Роксана. Девочка у моря (СИ) - Колч Агаша - Страница 3

И я реально почувствовала, как меня тянут. Не тело, но сознание. Куда-то в глубину тёмной воды, плещущейся под настилом. Не хочу туда, мысленно упиралась я. Там мрачно, страшно и воняет. У сознания есть обоняние? Как я могла услышать смрад разложения из-под толщи воды? Но услышала же и начала сопротивляться ещё сильнее. Но сколько было тех силёнок у неинициированной ведуньи против проявлений природных сил? Чем настойчивее тащили меня, тем сильнее я напрягалась в попытке вырваться. И вдруг словно струна лопнула.

Дзинь, вывернулась я из настырных объятий. Дзинь, сознание врезается назад в тело. Дзинь, низ живота пронзает резкая боль, возвращая в реальность. Нифига себе с духами пообщалась, ругаюсь я сквозь зубы, чувствуя, как мокнут бельё и платье, как от слабости дрожат руки и кружится голова.

— Дружок, Прасковью приведи. Срочно! — выдохнула я и привалилась к стене, стараясь не потерять сознание. Удивительно, но даже в таком состоянии я услышала беспокойство тех, кто меня довёл до такого. Они метались вокруг: вода плеснулась, ударившись волной в настил; ветви в кустах закачались, словно кто-то пробежал; ветер прохладой в лицо дунул, не давая забыться. Надо же, волнуются. — Успокойтесь, не гневаюсь я. Позже поговорим. Наберусь сил, и поговорим.

Сознание я всё же потеряла. Открыв глаза, не могла понять, где нахожусь. Сумрачно, потолок низкий, постель явно не моя. Прислушалась к себе. В ушах звенит, тело вялое, как медуза, живот болит, хоть и не так остро.

— Очнулась?

Умеет моя подруга выказать заботу таким строгим голосом, что мгновенно понимаешь — лучше было не болеть. Закрываю глаза, дабы оттянуть выговор за легкомыслие, излишнюю самоуверенность и… Да, Прасковья не Глафира, легко найдёт причину, за что попенять.

— Не притворяйся. Вижу, ты уже пришла в чувство. Пить хочешь? — сильными руками помогла приподняться, пиалу с питьём придержала, волосы с лица убрала, подушку поправила и только после этого спросила: — Совесть у тебя есть?

Задумываюсь. Если честно и положа руку на сердце, то в прошлой жизни я этой опцией души редко пользовалась. Тогда у меня другие приоритеты были: влияние, власть, деньги. А с такими понятиями совесть плохо уживается.

В новой жизни, приняв решение измениться, выбрав для себя другие ценности и иное поведение, всё равно не задумывалась о совести. О добре, справедливости, любви и дружбе думала, а о совести нет.

Как-то нужды не было.

Если разобраться, что такое совесть? Внутренний судья. Способность, которая, опираясь на внешние, то есть чужие нравственные нормы, вынуждает линчевать самою себя. Ну или как минимум заставляет мучаться чувством вины. А может, просто изначально не делать так, что потом стыдно будет? Подумать о последствиях, договориться с собой «на берегу».

По мне, взывание к совести это чистой воды манипуляция. Поэтому честно отвечаю:

— Я не считаю себя виноватой. И, пожалуйста, позови Хайдара.

Морщась от боли и неприятных воспоминаний — подводная вонь всё ещё стояла в носу — рассказала о том, где искать труп жены мельника.

— Духи очень просили избавить их от покойницы, — объясняла я необходимость неприятной работы. — Иначе будут гневаться и вредить.

— В полицейское управление напишите. Они мага-пространственника пришлют, — подсказала Прасковья, видя, как побледнел от страха староста. — Он поможет извлечь тело и переместить до могилы.

Чего уважаемый Хайдар боялся больше — духов или возни с раскисшим от долгого лежания в воде трупом, я вникать не стала. И то и другое неприятно.

— Бабушке записку послать надо, — умоляюще посмотрела на подругу.

— Опомнилась, — фыркнула та в ответ в своей излюбленной ехидной манере. — И записку отправила с мальчишкой, и ответ сын Абяза с полной корзиной самого необходимого принёс. Можем здесь недели полторы безбедно жить.

— Я думала, мы к вечеру домой вернёмся… — уныло протянула я.

— Пешком ты не сможешь — сил не хватит. А на повозке растрясёт так, что я потом вся на твоё восстановление потрачусь. Поэтому спи здесь.

Утро вечера мудренее.

Глава 3

Ночевали мы не у старосты, как я было подумала вначале, а у Амины, бездетной вдовы, приятельницы Прасковьи.

— Знаешь, я ею восхищаюсь, — рассказывала подруга, помогая мне расчесывать и заплетать волосы. — Дар у неё слабый, но достаточный для активации малой почтовой шкатулки. Такую положено держать в деревне с населением от тридцати до пятидесяти дворов, вот как эта. Откуда Амина об этом узнала, не ведаю, но чуть ли не на второй день после свадьбы уговорила ново испечённого мужа поехать в Багчасарай, в почтовое ведомство. Барашка отвезли, как водится, одарили чиновника чем богаты были и получили должность. Работа непыльная, но жалование, хоть и невелико, регулярное… Лет пять назад муж уважаемой Амины умер. Как думаешь, что она сделала?

— Наверное, взяла ещё одного барашка и поехала к начальству, — предположила я.

— Да! И добилась-таки, чтобы должность оставили за ней, — порадовалась за вдову целительница. А потом, хихикая, добавила: — Но так как в ведомстве сначала получили письмо о смерти служащего, то вдове, как оно по закону положено, назначили пенсию. Теперь уважаемая Амина двойное содержание получает. Мало того, она ещё и знахарка местная. Дар у неё с землёй связан. Травки собирает — сборы составляет, знает, как и чем почву обогатить, от злостных сорняков избавить может. Представляешь, какая молодец? К ней чуть ли не каждый месяц свататься приезжают, презрев тот факт, что невесте уже за сорок.

— И что она?

— А я не соглашаюсь, — с этими словами в комнату вошла женщина в тёмном строгом платье простого европейского покроя, но в колоритном местном платке на голове. — Деток мне Всевышний не дал, заботу о чужих брать на себя не хочу. Мачеха, как бы сладко ни кормила, как бы мягко ни стелила, всё равно хорошей не будет. Поэтому я сама как-нибудь со своей жизнью управлюсь, — сказав это, словно точку поставив в неприятном для неё разговоре, женщина поклонилась мне и представилась: — Амина я, маленькая госпожа. Рада буду служить вам.

Меня такая готовность удивила. Мы толком ещё незнакомы, а она чуть ли не клятву верности принесла.

— Не удивляйся, госпожа. Вижу, ты сильная ведунья. Кому, как не ведающей, знахаркам подчиняться? Ты к духам ближе, тебя мать-земля знаниями и силой питает, значит, ты в своём праве казнить или миловать нас, грешных. А то, что лет маловато, так этот недостаток быстро пройдёт, — хозяйка дома ещё раз поклонилась и, приподняв штору, закрывающую дверной проём, пригласила: — Пожалуйте трапезничать, барышни.

Несмотря на мою слабость, Прасковья велела вставать и ходить.

— До стола с моей помощью дойдешь. Съешь и выпьешь, сколько сможешь, а потом назад дойти помогу. Так силы скорее вернутся. Лежать хорошо, но не полезно. Поднимайся!

Под руку с подругой, на слабых ногах доплелась до стула, на который Амина мне подушечку положила. Придвинули к столу так, чтобы не свалилась, даже если захочу, и велели есть:

— Это творог со сметанкой и мёдом. Это лепёшки кукурузные, это ягоды, в меду протёртые. Ешь, госпожа, набирайся сил. И вот отвара из моих травок для начала выпей.

Отвар первой попробовала Прасковья. Понюхала, отпила глоточек и задумалась, перекатывая напиток во рту. Замерла, будто встроенный химический анализатор включился. Глядя на целительницу, вдруг явственно представила, как у неё во рту отвар расщепляется на молекулы и атомы, опознаётся вкус и полезные свойства трав, присутствующих в смеси, их совместимость, польза и вред.

Несколько секунд, и подруга одобрительно кивнула хозяйке дома:

— Отличный сбор, Амина. Как раз то, что нашей девочке нужно.

«Нашей девочке» повторила я мысленно и тут же взбрыкнула: мало мне было Глафиры с Прасковьей, теперь ещё одна нянька появилась — Амина. Но сил на полноценный бунт пока не было, поэтому заткнула себе рот полной ложкой вкуснейшего творога и принялась сосредоточенно жевать.