Сортировка (СИ) - Ра Юрий - Страница 3

Вся эта цепочка воспоминаний о случившемся с ним или тем, кем он был когда-то (странная мысль) пронеслась в голове и стала логичным объяснением. А раз всё объяснимо, надо продолжать двигаться в выбранном направлении.

Глава 2 Трудоустройство

— Раз я человек, то у меня есть родственники где-то. Может они здесь и живут, не стал бы я распределяться в какой-нибудь Нижнезадрищенск, логично?

— Нелогично — голос памяти был каким-то издевающимся и напоминал что-то совсем недавно пережитое, но напрочь забытое. — Ты идиот, если думаешь, что в СССР кого-то волнует дислокация твоих родственников. Понадобился где-то инженер путей сообщения одна штука, пульнули первого попавшегося, в данном случае тебя. И не факт еще, что ты реально понадобился. Могли и просто так попросить, от скуки.

— Это как? Что ты несешь, дорогая память?

— Плановая экономика, Петюнчик! План, трава, конопля, анашка, дурь, марафет… — улавливаешь тему?

— Нет. Про коноплю слышал, её выращивают. А про анашу только стишок детский. Малыши, малыши, накурились анаши! Тащимся, тащимся!

— Умничка, понял-таки специфику планового хозяйствования! Возьми с полки пирожок.

От этой мысли в желудке предательски заурчало. Петр вспомнил, что никакая мама его в дорогу не собирала, так что «тормозок» в дорогу ему никто не клал. И опыта взрослой и самостоятельной жизни у него — пять лет жизни в общежитии, впрочем и то опыт. Кстати, при мыслях о маме никакие струны в душе не задрожали, мысли о папе тоже скользнули как-то спокойно. Бабушка с дедушкой есть? Вроде есть, но память отметила этот факт также безэмоционально. Выходит, ни привязанностей, ни утрат, что Верхнезадрищенск, что Мухосранск — куда Родина кинула, там и прозябать буду, решил Петр. Он даже вспомнил, как вчера сдал койко-место в общежитии, и эту ночь провел в своей старой комнате на птичьих правах и чужой койке с матрасом, зато без постельного белья. Какие там пирожки в дорогу…

Если читателя раздражает такая неряшливая форма подачи мыслей главного героя то от первого лица, то от третьего, то все вопросы к Петру — он пока сам не понял, кто он и что такое. Прорвавшаяся из глубины души фраза «ни богу свечка…» показалась излишне эмоциональной и нелепой, но явно это какой-то ключ. Петр не раз уже ловил себя на том, что не очень уверен, что он это он, притом, что… личность пока не собралась в кучку.

Иду себе, дипломатом покачиваю, травинку в зубах грызу, пейзажем любуюсь. Пути железнодорожные справа тонкий аромат креозота испускают, коза на привязи посреди полосы отчуждения блеет, мужики в желтушках матерятся на бабку. Идиллия!

— Мужики, почто старушку костерите? Какое такое плохое зло она вам сделала? Вдруг решил вмешаться и спасти человека, хоть я и не Д*Артаньян, а бабка если на Констанцию и смахивает, то на долго и качественно пожившую, с солидным перепробегом после конца срока коммерческой эксплуатации.

— Уж не сомневайся, сделала! Жаба такая, уже третий раз сделала!

— Ироды, нешто я нарочно? Я козу пасу.

— Так что случилось, сограждане?

— Что?! Она нам в этом месяце кабель своей железкой третий раз пробивает! Мы ж только положили его, а ты гадина всё тыкаешь и тыкаешь стержнем в жилу! И как находишь только!

— Да колдунья она, мы таких раньше сжигали живьём!

— Ничего я не колдунья. Козу где-то пасти надо? Вот сюда и вывожу. А спицу, к какой козу привязываю, я втыкаю туды, где землица помягче. А не в ваш кабель говённый.

— Ага, а мягче земля как раз где мы её перекапывали при прокладке, говорю ж — ведьма. Вали отсюда со своей козой, чтоб больше не видели!

— Не ругайтесь на старуху, просто в милицию сведите, а там разберутся. Кто разрешил выпас в полосе отчуждения, зачем она кабель тыкает…

— Парень, ты шёл, вот и иди. Мы как-нибудь и без тебя, и без милиции порешаем всё.

И я пошел дальше на звук сигналов локомотивов, соударяющихся вагонов, непонятного бухтения под небесным сводом по громкой связи. Подъем на небольшой взгорок открыл эпичную картину — внезапно под моими ногами предстала станция почти целиком, ну или один из её парков. Кто знает, вдруг меня прислали на реально большой и серьезный объект. Хотя станционные пути и находились в ложбине, то есть под моими ногами, противоположная сторона пучка скрывалась вдали, а посчитать количество путей не получалось. Я начал считать, шевеля губами, сбился, снова сбился, а потом плюнул. Если возьмут работать, то всё в своё время узнаю. Еще во сне сниться начнет.

Звуки огромного железнодорожного узла нахлынули мощным валом, я утонул в этой какофонии. Было ощущение, что через какое-то время они станут для моих ушей что-то означать. Как по заказу мозг неожиданно начал их расшифровывать: вот маневровый локомотив продублировал гудком сигнал остановки, а это далекое шипение — работа вагонных замедлителей, и сразу божественный звук скрипки над всей станцией — стальные колеса пытаются вырваться из тисков этих самых замедлителей. «Ква-ква-ква-ква!» — маневровый диспетчер дал задание на перестановку вагонов, не доверяя хрипящей рации, висящей через плечо у составителя. Знамо дело, чем сквозь треск помех прорываться, проще ориентироваться на такое понятное «ква-ква-ква». Откуда я всё это знаю, я что, работал на станции в период практики? Кто я?

Я Фролов Петр, выпускник МИИТа и жертва косорукого архангела. У меня за спиной как два крыла две жизни: одна короткая и прямая как лом жизнь советского школьника, студента и физкультурника; вторая похожа на провода от наушников, засунутых в карман, в которой было всякое… Вторую вспомнить было интересно, но трудно. Раздваивались воспоминания о родителях, подружках, странные картинки из армии… Тот я служил что ли?! Промелькнул Ватикан и собор святого Петра, словно одна часть меня посещала его. Паломник? Дорогие иностранные машины, пальмы, непонятные явно порнографические кадры не то из жизни, не то из кино — интересно, но противно. Или наоборот, противно но интересно посмотреть опять…

Так вот почему как отрезало былые привязанности — призрак умершего человека поселился во мне. Абсолютно ненаучно, вразрез к классическим христианством, да и индуизм, насколько я про него что-то знаю, не предполагает реинкарнацию в живого взрослого человека. Жопа какая-то. Хотел поморщиться от такого неприличного слова, но понял — для духа слово не то что приличное, а чуть ли не термин. Интересно, давно ли он умер и где? Сколько лет он скитался неприкаянный? Может вообще, из Киевской Руси, нет из Киевской перебор. Точно, он из царской России, потому и на моление в Ватикан ездил. Летал? На аэроплане? Как на Боинге, вы что-то путаете, уважаемый призрак. Вы же в России жили, а там никаких Боингов и Мерседесов не было. Были, но не у всех? Что значит, не та Россия, которая была, но которая будет? Жопа какая-то у меня в голове, прости-господи.

Еще час ходу вместно копания в своей голове, от которого можно и глузду съехать, и завиднелся среди деревьев административный корпус станции. Ему его показали с третьего этажа поста управления всей станцией. Огромный как орган пульт управления на четыре руки привлекал больше внимания, но Петр одернул себя — потом насмотрится. Сейчас надо заниматься трудоустройством.

— Давай двигай, Петя, не заблудишься! — высокий и худой блондин с прической как у типичного африканца и носом достойным испанского идальго по имени Юра чуть ли не перекрестил выпускника института. Кстати, этот дежурный по станции был моложе Петра, но совершенно не испытывал никакого пиетета к своему будущему начальнику. Второй дежурный по имени Игорёк был таким же молодым, но еще более наглым.

— У вас все такие молодые работают?

— Ага! Третья же смена!

— И что?

— А, ты ж новичок. На узле сформировали сквозную комсомольско-молодежную смену во всех подразделениях из выпускников техникума. И вагонники, и локомотивщики — все молодежь, все друг друга знаем.

— И сильно косячите?

— Как накосячим, так и разгребем. Все друг друга прикрывают.