Жена Эмиля. Наследник для Зверя (СИ) - Устинова Мария - Страница 39

Эмиль опустился на пол и ткнулся в колени, как виноватая собака. Я вздрогнула, ощутив теплое дыхание и шелковые поцелуи. Пусть тебе будет больно… Пусть будет стыдно, пока ты оголяешься, выпячивая некрасивые поступки.

– Эта сука Жанна выкупила видео в ресторане и заказала монтаж. Я ее найду, из-под земли для тебя достану. Ты не должна была это увидеть, – он положил мою ладонь к себе на шершавую щеку и прижал сильными пальцами. – Если хочешь… ударь. Я заслужил.

Он мял ладонь на своей щеке, вынуждая к удару. А я ощущала теплую бархатистую кожу и хотелось плакать. Для него это действительно ничего не значит, он унижается, чтобы замять. Знал, что это разорвет мне сердце, все равно развлекался в надежде, что я не узнаю, а теперь хочет, чтобы я причинила боль ему, когда мы обещали перед свадьбой никогда этого не делать.

– Не хочу, – я выдернула ладонь из-под его руки, подхватила ребенка и встала с дивана.

Обошла его, стоящего на коленях, чтобы отнести сына в детскую. Закрыла дверь и в синем свете ночника долго смотрела на сына, опираясь на кроватку и давясь слезами. Сдавила ладонью рот, чтобы не разбудить, грудь разрывало от боли. Я не этой правды хотела! Другого ждала…

Наш первый брак я запомнила, как череду дней, в которые не хотелось жить. По ощущениям они были пустотой, по цвету – черными. В них нет света. А в Эмиле был. Мысли о лице, словно высеченном из камня, угрюмом взгляде, вызывали раздирающую тоску. Так ощущается старая, разбитая вдребезги любовь…

За спиной открылась дверь, свет из фойе скользнул в комнату.

Эмиль подошел со спины, поцеловал напряженно вздернутое плечо.

– Ну все, – прошептал он, убирая назад волосы. – Повернись… Хватит, маленькая. Пусть все останется в прошлом. Это было давно, а нам нужно жить дальше… У мужчин такое бывает, я оступился, но я люблю тебя. Да, ошибся, но больше этого не повторится.

Слова были правильными, взвешенными. И пощечину выпрашивал с тем же расчетом: спущу пар, отведу душу, а на завтра – цветы и подарок, послезавтра остыну, через неделю начну покорно варить кофе, а он будет радоваться, что перестала дуться. Какой у меня выбор, правда?

– Ты циник, – сотрясаясь от рыданий, выдавила я. – Жестокий циник. Я не хочу тебя видеть.

Ему не понравилось, он застыл, хищно дыша в ухо.

– У нас ребенок, Дина, – сказал он. – Я буду просить прощения, вынесу твои истерики, но не отпущу тебя, поняла? Не дам уйти с сыном. Сын навсегда нас связал!

Под конец реплики голос стал острым, как нож. Эмиль отпустил меня так резко, что я пошатнулась. Дал понять, что рано или поздно мне придется проглотить это. Сказал: ты и это простишь. И это правда: я в той же ловушке криминала, что и он, только у меня младенец на руках. Я не хотела возвращаться в этот ад с ребенком. Но пришлось, потому что больше некуда пойти.

Дверь закрылась. Стихли взбешенные шаги в коридоре – Эмиль ушел в спальню.

Они все такие. Просто игры со шлюхами, потому что захотелось, все ведь не всерьез… А жена простит, куда денется, ничего ведь не было. Когда меня похитили, простить казалось действительно легко. Но прощать цинизм сложнее.

– Ну и пошел ты…

Главное, не рвать себе нервы. Стресс вреден кормящим. Я провела под глазами ладонями и побрела в соседнюю комнату, где был диван. Без сил упала и лицом повернулась к стене, чувствуя себя безумно одинокой. Мне снилось, что с Эмилем мы скованы тяжелыми цепями, которые тянут меня к земле, а разбудил звонок телефона. Я оторвала от подушки тяжелую голову. В доме темно и тихо… Ребенок молчит. Я вышла из комнаты, огляделась – звук шел из шкафа рядом. В сумке звонил мой телефон, забытый дома, когда меня положили на сохранение.

Я приняла вызов, чтобы он заткнулся, но сначала заглянула в детскую. Сын сладко спал в кроватке. Прошло не больше пары часов. Я ушла обратно в комнату, легла на диван, закрыла глаза и только тогда ответила:

– Алло, – шепот после сна прозвучал хрипло.

– Прости за поздний звонок. Узнала?

Теплый, слегка невнятный голос мгновенно вызвал из воспоминаний страшное фото, которое показывали ахмедовские – обезображенное тело Сергея. Работа Ремисова, как они сказали. Андрей.

– Можешь говорить, ласточка?

До этого я засыпала на ходу. А теперь резко открыла глаза и села, поджав ноги к груди. В темном окне, сквозь разрыв в снежистых облаках, мелькнула серая луна. Появилось чувство, что я сплю и вместе с тем, острое, противоречивое ощущение реальности. От ночных разговоров с призраком так бывает.

– Привет, – прошептала я.

– У тебя все хорошо?

Его приятно слушать: фокус в мягком из-за лицевого паралича голосе. Я закрыла глаза, чувствуя головокружение. У меня не укладывалось, что мужчина с этим голосом и киллер, вырезавший врагу глаза – один и тот же человек.

– Спасибо, что помог.

– Не благодари. Они меня взбесили. Как ребенок?

– Хорошо, – растерялась я. – Спит.

– Дина, я хочу поговорить начистоту, – он выдул дым, я представила, как Андрей курит на кухне одной из конспиративных квартир. – Эмиль в дерьме. Тебя похищали и могут снова.

– Насколько все плохо? – я крепко зажмурилась.

– Дерьмово. Из-за сделки с Ахмедом он увяз, он теперь между молотом и наковальней... Разборки детям не место, ласточка. Я могу вас спрятать, сделаю новые документы… Что скажешь?

Я молчала, и он понял по-своему.

– Не бойся меня. Хочешь, чтобы ребенок стал таким, как я? Как Эмиль?

Нет. И Эмиль не хотел, чтобы дети повторили его судьбу.

– Я с ним поговорю, – пробормотала я.

– Декабристка, твою мать. Ладно, утром увидимся, поговорим еще.

– Увидимся? – растерялась я.

– Я зайду.

Быстрые гудки. Андрей бросил трубку. Остаток ночи я спала ужасно, почувствовав все прелести жизни молодой матери, часто вставала, а утром меня разбудили мужские голоса. Я встревоженно привстала, тут же пискнул ребенок, и я бросилась в детскую. Малыш он молотил ручками, лежа на спине и кричал от голода. Нервотрепка не прошла даром – молока стало меньше. Я подхватила сына из колыбели и пошла на кухню – голоса звучали там.

Встрепанная, с темными кругами под глазами, в кое-как напяленном халате, я остановилась на пороге.

– Сам виноват, – жестко выговаривал Эмиль спиной ко мне. – Ты к ней заехал, привел опасность к своей женщине. Живи теперь с этим.

Уперев руки в бока, Эмиль смотрел на мрачного Антона и незнакомого светловолосого мужчину. Судя по костюму и выправке, тоже из охраны. У окна стоял Феликс, надвинув темные очки на перебитый нос. Он приподнял их, приветствуя меня.

– Доброе утро.

Эмиль обернулся. Игнорируя их, я направилась к шкафам, вчера, пока варила кофе и искала посуду, видела там набор бутылок, соски и смесь.

– Соболезную, – искренне прошептала я, оказавшись рядом с Антоном. Когда я посмотрела ему в глаза, там оказалось много боли, но еще больше злости за Алену. Он кивнул, принимая соболезнования.

Придерживая кряхтящего малыша одной рукой, я полезла в шкаф. Мне никто не подумал помочь.

– Надо решать, что делать с Ахмедом, – глухо сказал Эмиль.

– Жизнь тебя ничему не учит, – вздохнул Феликс.

– Он угрожал моей жене! – прорычал Эмиль. – Я порву за это…

– За жену рви, а за бабки не смей, – перебил брат, сложив на груди мускулистые руки. – Ты о чем думаешь? Полез в криминал, хотел подняться, денег заработать и свалить? Так не бывает, Эмиль. Коготок увяз – всей птичке пропасть! У тебя жена родила, сиди дома, семью облизывай! Вылезай из этого дерьма, пока жив.

– Думаешь, я не понимаю? – огрызнулся Эмиль, отвернулся, и мы зацепились взглядами.

Я как раз доставала коробку с бутылочками.

– Я бы с радостью ушел, – сказал он брату, но глаза говорили мне. – Только уже поздно, цена слишком высока. Подождем Ремисова…

Раздался звонок в дверь, и я вздрогнула. Ночью я не поняла слов Андрея, а оказывается, они тут штаб-квартиру устроили и совещаются, что делать дальше. Эмиль пошел открывать, его страховал новенький охранник, оголив пистолет. Феликс тоже взялся за оружие. У меня сердце сжалось от страха. Я малодушно сделала вид, что читаю инструкцию на банке смеси, а сама слушала, что происходит в коридоре. Они всегда были с моим мужем на ножах… Эмиль в него стрелял, и боюсь…