Великая Охота - Джордан Роберт - Страница 56

— Да, хорошая была каменоломня на месте Харад Дакара, почти на сотню лет хватило, — горько сказал Ингтар. — Жители из него ушли наконец, а потом этот город растащили по камешкам, один за другим. Постепенно все исчезло, а что еще осталось, исчезает, сглаживается. Все исчезает, везде. Вряд ли найдется государство, которое на деле владеет территорией, которую на картах объявляет своей, и едва ли найдется на карте, сделанной хотя бы сто лет назад, страна, заявившая о себе сегодня. Когда завершилась Столетняя Война, от Запустения до Моря Штормов человек скакал из одного государства в другое: выехав из одного, он попадал сразу в соседнее. Теперь же скачешь через заброшенные земли, на которые не претендует ни одно государство. Нас, в Пограничных Землях, заставляет оставаться сильными и нераздробленными война с Запустением. Наверное, у них не было ничего, чтобы сохранить себя сильными. Говорите, они не удались, ослабели. Строитель? Да, они ослабли, потеряли силы, а какое из государств, ныне единое и могучее, не ослабеет завтра? Нас, человечество, сметает прочь. Сметает, сносит — так обломки смывает потоком. Сколько пройдет времени, пока не останется ничего, кроме Пограничных Стран? Сколько еще пройдет, прежде чем мы тоже погибнем и не останется совсем ничего, одни троллоки и Мурддраалы до самого Моря Штормов?

Повисло потрясенное молчание. Даже Мэт не нарушил его каким-нибудь вопросом. Ингтар погрузился в свои мрачные раздумья.

Вскоре галопом вернулись разведчики, спины выпрямлены, пики вертикально подняты — черные на фоне неба.

— Впереди деревня, милорд. Нас не заметили, но она прямо на пути нашей колонны.

Ингтар стряхнул с себя глубокую задумчивость, но не промолвил ни слова, пока отряд не выехал на гребень невысокого косогора, спускающегося к деревне. И тогда он лишь дал команду остановиться, а потом достал из переметной сумы смотровую трубу и стал разглядывать в нее деревню.

Ранд с интересом рассматривал деревню. Большая, как Эмондов Луг, хоть и не так велика по сравнению с некоторыми городками, что он видел с тех пор, как оставил Двуречье, и намного меньше любого города. Низкие, обмазанные белой глиной дома, на скатах крыш, похоже, растет трава. Дюжина ветряных мельниц, россыпью разбросанных по деревне, лениво поворачивали длинные, обтянутые тканью крылья, блестя белым на солнце. Деревню окружала невысокая земляная насыпь, высотой по грудь и поросшая травой, перед валом выкопан широкий ров, в дно воткнуты заостренные колья. В единственном проеме, которое разглядел Ранд, ворот не было, но наверняка его легко можно загородить телегой или фургоном. Людей Ранд не заметил.

— На виду даже собаки нет, — сказал Ингтар, убирая в седельную, сумку смотровую трубу. — Уверены, что вас не видели? — спросил он разведчиков.

— Если только у них нет везения самого Темного, милорд, — ответил один из солдат. — Мы не поднимались на гребень. Тогда мы тоже не заметили никакого движения, милорд.

Ингтар кивнул:

— След, Хурин?

Хурин глубоко вздохнул:

— К этой деревне, милорд. Прямо к ней, совсем близко, насколько я могу определить отсюда.

— Всем быть начеку, — скомандовал Ингтар, подбирая поводья. — И не считайте их дружелюбными лишь потому, что они улыбаются. Если там кто-то есть.

Он повел отряд вниз по склону медленным шагом, одновременно проверяя меч в наспинных ножнах.

Позади Ранд услышал шорох и звяканье оружия — солдаты последовали примеру командира. Через пару мгновений он поступил так же. Постараться остаться в живых — это не то же самое, что пытаться быть героем, здраво рассудил Ранд.

— По-вашему, эти люди помогают Друзьям Темного? — спросил Перрин у Ингтара. С ответом тот не спешил.

— Шайнарцев они не слишком-то жалуют, — наконец сказал Ингтар. — Они считают, что мы должны бы защищать их. Мы или кайриэнцы. Когда-то, по смерти последнего короля Хардана, Кайриэн объявил эти земли своими. Все земли до Эринин, так было заявлено. Но удержать их они не сумели. Где-то около ста лет назад они отказались от своих требований. Тем немногим, кто еще живет здесь, не стоит беспокоиться об угрозе троллочьих набегов — слишком далеко к югу, но тут в изобилии разбойников в человеческом обличье. Вот почему тут стена и ров. Во всех деревнях так делают. Поля скрыты в окрестных лощинах, но все живут под защитой стены. Они готовы присягнуть на верность любому королю, который обеспечит им защиту, но все, что можем, мы делаем: троллоков сюда не пускаем. Правда, нас они за это почему-то недолюбливают. — Отряд уже достиг прохода в невысокой стене, и Ингтар опять, напомнил: — Быть начеку!

Все улицы сходились на деревенской площади, но на улицах ни души, никто не выглядывал в окна. Даже собака не пробежала мимо, даже цыпленок. Вокруг ничего живого. Качались распахнутые двери, визгливо споря на ветру с ритмичным поскрипыванием ветряков. По утрамбованному грунту улиц громко стучали копыта лошадей.

— Как у того перевоза, — пробормотал Хурин, — но по-другому. — Он сгорбился в седле, втянув голову в плечи, словно хотел так ее спрятать. — Здесь было насилие, но... я не знаю. Здесь было что-то плохое. Пахнет плохо.

— Уно, — распорядился Ингтар, — возьми один десяток и обыщи дома. Если кого найдете, приведите ко мне. Я буду на площади. И не испугайте их на этот раз. Мне нужны ответы, а не спасающиеся бегством жители.

Ингтар повел солдат к центру деревни, а Уно и его десяток стали спешиваться.

Ранд замешкался, оглядываясь. Повизгивающие двери, скрипучие ветряки, стук лошадиных копыт — слишком много шума, словно в мире не осталось других звуков. Он обвел взглядом дома. Занавески в открытом окне выдуло сквозняком наружу, и они бились под порывами ветра. Все дома выглядели абсолютно безжизненными. Вздохнув, Ранд слез с лошади и зашагал к ближайшему дому, потом остановился, уставившись на дверь.

Это просто дверь. Чего ты боишься? Как ему хотелось избавиться от ощущения, будто что-то ждет по ту сторону. Юноша толкнул дверь.

Его взору предстала чистая комната. Или когда-то чистая. На столе все было готово для обеда, вокруг расставлены стулья со спинками-перекладинами, по некоторым тарелкам разложена еда. Мухи жужжали над мисками с репой и горошком, еще больше их ползало по жареному мясу — холодному, с застывшим жиром. В полуотрезанном ломтике жаркого еще торчала вилка, возле куска мяса в блюде лежал, как будто оброненный, разделочный нож.

Мигнуло.

Улыбающийся лысый мужчина в груботканой одежде положил кусок мяса на тарелку, которую держала женщина с усталым лицом. Правда, она тоже улыбалась. Женщина положила на тарелку горошка и репы и протянула ее одному из детей, выстроившихся вдоль стола. Там было с полдюжины детишек, мальчиков и девочек, от почти уже выросших до малышей, которым едва хватало роста, чтобы посмотреть на стол. Женщина что-то сказала, и девочка взяла тарелку из рук засмеявшейся матери. Мужчина начал отрезать другой кусок.

Вдруг, указывая на дверь, ведущую на улицу, вскрикнула другая девочка. Мужчина выронил разделочный нож, резко развернулся, потом тоже закричал, лицо искажено ужасом, и подхватил ребенка. Женщина схватила в охапку другого и в отчаянии замахала остальным детям, губы двигались, неистово, беззвучно. Все устремились к задней двери в дальнем конце комнаты.

Та дверь с грохотом распахнулась, и...

Мигнуло.

Ранд не в силах был пошевелиться. Мухи жужжали над столом, жужжание стало громче. Дыхание облачком вырвалось изо рта.

Мигнуло.

Улыбающийся лысый мужчина в груботканой одежде положил кусок мяса на тарелку, которую держала женщина с усталым лицом. Правда, она тоже улыбалась. Женщина положила на тарелку горошка и репы и протянула ее одному из детей, выстроившихся вдоль стола. Там было с полдюжины детишек, мальчиков и девочек, от почти уже выросших до малышей, которым едва хватало роста, чтобы посмотреть на стол. Женщина что-то сказала, и девочка взяла тарелку из рук засмеявшейся матери. Мужчина начал отрезать другой кусок.