Пионеры атомного века (Великие исследователи от Максвелла до Гейзенберга) - Гернек Фридрих - Страница 42

Возражения Планка Маху в существенных моментах перекликаются с ленинской критикой махизма как субъективно-идеалистического мировоззрения. В "Материализме и эмпириокритицизме" Ленин разоблачает махизм как "путаницу, смешение материализма с идеализмом". Естественно, Планк в своей критике исходил из иных точек зрения и иной классовой позиции, чем Ленин, и его выступление имело другие побудительные причины, но во многом его критика была созвучна ленинской.

Ленин упрекал Маха в том, что в своей борьбе против механистического материализма он вместе с водой выплеснул из ванны и ребенка, что, отбрасывая ставшие несостоятельными старые представления о материи, он вообще отрицает объективную реальность. Планк утверждал, что Мах заходит слишком далеко, что, стремясь разоблачить механистическую картину мира, он обесценивает и его физическую картину.

Ленин задавал махистам разоблачающий вопрос: "Существовала ли природа до человека?" Планк писал: "Имеем ли мы разумные основания утверждать, что принцип сохранения энергии существовал в природе еще тогда, когда ни один человек не мог думать о нем, или что небесные тела будут по-прежнему двигаться согласно закону тяготения и после того, как Земля со всеми ее обитателями разлетится в куски?"

Сходны с ленинскими и доводы Планка против принципа "экономии мышления", поставленного Махом в центр теории науки. За десять лет до этого Планк в докладе перед математиками утверждал, что при становлении максвелловской теории электричества принцип экономии, в том смысле, как его понимает Мах, праздновал "одну из своих блестящих побед". Теперь он не разделял этого взгляда. Он писал, что соображения "экономические" были, вероятно, последними из того, что поддерживало таких исследователей, как Коперник, Кеплер, Ньютон, Гюйгенс или Фарадей, в их борьбе против отсталых воззрений и против незыблемых авторитетов, в гораздо большей степени здесь проявилась их несокрушимая вера в реальность созданной ими картины мира.

Защита материалистического взгляда на природу от субъективизма и идеализма была ценным вкладом в борьбу за научно обоснованное мировоззрение. Заслуги Планка здесь несомненны. Правда, в своей полемике с Махом он не проводил четких границ.

В годы, проведенные в Киле, Планк принадлежал к сторонникам философии Маха. Но в процессе своей исследовательской деятельности он признал неосуществимость маховской программы "свободного от метафизики" миропонимания. После этого он не желал более замечать, что влияние далеко не всех идей Маха было тормозящим, что в решающие моменты они во многих случаях стимулирующе действовали на развитие естествознания; это, по верному замечанию Гейзенберга, свидетельствует о глубокой противоречивости прогресса естественнонаучной мысли в классовом обществе.

Спор между Планком и Махом является наглядным примером теоретико-познавательных дискуссий о методе в новейшей физике. Спор, который обе стороны вели с язвительной остротой, не позволяет, однако, рассматривать его как борьбу между материализмом и идеализмом, что было бы слишком грубым упрощением. Планк выступает и против идей Маха, ничего общего не имеющих с идеализмом.

Так, он утверждал, что с точки зрения физики совершенно неприемлема "упорно защищаемая" Махом мысль о том, что относительности всех трансляционных движений - всех движений, при которых тело перемещается, не оборачиваясь вокруг своего центра тяжести, - соответствует также относительность всех вращательных движений. Именно эта "совершенно неприемлемая" идея стала одним из главнейших источников общей теории относительности; она оказалась ценной по меньшей мере в эвристическом отношении, что неоднократно подтверждалось самим Эйнштейном.

Уже по этой причине Эйнштейн не соглашался с безоговорочным осуждением Маха. Он считал критику Планка "в высшей степени несправедливой" и осудил огульное отрицание Планком всех попыток своего австрийского коллеги выяснить теоретико-познавательные основы физики. "Я и сегодня не могу еще постичь, писал он Маху, - как Планк, которого я уважал больше, чем кого-либо другого, мог проявить столь малое понимание Ваших устремлений".

Первая мировая война оказалась для Планка, возглавлявшего ведущий немецкий университет, тяжелым испытанием. Он был неопытен в вопросах практической политики и действовал с позиции "благородной наивности", по меткому замечанию Лизы Мейтнер. При ясности побудительных причин собственных действий он чувствовал себя неуверенно, наблюдая борьбу крупной буржуазии за власть. Поэтому его политические прогнозы редко сбывались. Действительность, как сказал Лауэ, почти всегда оказывалась противоположной тому, о чем "пророчествовал" Планк. Об этом же свидетельствует Эйнштейн, утверждавший, что Планк понимает в политике "не больше, чем кошка в "Отче наш"".

Летом 1914 года в Германии начался разгул националистических страстей. Со светских и церковных кафедр войну приветствовали как своего рода освобождение. Евангелистский теолог Дибелиус в 1916 году писал: "Свершилось! Невыразимая духота последних июльских недель 1914 года была развеяна освободительной грозой. Начало войны отмечено знамением великого божественного откровения. Бог явился немецкому народу! Немецкий народ через грозовые тучи войны увидел пылающие глаза живого бога, устремленные с неба на землю. Он узрел божественное откровение!"

Профессора Берлинского университета, задающего тон среди учебных заведений Германской империи, в большинстве своем считали своим патриотическим долгом собирать остальных немецких ученых под знамена военного воодушевления. Особенно усердствовали представители гуманитарных наук. Ноне остались в стороне и естествоиспытатели. Известный химик Фриц Габер завоевал себе печальную славу изобретателя газовой войны и создателя химического оружия.

Под давлением обстоятельств летом и осенью 1914 года в высказываниях Планка стали встречаться мысли и слова, которые сегодня неприятно поражают. Он говорил о "вздымающемся к небу пламени священного гнева". Он приветствовал день объявления войны как день, в который немецкий народ "вновь обрел" самого себя. Он возносил хвалы студентам и молодым ученым, "целыми толпами" покидавшим аудитории и институты, чтобы добровольно вступить в армию, заявляя, что смерть на поле боя - "драгоценнейшая из наград", которые может получить молодой ученый.

Конечно же, Макс Планк поставил свою подпись под воззванием 93 немецких интеллигентов в октябре 1914 года, под этим печально известным свидетельством политической слепоты и беспомощности, о котором сатирик Карл Краус сказал, что до полной сотни подписавшихся не хватило лишь семи швабов (Игра слов: "Schwab" (разг.) - глупец.).

Подобно Рентгену и Эмилю Фишеру, Планк подписал это заявление, не ознакомившись предварительно с его содержанием. Впоследствии он глубоко сожалел об этом. В письме к Лоренцу он старается смягчить неприятное впечатление, которое произвела именно его подпись на многих ученых за границей. При этом он выразил надежду на то, что удастся уберечь сферу духовного и нравственного, которая лежит "по ту сторону борьбы народов".

Война для Планка была "мировым пожаром, разожженным стрелой молнии", которая ударила из "набежавших вдруг тяжелых политических туч". О социально-экономической подоплеке бойни народов, подготовленной империалистическими державами, Планк знал так же мало, как и большинство немецких профессоров. Он верил, что речь идет о справедливой борьбе в защиту святых ценностей нации.

Вскоре война, которую ученый благословлял с высоты академической кафедры, предстала перед ним во всей своей ужасающей реальности. В жестокой битве за Верден в мае 1916 года был смертельно ранен его старший сын.

Однако ни тяжелые личные переживания, ни картина продолжающегося безумного истребления людей не поколебали "патриотической" позиции Планка. В январе 1917 года - в разгар "брюквенной зимы", которая притушила пламя военного подъема среди широких масс, - он вновь выступил перед Академией с речью о немецкой чести, которую следует защищать, и о железной воле к победе. В апреле 1918 года, в дни празднования его 60-летия, снова вспоминали о "героях там, на фронте", которые борются за благо отечества.