Территория пунктира (СИ) - Велесов Олег - Страница 23

Ерунда. Глупость какая-то. Что там говорил товарищ Ковров в «Чародеях»? Видеть цель, верить в себя, не замечать препятствий… Я верю, я не замечаю…

Что-то торкнуло и оттолкнуло меня. Я почувствовал сильную тошноту и следом возникло ощущение, словно меня пожевали и выплюнули. Хорошо, что не завтракал, а то всё выплеснулось бы наружу. Голова закружилась, тело повело. Перемещения как такового не было, однако какой-то контакт произошёл. Какой?

Халдей отпустил Менона и перевёл взгляд на меня. Искры вокруг зрачков исчезли, на лице сквозило недоумение. Он тоже что-то почувствовал? Да, он тоже что-то почувствовал. Он покачал головой, как будто убеждая себя в том, что ничего не случилось, и вернулся в кресло.

Менон дышал тяжело, но за меч не хватался. Проксен встал полубоком, похлопал его по плечу.

От группы стратегов отошёл Хирософ — мужчина лет шестидесяти с узким хищным лицом и длинными седыми волосами. Насколько я помню, родом он был из Спарты, и под его началом находилось семь сотен наёмников с Пелопоннеса. Он протянул мне руку.

— Прости, Андроник, что сразу не поверил в тебя. Я ошибался. Я не видел в тебе продолжения Клеарха. Теперь вижу. Клянусь, отныне буду служить тебе до самого конца. Куда бы ты ни пошёл — я всегда рядом.

Я принял его руку и клятву, и наши силы увеличились вдвое. Ксенофонт хмыкнул:

— Ещё немного, и Менон останется в одиночестве.

Но радовался он преждевременно. Больше никто из стратегов желания перейти на мою сторону не изъявил. Надеюсь, в головы некоторых из них забредёт мыслишка хотя бы придерживаться нейтралитета.

Проксен повернулся ко мне.

— Андроник, пора завершить наши противоречия и выбрать старшего стратега. Я предлагаю каждому назвать одно имя, и тот, чьё имя прозвучит чаще остальных, займёт место Клеарха.

Исход такого голосования был известен заранее. Демократия, будь она не ладна. Стратеги начали называть имена, и все они звучали одинаково: Менон. За меня проголосовали только Ксенофонт и Хирософ.

Фессалиец приободрился.

— Вавилонянин, — обратился он к Шамаш-эрибу-укину, — отныне только я решаю, куда движется наша армия. И я говорю: мы готовы принять твои условия!

— О, — вскинул руки халдей, — условие одно. Да и не условие, просьба. Я прошу оставить управление городом в руках тех, кто правит им сейчас. К чему вам разбирательства на уровне бедняцких кварталов? И, разумеется, вы не должны вмешиваться в дела торговли и религии. Их организация имеет настолько тонкие грани, что повредить их легко, а восстановить почти невозможно. Зато вы сможете пользоваться всеми благами победителей. Каждый гоплит будет получать четыре полударика в месяц и сможет хоть каждый день посещать храм Иштар[26].

Четыре полударика — это в два раза больше, чем сейчас, и Менон повёлся. Да он бы и без обещания повышения платы повёлся, потому что хотел повестись. Он уже видел себя на троне шах-ин-шаха в садах Семирамиды. А уж упоминание богини развратной любви и вовсе подействовало на него как сыр на Рокки. Не зря, думаю, Шамаш-эрибу-укин сверлил его своим золотым взглядом.

— Это справедливые условия, — кивнул Менон. — Мы их принимаем.

Мы вышли из караван-сарая. Гоплиты по-прежнему стояли в строю, ждали решения совета и приказов нового старшего стратега. В ответ на обращённые к нам взгляды, Хирософ отрицательно качнул головой.

— Люди надеялись, что старшим выберут тебя, — сказал он. — Многие просили об этом Афину Палладу.

— На бога надейся, а сам не плошай.

— Интересное высказывание, — прищурился Ксенофонт. — Сам придумал?

— Да нет… Народ один. На севере.

На улицу выскочил Феопомп.

— Андроник, тебе приказано не оставлять своего места в арьергарде. Как шёл позади, пыль глотал, так и дальше глотай. Понял?

— Побольше уважения, — надвинулся на него Хирософ. — Ты говоришь со спартанцем, а не с грязной фессалийской шлюхой!

Феопомп отступил.

— Я лишь передал приказ Менона.

— Раньше приказы передавали вестовые, а теперь стратеги, — усмехнулся Ксенофонт. — Скоро он мыться перестанет.

— Это ещё почему? — сдвинул брови Феопомп.

— Вы его вылизывать будете.

Загудели трубы. Гоплиты, уставшие стоять на месте, начали перестраиваться в походные колонны. Пришёл в движение обоз, послышался рёв верблюдов, закричали погонщики.

Из караван-сарая показался Шамаш-эрибу-укин. К нему подошла женщина: лет двадцать пять, сухая, как тростник осенью, и красивая удивительно-злобной красотой, которая скорее отталкивала, чем привлекала. Они заговорили, причём, женщина явно доминировала в разговоре. Если отбросить условности, то старшим в этой паре была она. Возможно, мне показалось, а Шамаш-эрибу-укин просто относился к ней с уважением. Увидев, что я смотрю на них, халдей взял женщину за локоть и повёл к дороге, где стоял закрытый паланкин.

Глава 10

К Вавилону мы подошли ночью, уставшие, как псы, и такие же раздражённые. По обе стороны дороги встали халупы из саманного кирпича. В лунном свечении они казались гробами. Разбуженный народ выглядывал в окна, в дверные проёмы, и молча, со страхом пялился на нас из темноты. Тявкали собаки, орали перепутавшие время петухи. Где-то неподалёку ударил барабан — протяжный гул завис над крышами предместий, поднимая на ноги тех, кого не разбудили мы.

По цепочке прилетела команда «стоп», передовые отряды упёрлись в городскую стену. Следом побежали вестовые, созывая стратегов в голову колонны. Хотелось плюнуть и послать всех на хер. Ещё вечером через посыльного я предложил Менону остановиться, не доходя до города десять стадий. Ну куда мы прёмся в ночь, во мрак? Проще дождаться утра и действовать, исходя из обстановки. Менон не ответил, так что теперь я имел полное право показать ему средний палец, завалиться в ближайшую халупу и уснуть в обнимку с Николет.

Но Ксенофонт сказал, что надо идти, Хирософ поддержал его. Сократ по обыкновению попытался увязаться за мной, но я велел ему остаться и побеспокоиться о ночлеге для Николет. Девчонка прошла путь наравне со всеми, а нежные ножки гетеры не чета сбитым до кожистых мозолей ступням гоплитов. Пусть отдохнёт.

Дорога была забита людьми, животными и повозками. Я взял за шиворот мальчишку-проводника и спросил, насколько хорошо он знает предместья. Тот ответил, что вырос здесь, что может показать обходной путь, и потребовал в оплату два обола. Я заплатил. Сунув монеты за щеку, мальчишка провёл нас узкими улочками меж домов и загонов со скотом к внешней городской стене. Возле ворот горели костры, гоплиты из отряда Менона окружали их двойным кольцом. Сам Менон сидел на корточках у обочины. Шамаш-эрибу-укин нависнув над ним тёмной тучей, говорил что-то, добавляя лёгкими круговыми жестами убедительность своим словам. Когда мы подошли ближе, я разобрал:

— Это ничуть не умаляет твоё положение, уважаемый Менон из Фессалии. Отныне ты сила, с которой мы будем считаться и поддерживать во всех предприятиях. Поэтому прошу понять меня правильно. Грекам никто не запрещает входить в город. С первыми лучами солнца, как только откроют ворота, всех вас будут ждать во дворце Набу-кудурри-уцура[27]. И впредь вы так же сможете посещать городские дворцы и храмы без каких-либо ограничений. Однако твои воины ведут себя чересчур шумно и вызывающе. Им необходимо время, дабы научиться вести себя подобающим образом. Один из отрядов по твоему выбору мы готовы разместить в предместьях за внешней стеной, но остальные, во славу Мардука[28], должны оставаться во вне.

Менон чесал подбородок, пытаясь вникнуть в смысл сказанного, но не мог. Хотя что тут вникать? Халдей попросту прогибал его под себя. Сначала он попросил не вмешиваться в дела города. Мелочь какая, подумаешь. Теперь намекает, что гоплиты ведут себя уж слишком по-варварски, и во-избежании недоразумений с местным населением им лучше находиться за городскими пределами. Так всем спокойнее. А завтра он и вовсе отправит нас покорять каких-нибудь своих торговых конкурентов, чтоб те не слишком задирались и чтоб иным неповадно было. Неделя-другая — и фессалиец начнёт вилять хвостиком, а чтоб он не слишком сильно задумывался над будущим, халдей будет подкармливать его сладкими кусочками со своего стола.