Рабыня Рива, или Жена генерала (СИ) - Устинова Мария - Страница 12

Оставшись наедине, я сразу почувствовала облегчение. С ними я была не в своей тарелке, нервная и подавленная. Я не ровня им и ею не стану. Чужачка. Никто.

По этой ремарке, брошенной отцом, я поняла, что меня возненавидят.

Он мог удостоиться высшей чести стать монархом. Теперь этот путь для него закрыт.

Как бы они ни были подчеркнуто вежливы со мной, это неискренне. Даже сейчас, когда меня нет, они даже не станут меня обсуждать – слишком мелкая, неприятность, о которой не вспоминают. Мне так остро захотелось свободы, что во рту появился вкус пряностей из детства.

Я всегда была упрямой и смелой… Пока не пришла война. Она всех нас изменила, а меня чуть не уничтожила.

Сюда долетали их гортанные разговоры, а я ощущала себя такой маленькой и одинокой, что хотелось съежиться в комок. Или бежать – бежать в свою собственную жизнь, которую никто не кроит как хочет. По злой иронии я меньше всего влияла на свою жизнь: сначала родители решали, как мне жить, затем Лиам, теперь это будет делать семья генерала.

Наверное, я еще не отошла от встречи с родителями. Это меня подкосило.

А теперь они сидят там и орут на Шада за то, что взял рабыню с Иларии в жены, хотя только что чествовали его как героя, за то же самое. Он мог побиться за право стать правителем – на Григе это большая честь. Настолько большая, что весь род возьмет фамилию от имени прославившегося родственника.

Шад такую возможность навсегда утратил.

Знаю, он заставит их умолкнуть. Но на мне на всю жизнь останется это клеймо – та, что не дала взлететь своему мужу. Та, что его погубила. Погибель героя, рабыня Рива – на этой планете меня будут называть так всегда.

Я легла в постель, съежившись. Прохладную, приятную, ласкающую. Но чувствовала я себя в ней очень одинокой. Слезы намочили глаза, потекли по щекам. Они еще долго сидели там, горланили.

Давно стемнело, вечер перешел в ночь, а семья Шада не торопилась расходиться.

Я, обессиленная и уставшая от собственных слез, с трудом задремала. Мне снилось что-то приятное… Поле маковника, детство, солнце и моя смелость.

Внезапно в комнату ворвался Шад.

Я вздрогнула и села на кровати, к груди прижимая покрывало. Во все глаза я смотрела на него. Они у меня и так большие, еще больше их делали татуировки.

Он был в гневе. В дичайшем. В таком состоянии вызывают на дуэль, рушат договоры, и выбивают зубы сопернику.

Я же ничего не сделала, да?..

Я просто задремала… Мне горячо, страстно и остро захотелось попросить прощения. Рабская жизнь надежно закрепляется в памяти – не в уме, в памяти тела. Испугалась, что меня накажут.

– Проклятие! – заорал Шад, вминая кулак в дверь, чтобы ее захлопнуть.

Еле сдерживая гнев, он заковылял к кровати, припадая на раненую ногу. Из-за нервов хромота стала заметнее. Я не понимала, что случилось, а он был вне себя. Ходил по комнате – вдоль кровати. Не мог успокоиться и то сжимал кулак, то разжимал, прижимал ладонь ко лбу, качал головой, сожалея о чем-то серьезном. Руки тряслись, а ритуальный кинжал звякал на поясе.

Раньше, когда он ходил, я не слышала кинжала. Но теперь он делал это слишком быстро и резко. Видя вопрос в моих перепуганных глазах, он бросил:

– Лиам выжил!

Шад бессильно зарычал, а я задохнулась от страха.

Как жаль, что не на меня он злится.

Как жаль…

– Выжил? – переспросила я.

Голос задрожал, но не от гнева.

Шад экспрессивно ругался на незнакомом языке, на каждом шагу с губ срывалось новое слово, пока он не заорал, пнув стену ногой. И я поняла, чего он бесится. Поняла и затихла.

Его жертва была зря.

Он закрыл перед собой все двери ни за что.

– Господин… – от страха зашептала я. Даже зашелестела, силы резко оставили меня, делая голос слабым и истеричным. Хотелось упасть лицом в подушку и рыдать.

Он женился на мне ради убийства Лиама. Теперь все бессмысленно. Он все потерял. Меня охватила паника – такая сильная, что затрясло.

– Господин, отвезите меня домой, – попросила я, готовая умолять и в ногах валяться, лишь бы меня не вернули Лиаму обратно. А затем испугалась еще сильнее. Что мешает ему вырвать меня из рук родителей второй раз, если он уже когда-то это проделал?

И наказать – по всей строгости закона Лиама.

Я разрыдалась в полный голос, как маленький ребенок, испуганный темнотой.

Генерал остановился и обернулся. Я вела себя недостойно григорианки – даже человека с его точки зрения.

– Генерал Эс-Тирран, прошу! Не возвращайте меня ему! – выкрикнула я.

Глава 11

Дрожащие губы, слезы в глазах, лицо полное мольбы – Шад оценил все. Взглянул на руки: я ломала пальцы, не справляясь с паникой.

– Тебя это не затронет, – он помолчал, тяжело дыша и добавил. – Это ведь не твоя рука промахнулась.

Я застыла на полувдохе. Сердце пропустило удар и пошло в прежнем ритме: он меня не винил.

– Послушай, Рива, – сказал Шад сильным голосом. На меня он не смотрел – бродил туда-сюда, сильно прихрамывая. – Нам надо поговорить начистоту. Я не желал этого брака.

Я ни жива ни мертва сидела на постели.

Меня любой серьезный разговор пугал, а разговор с генералом доводил до паники. Подспудно я ждала, что мне в лицо кинут обвинения, обзовут рабыней. Скажут, что я пустое место и всем надоела. Я страшно боялась, что Шад разозлится и отошлет меня обратно к Лиаму, раз уж ничего не вышло.

Шад вздохнул и остановился, но смотрел в пол. Лицо было суровым.

– У меня была невеста, – резко сказал он.

Сердце прихватило: чувство было, словно я полетела в пропасть. Ради победы он расторг помолвку.

На Григе к вопросам брака относятся серьезно. Если женишься на всю жизнь, будешь осмотрительно выбирать пару. Невеста – это серьезно. Это значит, он крепко любил какую-то женщину. И я перечеркнула их планы… Конечно, на самом деле не я. Совсем нет. Это сделали те, кто отправил его к Лиаму.

– Ради своего народа мне пришлось оставить названную. Из генералов с правом подписи, только я не был женат. Я поклялся перед Высоким собранием, что возьму тебя в жены и вызову Лиама на поединок. Ты понимаешь, что это значит? Понимаешь, что я сделал? Что это означает для тебя, нас, нашего будущего? Я не хотел этого брака!

Все хуже, чем я думала. Намного-намного хуже. Я кивала, глотая слезы и молясь, чтобы он прекратил рычать от бессилия.

– Я отказался от политической карьеры. От детей. От всего, на что имеют право мужчина или женщина от рождения. Но сделал я это не ради тебя, Рива. Ради своей страны. Я мог отказаться, но не сделал этого. Ты понимаешь почему?

Я смотрела в пол, стараясь сдержать слезы.

– Да, генерал.

– Потому что без самоотречения не бывает побед. И я сделал выбор. Рива, я хочу, чтобы ты это поняла. Я не виню тебя в том, в чем ты не виновата. Ты моя законная супруга, что бы о тебе ни говорили.

Я резко подняла глаза. Генерал был серьезен.

– Ты Рива Эми-Шад с той самой ночи, как обещала мне поклясться. И ты клялась быть моей, помнишь?

– Спасибо, – прошептала я. – Мне очень нужны были эти слова.

Мне до конца жизни придется с ним прожить. И неизвестно кому из нас будет хуже.

– Что у вас с ногой? – спросила я.

Хромота не проходила, уже понятно, что это не недавняя травма. Шад удивленно вскинул янтарные глаза – да, для такого вопроса нужно быть очень близкой с мужчиной. Слова названной, матери, жены, но не посторонней.

Если он правда меня признает, то ответит.

– Я получил осколочное ранение в бою, – глухо ответил он. – С тех пор беспокоит. Какие у тебя планы на жизнь, Рива? Как ты представляешь нас вместе?

– Не знаю, – призналась я.

Нет, я понимала, что рано или поздно мы заговорим об этом. Надо как-то жить: выбрать дом, завести зверушку, раз уж детей не будет, вместе есть, вместе спать. Наконец, познакомиться. Привыкнуть, что этот григорианец мой муж и это навсегда.