Территория пунктира (СИ) - Велесов Олег - Страница 3

— Мистер, кого-то ищешь?

Сэм вышел из бокового проулка и остановился, привалившись спиной к свиному загону. Он явно подкарауливал меня и, наверняка, наслаждался, глядя, как я мечусь по улице в его поисках.

Я замер. Рука сама собой опустилась вниз и застыла у рукояти кольта. Сэм оценил этот жест. Не знаю, кто он есть на самом деле, но точно не дурак. Между нами было метров пятнадцать, а на таком расстоянии не обязательно быть хорошим стрелком, чтобы попасть в человека. Он это понимал и рисковать не хотел, поэтому расстегнул оружейный пояс и сбросил оба револьвера на землю.

— Эй, мистер, не надо делать стойку. Я безоружен.

Да, он не дурак, но и я тоже, и помнил предупреждение бродяжки. Если он только скрестит руки на груди…

Сэм упёр их в бока.

— Мистер, у меня нет желания стрелять в тебя… Слушай, если я тебя чем-то обидел, мы можем решить это на кулаках, — он вытянул руки перед собой. — Ты парень не хилый, шанс набить мне морду у тебя выше.

Народ, заинтригованный намечающейся дракой, стал сбиваться в кучу по обе стороны от нас. Мужик с рыжей бородёнкой начал принимать ставки.

Я молчал. Я ждал одного лишь движения. Стоит ему скрестить руки… Мне нужен был повод, просто взять и выстрелить я не мог.

Сэм тяжело выдохнул.

— Какой же ты упёртый. Если б я хотел завалить тебя, то не стал бы окликать, и уж тем более не стал бросать оружие. Поверь, я стреляю достаточно быстро и метко, чтобы всякую зелёную мелочь, вроде те…

Он скрестил руки, я выхватил кольт и надавил на спусковой крючок. Один выстрел — и кольт вернулся в кобуру. Сэм, не успев понять произошедшего, съехал по доскам загона на землю и умер.

Всё.

В душе мгновенно родилось опустошение: какого хера… Какого хера я убил их всех? Махно, молодой барон, теперь вот Колокольчик. Никого из них я не знал, никто не сделал мне ничего дурного, а та ненависть, возникавшая при встрече с ними и выливавшаяся в желание убить, была навязана со стороны. Кем?

— Сынок, ты бы поднял руки…

Сбоку от меня стоял мужчина со звездой шерифа на жилетке и с дробовиком.

— Что? — не понял я.

— Руки подними, — повторил он твёрже, и ради большей убедительности направил дробовик мне в живот.

Я поднял.

— Ты застрелил безоружного человека. Это убийство. Знаешь, что бывает за убийство?

— Под пиджаком у него третий револьвер, проверьте.

Шериф кивнул рыжебородому, тот присел перед телом на корточки, пошарил по карманам, расстегнул пиджак и, выпрямляясь, сказал:

— Больше ничего нет.

Я замотал головой.

— Нет-нет-нет, подождите. Этого не может быть! Посмотрите ещё раз. Тот бродяжка сказал… Тот бродяжка…

Я почувствовал тяжесть в груди. И отчаянье. Меня кинули. Как и человек в цилиндре. Кругом сплошное кидалово. Но зачем? Какой в этом смысл?

— Больше ничего нет, — повторил шериф и добавил, покачивая головой. — Это виселица, сынок.

Для собравшегося народа его слова прозвучали как приговор. Казнь в этом мире такое же развлечение, как и театр, и откладывать её никто не собирался. Меня подхватили под руки и отвели на площадь, где стояла виселица. Кто-то услужливо подставил под ноги ящик, рыжебородый кинул через перекладину верёвку, завязал петлю.

Подошёл пожилой джентльмен в отутюженном сюртуке и спросил:

— Назовите ваше имя молодой человек? Что мне написать на могильной плите?

Моё имя? Я растерялся. Происходит вот уже третий эпизод этой непонятной жизни, а я до сих пор не удосужился подумать, как меня зовут. Имя…

— Георгий… — с трудом выдавил я, и повторил, как будто пытаясь убедить самого себя. — Да, Георгий. А фамилия… Саламанов.

— Двойная «ff» на конце?

— Нет, «ов». «О» и «В».

— Сидели на трубе, — иронично пропели сзади.

Я обернулся. Бродяжка. Сука!

— Вот он! — закричал я. — Это он сказал, что у Сэма под полой третий револьвер!

Но бродяжка, паясничая, показал мне язык и исчез так же быстро, как в первый раз.

Рыжебородый скривился в усмешке и пинком выбил у меня из-под ног ящик. Горло сдавила верёвка, я закрутился, толпа зааплодировала, и в задыхающемся сознании пронеслась непонятная фраза: калибровка 3.0 завершена.

Глава 1

Накрапывал дождь, дул ветер, а я сидел на корточках, прислонившись спиной к базальтовой скале, и пытался почувствовать реальность. Не было боли, не было эмоций, только огромное желание согреться. Я обхватил плечи руками, сжался. Грубый кусок рогожного полотна на плечах намок и колол тело, голые ступни были холодными и синими, как лёд. Я попробовал пошевелить ими — ощущение, что они не мои, и может быть, так оно и есть на самом деле, потому что я никак не мог понять: где я, что со мной, и вообще, я ли это?

Мой сегодняшний день начался по обычному распорядку: будильник, бутерброд, автобус, пожарная часть. В дверях я столкнулся с майором Даниловым, начальником нашей части. Неприятный человечишко: низенький, рыжеватый, с вечно перекошенным ртом, словно от зубной боли. При встрече со мной, рот перекашивало ещё сильнее. Данилов меня не любил, но видит бог, он не любил никого, кроме вышестоящего начальства, а так как я всего лишь прапорщик, у меня нет даже долгосрочной перспективы быть когда-либо полюбленным им. Впрочем, стоит ли из-за этого расстраиваться?

— Опаздываешь, Саламанов, — просипел Данилов.

— Не всем же задерживаться, — не остался я в долгу.

— Дерзишь.

— Как можно? Все мои премии в твоей власти.

Так звучит наше обычное утреннее приветствие, и не важно, столкнулись мы в трамвае, в фойе или на курсах кройки и шитья — интонационная нагрузка не меняется. Причина таких отношений заключается не только в нелюбви Данилова ко всему личному составу части, но и в моём легкоранимом характере — на каждое слово я стараюсь ответить двумя. А вот с сослуживцами у меня тёплые отношения, я бы даже сказал — жаркие. Во время дежурных суток мы часто спорим — по поводу и без — ругаемся вплоть до угроз и оскорблений, но тут же миримся, потому что стоять лицом к огню и чувствовать за спиной пустоту намного опаснее, чем лезть по весне в медвежью берлогу. А вообще, наше боевое пожарное братство имеет плотность гранита, в том смысле, что нерушимо.

И вот теперь нерушимость у меня базальтовая, а вокруг мужчины, женщины и дети с затравленными взглядами и с искажёнными страхом лицами.

Вдоль по обочинам стояли хабиру — несколько десятков крепких мужчин. Неприятные создания. На вид вроде бы люди, но лицами чем-то похожие на неандертальцев: узкий лоб, массивная челюсть. Они переговаривались между собой, посмеивались. У каждого в руке был бич, сбоку на поясе висел топор или фальката[2]. Страшные люди, имевшие власть над каждым из нас. Откуда я это знал? Я знал. Я просто это знал. Понимание того, кто они такие и на что способны, явилось ко мне одновременно с пониманием дождя, базальтовой скалы и холода.

С каждым часом нас становилось больше. Вброд через реку переходили группы хабиру, гнавшие новые партии пленных, и к полудню вся долина оказалась заполнена людьми. Я обратил внимание на одну пару. Старик и старуха, наверное, муж и жена. Она прижималась к его груди, он обнимал её, и оба покачивались в такт не слышимой никому мелодии.

Издалека прилетел крик, искажённый то ли горами, то ли акцентом:

— Колонна!

Хабиру побежали вдоль строя и зарычали вразнобой и со злостью:

— Встать! Встать! Двигаться!

Свистнул бич, и упал на вытянутые ноги моего соседа. От боли тот задохнулся и выпучил глаза. Чтобы не получить такой же удар, я спешно поднялся. Кости отозвались хрустом, намокшее полотно надавило на плечи. Сосед заелозил по липкой грязи, кое-как встал на колени. На вид ему было за шестьдесят, сухощавый, лысый, седая козлиная бородка. Я подсел под него, схватил под мышки, поднял. Он стонал и вис на мне безвольным грузом.

— Держитесь, — прошептал я. — Или нас обоих бросят в реку.