Сны листопада (СИ) - Леру Юлия - Страница 5

— Меня есть, кому проводить. — Я пожала плечом свободной руки. — Можешь не утруждаться.

И вот тут от его мнимой расслабленности не осталось и следа. Костя отшвырнул сигарету в траву, выпрямлся и вперил в меня взгляд; глаза его сверкнули яркой зеленью.

— И кому это?

— А это, мой дорогой бывший друг, не твое кошачье дело, — отрезала я, уже не скрывая удовлетворения в голосе. — Я не интересуюсь твоими девками, а ты…

Он ухватил меня за подбородок своими длинными цепкими пальцами и задрал мою голову так резко, что перед глазами на мгновение все поплыло.

— Времени не теряла, да, Юсь? — Сквозь зубы, все крепче сжимая пальцы, и голос уже похож на рычание разозленной большой кошки, а не на мурлыканье кота. — Молодец. Умница. Быстренько нашла мне замену.

— Да и ты тоже не растерялся, Костя, разве нет? — зашипела я в ответ.

О да, о похождениях моего Лукьянчикова добрые люди меня охотно просвещали. Вот только он больше не был моим Лукьянчиковым, и на этот раз я намерена была упираться до последнего.

— Убери руку, Костя.

Как не ему.

— Куда ты собралась?

— Не твое это дело, ясно? — Я дернула головой. — Вон, подружек своих допрашивай.

— С подружками мне есть, чем заняться, кроме допросов, ты уж поверь, — отрезал он.

— Тогда иди и занимайся! — Я оттолкнула его свободной рукой, и Костя отпустил меня, но когда я взялась за ручку двери и попыталась ее открыть, просто прислонился боком и не позволил. — Да дай же мне зайти в мой собственный дом!

— Мужика какого-то себе на Севере нашла, да? К нему так рвешься?

— Да какая тебе разница?

— Ты ответить можешь или нет?

О господи, как много раз это все уже было. О господи, как мне хочется поставить это ведро с картошкой Косте на ногу. Ну почему именно он, почему я не могла найти себе спокойного парня, который не превращал бы меня в фурию и не называл бы меня идиоткой через два слова на третье?

— Костя. — Я глубоко вздохнула и попробовала зайти с другой стороны. — Я тебя Христом богом прошу, давай мы уже разойдемся раз и навсегда. Мы ведь оба знаем, что будет. Сначала недели три мы не будем вылезать из постели, и все будет просто прекрасно. Потом еще столько же мы будем доводить друг друга до кипения, но все равно будем делать вид, что все хорошо и мы вообще не жалеем о том, что снова сошлись. А потом у тебя или у меня сорвет тормоз, и мы начнем бить тарелки и посылать друг друга куда подальше. Мы уже все это проходили. Ты все это знаешь лучше, чем я. И ведь я уезжаю, так что какой уже смысл…

Что-то этакое вдруг вспыхнуло в его глазах, и я прищурилась, когда меня осенило.

— Так вот оно что… Вот оно, значит, вот в чем дело. Думаешь, за оставшееся время мы не успеем надоесть друг другу и расстанемся, пока все хорошо. Захотелось просто на прощание задать жару, да? Все равно я уеду, так какая уже разница, начнем мы бить тарелки или нет?

— Ну а если так, с чего бы ты вдруг стала против? Никогда же не была, — процедил он сквозь зубы, и в глазах у меня потемнело.

Я оттолкнула его — уже обеими руками — от двери, и Костя отступил, но мне уже не нужно было, чтобы он просто ушел, я хотела высказать ему все, что скопилось у меня на языке, вылить, выплеснуть все эти горькие чувства, которые он — ненавижу его за это! — постоянно во мне пробуждал.

— Ну ты продуманный, Лукьянчиков! — Я сжала кулаки, подступая ближе. — Ну ты молодец! Поговорить он пришел, зубы мне заговаривает, про мужиков расспрашивает, видите ли. Это чтобы проверить, не занято ли место? Занято, мой дорогой, и кое-кем получше тебя!

— Да пошла ты к черту! — взорвался он.

— Пойду, да, не в первый раз, вот только сначала я вот что тебе скажу, Костя: мне ты как любовник не интересен, так что проваливай к своим подружкам и…

— Ах вот как! — Он ухватил меня за руку и притянул к себе, и я уперлась ладонями в его грудь, ненавидя сейчас его так страшно, что готова была ударить. — Значит, не интересен, да? Значит, спала со мной без всякого интереса, да, мучилась, бедненькая? Еще скажи, все три года мучилась, скажи, так?

— Да перестань ты меня хватать! — выкрикнула я ему в лицо.

Костя отшвырнул меня прочь, так, что я не удержалась на ногах и хлопнулась на пятую точку в пожухлую траву. Тут же подскочил, схватил за локоть и вздернул на ноги — в этом был весь Лукьянчиков, противоречивый и сложный, как головоломка, взрывной и одновременно какой-то до трогательного заботливый идиот, — и сердце мое, еще секунду назад ненавидящее его до одури, едва не растаяло.

Но только едва.

— Ты не ушиблась?

— Нет! — рявкнула я.

Он тут же отпустил руку.

— Ты скажешь, куда собралась?

— В Новый Уренгой.

— Одна?

— Да! А теперь проваливай!

— Идиотка чертова.

— Ненормальный!

…Я не слышала Костю почти год, и поэтому была более чем удивлена, когда он позвонил. Мы поговорили — коротко и очень осторожно, а потом еще раз, и я стала потихоньку оттаивать, и поняла вдруг, что даже скучаю по его чувству юмора и вечно чуть прищуренным зеленым глазам, а еще были эти сплетни, которые не давали мне покоя…

Разговоры с Костей помогали мне отвлечься — и не только от них. Как-то так вышло, что после того раза я и Ростислав Макаров стали часто задерживаться на работе вдвоем и иногда уезжать с работы на его машине. То метель, то гололед, а еще и живем рядом — всего квартал от его дома до моего… и хоть я уговаривала себя не переступать границы, вскоре уже просто не могла удержаться.

— Хватайтесь за меня, Юстина Борисовна! — по-джентльменски предлагал Ростислав, когда я спускалась с крыльца во тьму долгой северной ночи. Мои каблуки все норовили разъехаться на льду, и я цеплялась за крепкую макаровскую руку и изредка издавала испуганный писк.

— Прелести северной зимы! — возмущалась я. — Минус пятьдесят и гололед с августа по июнь!

— Да-да, — соглашался он, — южные хлипкие организмы здесь не выживают.

— Это мы еще посмотрим, кто здесь хлипкий южный организм!

Я вздернула голову, но тут же поехала, и Ростиславу пришлось меня подхватить, чтобы я не упала на колени. На несколько секунд мой нос уткнулся в воротник его теплой куртки, и кедр, сандал и что-то еще заставили мое тело полыхнуть жаркой волной.

— Ах да, и я забыл, что Юстина Борисовна у нас сделана из крепкого деревенского дуба, — сказал он, отстраняя меня и глядя мне в лицо серьезным серым взглядом. — Коня на скаку и в горящую избу с разбега… все правильно, ничего не забыл?

— Как же ты меня раздражаешь иногда своими «деревенскими» шпильками, — сказала я, оглядываясь на ярко горящие окна моего отдела: девчонки закрывали месяц и оставались допоздна, и я могла поклясться, что заметила силуэт Тамары за вертикальными полосками жалюзи. — А этой все неймется, смотри-ка.

— Как неймется, так и переймется. — неожиданно резко сказал Ростислав и потянул меня за собой, вынуждая отвернуться. — Кстати, о «раздражаешь». Какого рожна к вам сегодня снова приходил этот механик, Корецкий? Опять ты начислила ему зарплату меньше, чем мне?..

На перекрестке с улицей Геологоразведчиков была авария. Легковушка влетела в автобус, кругом стояла полиция, мигала, разгоняя сумрак, машина скорой помощи, надрывно сигналили друг другу торопящиеся объехать страшное место водители.

Я откинулась на сиденье, мирясь с неожиданной задержкой, когда зазвонил телефон. Это был Лукьянчиков, и я ответила на звонок, сказав, что уже еду. Костя знал об аварии: как раз ковырялся в Интернете, и я сказала, что вижу ее своими глазами.

— Пишут, что шесть погибших. — Он вдруг как-то резко притих. — Ты на маршрутке?

— Нет, — сказала я. — Я с коллегой.

Мне пришлось собрать всю силу воли, чтобы не покоситься в сторону Ростислава.

— А у коллеги есть имя?

— Да, — сказала я. — Я скажу тебе дома.

— Можешь не говорить, — сказал Костя и положил трубку так быстро, что последнее слово я едва услышала.