нас? Что хотел бы ты спросить?

– Не знаю, как… Не знаю, смею ли я… – с запинкой произнес незнакомец. – Но то сочувствие, которое проявили вы, говоря со мной, придает мне смелости… Могу ли я довериться вам, сударыня?

– Господь Всемогущий! – воскликнула Матильда. – Что ты имеешь в виду? Что хочешь ты доверить мне? Говори, не робея, если только твой секрет таков, что добродетельное сердце может быть его хранителем.

– Я хотел бы спросить вас, – сказал крестьянин, набравшись духу, – правда ли то, что я слышал от слуг: в самом ли деле знатная молодая особа, их госпожа, исчезла из замка?

– А зачем тебе это надо знать? – насторожилась Матильда. – Вначале твои слова свидетельствовали о благоразумии и подобающей серьезности мыслей. Ты что же, пришел сюда выведывать секреты Манфреда? Я ошиблась в тебе, прощай!

С этими словами она поспешно закрыла окно, не оставив молодому человеку времени для ответа.

– Я поступила бы умнее, – не без резкости сказала Матильда Бьянке, – если бы велела тебе беседовать с этим крестьянином: по части любопытства вы можете с ним соперничать.

– Мне не пристало спорить с вашей милостью, – отвечала Бьянка, – но, может быть, вопросы, которые я бы задала ему, были бы более уместны, чем те, что изволили задать ваша милость.

– О, не сомневаюсь, – сказала Матильда, – ты ведь весьма благоразумная особа. А могу ли я узнать, о чем бы ты спросила его?

– Тот, кто наблюдает за игрой со стороны, часто видит в ней больше, чем ее участники, – ответила Бьянка. – Ужели ваша милость полагает, что его вопрос о госпоже Изабелле – плод праздного любопытства? Нет, нет, госпожа Матильда, здесь скрыто нечто большее, о чем вы, знатные господа, и не догадываетесь. Лопес рассказал мне, что, по мнению всех слуг в доме, этот молодец содействовал побегу госпожи Изабеллы. Теперь заметьте следующее: прежде всего обе мы с вами знаем, что госпожа Изабелла никогда не питала особой склонности к молодому князю, брату вашей милости. Далее – молодой князь убит в ту самую минуту, после которой уже не было бы возврата, – но я, конечно, никого не обвиняю, избави Боже! Шлем ведь упал с неба – так говорит ваш родитель, князь Манфред; однако Лопес и все другие слуги говорят, что этот молодой любезник – колдун и что он похитил шлем с гробницы Альфонсо.

– Прекрати ты свои дерзкие разглагольствования! – потребовала Матильда.

– Как вам будет угодно, госпожа моя, – сказала Бьянка. – И все же очень, очень странно, что госпожа Изабелла исчезла в тот же самый день и что этого молодого волшебника нашли у подъемной двери, которая была открыта. Я никого не обвиняю… но, если бы брат ваш Конрад умер честь по чести, своей естественной смертью…

– Не смей бросать даже тень сомнения на безупречную чистоту моей дорогой Изабеллы, – сказала Матильда.

– Безупречная или не безупречная, как бы там ни было, а все-таки госпожа Изабелла куда-то девалась; зато обнаружен некий человек, которого никто не знает; вы сами начинаете его расспрашивать; он отвечает вам, что влюблен или несчастен, – это одно и то же; да ведь к тому же он говорит, что несчастен из-за других, а бывает ли кто-нибудь несчастен из-за другого, если он в этого другого не влюблен? И, заметьте, сразу же вслед за этим он спрашивает вас, правда ли, что госпожи Изабеллы нет в замке?

– Спору нет, – отвечала Матильда, – твои соображения не лишены оснований… Побег Изабеллы изумляет меня… Любопытство этого человека кажется мне очень странным… Но ведь Изабелла никогда не таила от меня своих мыслей.

– Она уверяла вас в этом, – возразила Бьянка, – чтобы выведывать ваши секреты. Но, как знать, госпожа моя, может быть, этот незнакомец – какой-нибудь переодетый принц. Пожалуйста, ваша милость, разрешите мне открыть окно и задать молодому человеку несколько вопросов.

– Нет, – ответила Матильда, – я сама спрошу его, не знает ли он чего-нибудь об Изабелле, хотя он и не заслуживает того, чтобы я вела с ним дальнейшую беседу.

Матильда собиралась уже открыть окно, как вдруг у боковых ворот замка, справа от башни, в которой она находилась, громко зазвонил колокол. Это помешало возобновлению разговора с незнакомцем. Помолчав некоторое время, Матильда снова заговорила с Бьянкой.

– Я убеждена, – сказала она, – что, каковы бы ни были причины побега Изабеллы, они не могут быть недостойными. Если этот незнакомец имеет касательство к ее побегу, значит, Изабелла не сомневается в его преданности и надежности. Я заметила, – а ты заметила ли, Бьянка? – что его слова проникнуты чрезвычайным благочестием. Его речь не была речью человека безнравственного и грубого: он говорил так, как это свойственно людям благородного происхождения.

– Я уже сказала, ваша милость, – отозвалась Бьянка, – я уверена, что он переодетый принц.

– Однако, – продолжала Матильда, – если он причастен к побегу Изабеллы, как объяснишь ты, что он не скрылся вместе с нею? К чему было, безо всякой нужды, так неосторожно оставаться беззащитным перед гневом Манфреда?

– Уж что до этого, госпожа Матильда, – отвечала Бьянка, – то если он смог выбраться из-под шлема, так найдет и способ ускользнуть от мстительности и злобы вашего родителя. Я не сомневаюсь, что он держит при себе какой-то талисман.

– Тебе во всем видится волшебство, – сказала Матильда. – Человек, общающийся с адскими силами, не стал бы употреблять в своей речи высоких, священных слов, какие произносил этот незнакомец. Разве ты не слышала, с какой горячностью он поклялся поминать меня в своих молитвах? Да, Изабелла, несомненно, была уверена в его благочестии.

– Толкуйте мне о благочестии двух молодых людей разного пола, которые сговариваются вместе бежать! – вскричала Бьянка. – Нет, нет, ваша милость, госпожа Изабелла – особа совсем не такого склада, как вы думаете. Конечно, при вас она то и дело вздыхала и поднимала глаза к небу, потому что знала, что вы святая, но стоило вам повернуться к ней спиной…

– Ты клевещешь на нее, – прервала Матильда. – Изабелла не лицемерка: она в должной мере набожна, но никогда не притворялась, что призвана вступить на стезю, к которой на самом деле не испытывает склонности. Напротив, она всегда противилась моему стремлению уйти в монастырь; и хотя, признаюсь, я смущена тем, что она совершила свой побег втайне от меня, хотя дружба, связывающая нас, не позволяла ожидать от нее такого поступка, я не могу забыть, с какой неподдельной горячностью она всегда оспаривала мое намерение надеть на себя монашеское покрывало: она хотела видеть меня замужем, несмотря на то что за мной пришлось бы дать приданое, а это нанесло бы ущерб ее и моего брата детям. Ради нее я хочу думать хорошо об этом молодом крестьянине.