Путь кинжалов - Джордан Роберт - Страница 50

Должно быть, Фэйли заметила вышедшего Перрина, потому что сразу же указала на шатер, явно отдавая какое-то распоряжение. Мимо него и Айрама торопливо проскользнули Майгдин и Бриане, пахло от них почему-то решимостью. Приятный сюрприз – ни та, ни другая кланяться не стали. Только Лини, едва согнув колено, склонила голову и кинулась следом, бормоча что-то насчет «своего места». Перрин подозревал, что Лини из тех женщин, которые полагают: их дело – быть главными. Ну, если подумать, так считает большинство женщин. И не только в Двуречье.

Талланвор и Ламгвин от женщин не отстали; оба поклонились – вполне серьезно. Перрин вздохнул и поклонился в ответ. Мужчины даже вздрогнули от неожиданности, недоуменно посмотрели на него и двинулись к палатке лишь после окрика Лини.

Одарив Перрина улыбкой, Фэйли зашагала к повозкам, переговариваясь попеременно то с Базелом Гиллом, то с Себбаном Балвером. Те шли по бокам от нее и фонарями освещали дорогу. Разумеется, десятка два идиотов держались от Фэйли поблизости – чтобы услышать, если она повысит голос, – с важным видом поглаживая эфесы мечей и вглядываясь в сумерки, словно ожидая нападения. Перрин подергал себя за короткую бороду. У Фэйли всегда находилось дело, и никто не отбирал у нее работу – просто не осмеливался.

Горизонт едва заалел, но вокруг повозок уже суетились кайриэнцы, а при виде Фэйли они задвигались быстрее прежнего. Когда она приблизилась к ним, все уже чуть ли не бегали. В сумраке качались фонари. Двуреченцы, привыкшие к работе в поле с раннего утра, возились с завтраком, кто-то смеялся и шумел возле костров, кто-то брюзжал. Тех, кто вознамерился еще подремать, бесцеремонно вытряхнули из одеял. Грейди и Неалд тоже встали и, как всегда, держались несколько в стороне – тени в черных мундирах среди деревьев, Перрин не помнил, доводилось ли ему видеть их без курток, – всегда застегнуты на все пуговицы, до горла, всегда чистые и свеженькие с самого восхода (хотя накануне вечером могут творить всяческие безобразия). Они упражнялись с мечами, в точности следуя ежеутреннему ритуалу. Все в лагере знали, кто такие эти двое, и держались от них подальше. Даже Девы их сторонились.

Вздрогнув, Перрин понял: что-то он упустил. Фэйли ухитрилась устроить так, что поутру ему неизменно подавали миску густой каши, но сегодня она, видимо, была очень занята. Сообразив, что к чему, Перрин заторопился к кострам, надеясь, что раздобудет себе каши.

На полпути его встретил Фланн Барстер, худощавый парень с ямочкой на подбородке, и сунул в руки деревянную миску. Фланн был из Сторожевого Холма, и Перрин не очень хорошо его знал, но раза два они вместе охотились, а однажды Фланн помогал ему вытаскивать из болота в Мокром Лесу одну из отцовских коров.

– Перрин, леди Фэйли велела тебя накормить, – сказал Фланн. – Ты скажи ей, я все исполнил? Немного меда нашел и ложки две добавил.

Перрин постарался не вздыхать. Хорошо хоть Фланн его «лордом» не обозвал.

Что ж, ответственность за людей, что трапезничали под деревьями, с него никто не снимал. Не будь его, они остались бы со своими семьями, трудились на фермах, доили коров, рубили дрова, а не гадали, кого убьют до заката или кто убьет их. Быстро покончив со сдобренной медом кашей, Перрин велел позавтракать Айраму, но у того был такой жалкий вид, что он смилостивился и взял Айрама с собой в обход лагеря.

При приближении Перрина люди отставляли миски, даже вставали и почтительно ждали, пока он пройдет мимо. Всякий раз, как парень, с которым он вместе вырос, или, еще хуже, тот, кто его мальчишкой гонял почем зря, называли его лордом Перрином, он скрипел зубами. Не все так к нему обращались, конечно, но многие. Слишком многие. Сколько ни тверди им, они от своего не отступались. Пришлось махнуть рукой, да и как не махнуть, когда слышишь в ответ: «О! Как скажете, лорд Перрин». От одного этого взвоешь!

Перрин заставил себя перекинуться словом-другим с каждым встреченным. А главное – смотрел, слушал и принюхивался. У всех хватало ума заботиться о луках, оперении и наконечниках стрел, но находились и те, кто мог бы стоптать до дыр сапоги, разодрать штаны или натереть мозоль. Двуреченцы имели привычку при всяком удобном случае припасать бренди, а двоим-троим пить и вовсе не стоит – бренди не для них, сразу в голову шибает.

Вот уж диво дивное! Когда мать или Элсбет Лухан говорили Перрину, что ему нужны новые сапоги или что штаны залатать надо, он всегда смущался. Поэтому Перрин был уверен, что и другим слушать подобные вещи не слишком-то приятно. Но чтобы двуреченцы, начиная от седого Джондина Баррана, говорили просто «Ну, ваша правда, лорд Перрин; я прямо сейчас этим займусь»! Не раз Перрин, проходя мимо, краем глаза ловил, как они ухмыляются друг другу. И пахло от них довольно! Когда он выудил из седельной сумки Джора Конгара кувшинчик с грушевым бренди, Джор сделал круглые глаза и развел руками – мол, знать не знаю, откуда взялся этот кувшин. Тощий Джор, который ел вдвое больше любого и всегда выглядел так, словно неделю во рту маковой росинки не держал, мастерски стрелял из лука, но выпить тоже был не дурак и пил, пока на ногах стоял. К тому же и пальчики у него были шаловливые. Но когда Перрин, опорожнив кувшин наземь, пошел дальше, Джор засмеялся: «От вас не скроешься, лорд Перрин!» И в голосе его слышалась гордость! Иногда Перрину казалось, будто он один в здравом уме среди толпы безумцев.

И еще он кое-что заметил. Все как один время от времени поглядывали на шесты со знаменами – Красная Волчья Голова и Красный Орел колыхались на слабом ветру. Косясь на знамена, люди наблюдали за Перрином, ожидая приказа, который получали ежедневно, с того самого дня, как вошли в Гэалдан. Только вот вчера Перрин ничего такого не приказывал, и сегодня тоже; и лагеря мало-помалу охватывало волнение. Стоило ему пройти, люди сбивались в кучки, принимались возбужденно перешептываться, посматривая то на знамена, то на своего вожака. Он старался не прислушиваться. Что, если он ошибся, если Белоплащники или король Айлрон решат ненадолго пренебречь Пророком и Шончан и подавить восстание? Он в ответе за своих людей; и так слишком многие уже сложили головы.

Завершил он обход, когда солнце выглянуло над горизонтом, бросив вокруг пронзительно-яркие утренние лучи. У шатра, под чутким руководством Лини, Талланвор и Ламгвин таскали сундуки, а Майгдин с Бриане, по-видимому, рассортировывали содержимое: одеяла, простыни, длинные яркие отрезы атласа, которыми предполагалось накрывать «потерянную» кровать. Фэйли, должно быть, в шатре, потому что шайка остолопов прохлаждалась неподалеку. Тяжести таскать – это не по ним. Пользы от них, как от крыс в амбаре.

Перрин подумал, не проверить ли, как там Ходок с Трудягой, но, взглянув в сторону коновязей, понял, что его заметили. Из-за деревьев выступили три конюха. Плотно сбитые, в кожаных фартуках, они походили друг на друга, как яйца из корзины, хотя лысую голову Фалтона окаймлял белый венчик волос, у Аймина были серо-седые волосы, а Джерасид лишь переступил порог средних лет. При виде конюхов Перрин зарычал про себя. Положи он руку на какую-нибудь лошадь, они тут же затопчутся рядом, а подними он копыто коню, вытаращат глаза. Однажды, когда он собрался поменять подкову Трудяге, на него налетели все шесть конюхов и кузнецов, похватали инструменты, едва он руку протянул, а бедного жеребца чуть не сбили с ног, так торопились все сами сделать.

– Они боятся, что ты им не доверяешь, – вдруг сказал Айрам. Перрин удивленно посмотрел на него. – Я говорил с ними. Они считают, если лорд сам ухаживает за своими лошадьми, значит, им не доверяют. Думают, ты можешь прогнать их, а дороги домой они не знают. – Он пожал плечами. Похоже, ему все это казалось глупостью чистейшей воды. – По-моему, они не знают, как быть. Раз ты не ведешь себя так, как положено лорду, значит, им что-то угрожает. Так они думают.

– О Свет! – пробормотал Перрин.

Фэйли говорила то же самое – о замешательстве прислуги, однако он посчитал ее слова прихотью дочери лорда. Фэйли выросла в окружении слуг, однако откуда леди знать мысли человека, в поте лица добывающего себе пропитание? Он холодно взглянул в сторону коновязей. Теперь на него смотрели уже пятеро. Смущены тем, что он хочет сам ухаживать за своими лошадьми, расстроены от того, что он не дает им работать...