Владыка битвы (СИ) - Хай Алекс - Страница 3

— Я сделаю то, что ты просишь, — наконец ответил фетч.

— А потом брось меня в море. Не отдавай им.

Глаза орла перестали гореть алым и превратились в привычные Птицеглазовые. Он подпрыгнул ко мне, наклонил голову.

— Спасибо за эту жертву, Хинрик.

И снова впился клювом мне в плечо. Я уже даже не кричал — не было сил. Просто застонал, затрясся и отвернул голову в сторону прекрасного моря, чтобы не видеть, как меня жрали заживо. Солнце, подсвеченные облака, весёлые белые барашки на волнах... Хороший день для смерти, погожий. Жаль, что смерть не пришла ни в бою, ни в постели.

Пока орёл раздирал меня, я видел, как белые облака стали двигаться быстрее, ветер нёс их на нас, ближе к суше. Волны стали выше, мелкие барашки превратились в исполинов. Белое, точно горный снег, облако неслось быстро, слишком быстро даже для такого ветра... Мне показалось, что я услышал какой-то шум с той стороны. Но вой ветра заглушал все звуки.

Что-то промелькнуло перед моими глазами. На камень прямо возле моей головы приземлилась жирная наглая чайка, сложила серо-белые крылья и визгливо загоготала прямо мне в лицо.

Глава 3

— Хороший друууг! — заверещала чайка и бодро забила крыльями. — Друууг!

Птица в несколько прыжков оказалась возле когтей Конгнерма. Я подумал, что начал бредить от потери крови, потому как чайка расправила роскошные серо-белые крылья, отставила перепончатую жёлтую лапку назад и поклонилась моему фетчу. По-настоящему поклонилась, как земледелец кланялся какому-нибудь эглинскому королишке.

— Ты звал нас, царь, — визгливо проговорила чайка. — Ты взывал к морским крыльям. Мы явились во имя твоего повелителя Химмеля и нашего владыки Ава. Ну и общество ты с собой привел, Арнгейл.

Не понимаю, почему я вдруг начал понимать духов, но слышал их столь отчётливо, словно они общались на моём родном нейдском наречии. Возможно, близость смерти открывала во мне все новые таланты. Жаль, несколько запоздало.

Конгерм оторвался от своей жуткой трапезы и уставился на чайку.

— Граувинк, — отозвался мой фетч. — Дух морского ветра, я приветствую тебя.

Чайка вновь склонила голову и уставилась за спину Конгерму. Я приподнял голову и понял, на что она смотрела: тёмная живая туча окружала нашу скалу. Теперь я увидел горевшие колдовским зелёным огнём глаза воронов, грачей и сов. Жуткие глаза, безжизненные, неестественные. Колдовство, несомненно. И такого колдовства я не знал. Кем бы ни был начертатель Гутфрита, противником он оказался серьезным и непредсказуемым.

— Ты взывал о помощи, царь, и боги велели нам вмешаться, — проговорила чайка и взлетела, напоследок крикнув. — Улетайте!Мы им помешаем. Будешь должен, Арнгейл!

В следующий миг серо-белое облако настигло нас. Светлый клин пронёсся над моей головой и врезался во вражью стаю. Я едва не оглох от поднявшихся криков. Чайки даже на Свартстунне орали противно и невыносимо, но здесь и сейчас, в узком проливе, выводившем корабли из Маннстунна в Сверское море, казалось, собрались птицы со всего Севера. Я уже не видел неба за их крыльями, не слышал завываний ветра за их голосами. Ветер метал перья из стороны в сторону, а ничем не мог помочь нашим внезапным союзникам. Даже пошевелиться толком не получалось.

— Я унесу тебя отсюда. Сможешь держать посох? — спросил Конгерм.

— Не знаю.

На несколько мгновений он принял облик человека, и я заметил, что он был ранен. В птичьем обличии Конгерм этого не показывал, но сейчас я видел — досталось ему крепко. Птицеглаз вложил посох в петлю за моей спиной, затем снова стал беркутом и бережно, словно боялся, что я рассыплюсь, подхватил меня когтями.

Над нашей скалой разворачивалось побоище. Я никогда не видел такой битвы — будь здесь скальд, он написал бы длинную песню, воспевая мощь когтей и перьев, и эта песнь разошлась бы по всему Северу. Небо стало полем битвы, крылья несли воинов, и клювы да когти были их смертоносным оружием. Два духа, словно полководцы, бросали птиц в бой. Я на миг потерял Граувинка из вида — он смешался с другими чайками, но морские птицы стремительно рассекали воздух, разбивали вражью стаю, разгоняли по разным сторонам неба.

— Так ты призвал духов на помощь? — Спросил я, когда фетч улучил миг и воспользовался суматохой. Он снова стал больше и, раскинув крылья, взмыл к солнцу.

— Не только я. Ты тоже постарался. Молодец, Хинрик. Сообразительный ты парень.

— Не думаю, что предки меня услышали.

— И всё же Граувинк явился, и не один. Важно лишь это.

— Он сильный дух? — спросил я. — Как ты?

— Да, но он крепче связан с морем, чем с небом. Чайки служат Аву, морскому владыке. Кормятся дарами Ава и несут на крыльях вести морей.

Я мрачно усмехнулся.

— Значит, теперь мы должны ещё и Аву?

— Подумаем об этом, если выживем.

Конгерм умолк. Я болтал ногами в воздухе, наблюдая за развернувшейся над водой битвой. Увидев, что мы с Конгером пытались удрать, призванные начертателем птицы рассвирепели и бросились за нами. Чайки с невыносимыми воплями встали стеной, преградив им путь. Мне подумалось, что их противные голоса имели особую силу, потому как пробирали до мурашек не только меня, но и явно мешали пернатой армии колдуна. Чем громче вопили чайки, тем сложнее становилось воронью собираться в единую стаю.

Я заметил Граувинка — он казался чуть больше остальных, его ярко-жёлтый клюв впился в шею здоровенного ворона. Казалось, чайке несдобровать: она была гораздо меньше врага, и тот легко стряхнул её, словно она была пушинкой. Граувинк не сдавался. Издал призывный клич, и с неба рухнули несколько серо-белых птиц — белоснежные перья сверкали серебром. Вместе они окружили ворона — я видел, как он отчаянно пытался от них отбиться, но уже не мог. Морской дух забил крыльями, разогнался и со всей силы врезался в ворона, впившись в него клювом и когтями. Сцепившиеся птицы ударились о камни скалы и рухнули в воду.

Волны накрыли их, и больше я не видел ни Граувинка, ни зеленоглазого ворона.

— Не волнуйся за него, — сказал фетч, угадав мои мысли. — Если кто здесь в своей стихии, так это духи морей.

Конгерм поднялся выше, и теперь я мог рассмотреть лишь хаотично бившуюся чёрно-белую тучу, от которой внезапно отделились несколько тёмных птиц.

— Зуб даю, это за нами, — проворчал я.

— Они на тебе, Хинрик, — отозвался Конгерм. — Я либо лечу, либо сражаюсь. До корабля ещё далеко.

Одной рукой я выхватил топор и начертил им перед собой руны битвы. Я был слаб. Почти не чувствовал пальцев. Но будь я проклят, если сейчас не отобьюсь после всего, что только что случилось.

Несколько чаек погнались за воронами, что летели в нашу сторону, но отстали. Я перехватил оружие покрепче. Вот первая птица ринулась на меня, выставив вперёд когтистые лапы. Я с трудом поднял раненую руку — пусть прикроет голову, взглянул исподлобья, выждал... Вдох, выдох... сейчас!

Мой топор рубанул прямо по вороньим ногам. Птица отчаянно взвыла, мне в нос посыпались перья, но враг полетел вниз. Не успел я опомниться, как оголённая щека взорвалась болью — второй ворон умудрился зацепить меня когтями. Я отнял больную руку, попытался развернуться в когтях Конгнерма, замахнулся топором, но не попал. Зараза! Ворон шарахнулся назад, но тут же снова бросился на меня.

— Крови моей хочешь, тварь? — заревел я и принялся неистово размахивать топором. — Я себя сам сожру вместе с перьями, понял?

Ворон в нерешительности завис в воздухе. Этого хватило, чтобы подоспели три чайки. Окружив врага, они принялись вопить и терзать его. Зеленый огонь в глазах ворона погас, и птица испуганно ринулась назад, спасаясь бегством.

В моей голове раздался хохот фетча.

— Сожрать угрожал? Ну ты даёшь, Хинрик.

Мои руки резко отяжелели. Я с трудом повесил топор на петлю, боясь, что просто выпущу его. Пальцы словно онемели, силы вконец оставили меня. Последняя вспышка для битвы с воронами — и я снова чувствовал себя живым покойником. Я открыл было рот, чтобы ответить Конгерму, но из горла вырвался только тихий хрип.