Комсомолец 3 (СИ) - Федин Андрей - Страница 13

А я помог ему. Надавил на его руку, подправил направление её движения. Я не отталкивал нож, как ожидал Кузин. Притянул его острие к себе: резко, неожиданно для Сан Саныча. Векторы наших усилий сложились. Нож послушно приблизился к моей руке. Набрал ускорение. Пропорол ткань, вошёл в тело. На четверть клинка погрузился в моё плечо. Проткнул мышцу. Не коснулся кости. Но всё же подарил мне букет неприятных ощущений. Я вздрогнул. И тут же зашипел от боли.

Воткнуть в плечо нож — это не вогнать иглу в ягодицу. Оба ощущения были свежи в моей памяти. Особенно от встречи с ножом — свежее некуда. Я сам для себя отметил, что ощущения от этих двух по сути похожих действий чувствительно отличались. Как мне сейчас показалось: даже слишком чувствительно. Я заскрипел зубами. И выплеснул в лицо Кузина поток нецензурной брани. Вот только не кричал — зашипел, точно вода в кране. На губах запузырилась всё ещё струившаяся из носа кровь.

— Ты что творишь, пионер? — выдохнул Кузин.

А я заорал:

— Не убивайте!! Всё отдам!!

Выдернул из плеча клинок — вскрикнул вполне искренне. Почувствовал, как потекла по руке тёплая кровавая струя. Видел, как Сан Саныч отшатнулся, будто испугался моего вопля. Смотрел ему в лицо, наблюдал за тем, как Кузин глуповато хлопал глазами. Он смотрел то на нож, то на моё плечо, то капавшую с моих пальцев кровь. И явно не понимал, как «докатился до такой жизни». Но я не думал ему это объяснять. Да и задерживаться в этой квартире больше не собирался: уж очень активно струилась по коже кровь.

— Не убивайте!! — вновь прокричал я.

Достал из кармана пятирублёвую купюру, оставил на ней кровавый отпечаток (не очень большой, но заметный). Сунул бумажку в руку Сан Саныча — тот слегка «завис» после моих воплей, но не отказался от подарка. «Вот и ещё одна статья, — промелькнула мысль. — Берите, я не жадный». Решил, что всё же зря расщедрился: хватило бы и «трёшки». Подумал: «Если тратить на каждого алкаша по пять рублей, то так я скоро с торбой по миру пойду». Но переигрывать было поздно — смирился с потерей синей купюры.

— Возьмите всё!! — заорал я. — Все мои деньги!! Больше у меня ничего нет!!

На последнем слове я поперхнулся, закашлял. С губ слетели кровавые капли, оросили стену (получилась эффектная картина — будто в квартире поработал мясник). Подумал, что Королева этим брызгам не обрадуется. Ведь вытирать со старых обоев мои художества придётся именно ей (я сомневался, что Кузин возьмётся сейчас за щётку или тряпку). Боль в плече не утихала. Левая рука повисла плетью. Кузин опустил нож. Пять рублей не бросил — рассеяно на них взглянул.

— Ну ты и придурок, пионер…

Сан Саныч покачал головой, шагнул ко мне. Всё так же с ножом в руке. И явно не для того, чтобы извиниться или помочь. Скорее — из любопытства: пытался выяснить, что именно со мной сотворил. Выглядел он сейчас… своеобразно: на груди поверх татуировок и на лице у него темнели капли моей крови — эдакий персонаж из фильма ужасов. Я пожалел, что его сейчас не видели соседи. Они могли нас только слышать. И наверняка прислушивались к нашим воплям.

Кузин сделал ещё шаг — я отпрянул от него, заверещал дурным голосом.

— Не трогайте меня!! — орал я. — У меня больше нет денег!! Не убивайте!!

Сан Саныч брезгливо скривил губы.

— Проваливай отсюда, пионер, — сказал он. — Иди, просуши штаны. Уматывай, пока я действительно тебе язык не отрезал. И в следующий раз думай, кому ты и что говоришь.

Хмыкнул.

— Но за пятёрик благодарю.

Он помахал купюрой, спрятал её в карман.

— Выпью за твоё здоровье, — сообщил Кузин.

Он не стал дожидаться пока я уйду — поплёлся на кухню. Кузин ушёл спокойно и неторопливо. Будто из его головы уже выветрились все мои оскорбительные слова. Я посмотрел ему вслед, поднял с пола шапку. Отряхнул её, напялил на голову. Порадовался, что хоть её не заляпал кровью. Поморщился от боли в плече — подумал, что всё же зря напоролся на нож: хватило бы и разбитого носа. Видел, как Сан Саныч уселся за стол, плеснул себе в стакан остатки прозрачной жидкости из бутылки.

Прочувствовал весь идиотизм происходящего. Десяток секунд назад Кузин угрожал меня зарезать — теперь сидел за столом и преспокойно закусывал водку (или что он там пил?). Словно золотая рыбка, у которой памяти хватало на три-пять секунд. «Это ж сколько он выпил до моего прихода?» — подумал я. И сам себе ответил: «Достаточно для того, чтобы разбить голову сожительнице». Взглянул на кровь, что капала с моей руки — около входной двери собралась уже лужица. Я громко застонал и буквально вывалился из квартиры Нежиных.

Рисовал за собой след из капель крови. Дошёл до двенадцатой квартиры — несколько раз будто бы из последних сил ударил по двери рукой. Дверь задрожала. Я громко застонал. Оставил на гладкой деревянной поверхности кровавый отпечаток. Прижался к стене плечом, сполз на землю. Шаги пенсионерки я не услышал. Мелькнула мысль о том, что Изольды Матвеевны нет дома. Это стало бы для меня печальным фактом. Но расстроиться я не успел. Услышал звон металлической цепи — дверь немного приоткрылась.

— Кто это? — спросил скрипучий старушечий голос. — Что вам нужно?

— Вызовите скорую, — простонал я. — И милицию. Кажется… меня зарезали.

Глава 39

Мне вспомнились строки из стихотворения Владимира Высоцкого: «…Конец простой: пришел тягач, и там был трос, и там был врач…». Примерно так же, как в той песне, завершился и мой субботний поход к Альбине Нежиной. Королеву я в субботу не увидел. Зато познакомился с её соседкой, замечательной и заботливой женщиной. Около четверти часа, до приезда скорой, Изольда Матвеевна хлопотала над моей окровавленной рукой (а я изображал едва живую жертву жестокого нападения: стонал, вздрагивал от боли, закатывал глаза). Потом появились хмурые милиционеры и улыбчивые медики из скорой помощи.

Первые допросили «умирающего» меня, на радость соседям спеленали и забрали в отделение милиции Сан Саныча Кузина. Жильцы подъезда выглядывали из квартир (будто созвонившись по внутриподъездной связи), провожали Кузина ухмылками и едкими комментариями. Медики вырвали меня из рук недовольных субботней работой правоохранителей. И увезли меня в уже поднадоевшую пятую городскую больницу. Там мне обработали и зашили рану, подвесили мою руку на марлевой повязке, заклеили мне пластырем царапины на лбу… и пожелали удачи. Даже не предложили остаться в больнице до утра.

Но в больнице я всё же задержался: пообщался с Дарьей Степановной Кировой. Щуплая энергичная женщина встретила меня уже у самого выхода — засыпала вопросами о самочувствии, о настроении, о жизни. Рассказала она и о Нежиных. Заверила, что Альбинина мама «ещё легко отделалась», потому что «травмы головы — это всегда серьёзно». Кирова общалась со мной, точно с давним приятелем. До появления милиционеров — те разыскивали именно меня. На улице уже стемнело, когда я беседовал в полутёмном кабинете с похожим на Виталия Мефодьевича Соломина (доктора Ватсона) капитаном милиции.

«…Я приехал в гости к Альбине Нежиной, — зачитывал мои показания капитан. — Она знала о моём визите. Мы договаривались, что я появлюсь в пять часов. Я пришёл чуть раньше, заметил около подъезда Альбины машину скорой помощи. Заинтересовался, к кому приезжали медики. Спросил об этом у женщин, которые сидели на лавке около дома. Те сообщили мне, что Альбинина мама получила травму и в сопровождении дочери уехала в больницу. Я расстроился. Потому что не знал, как долго пришлось бы дожидаться Альбину. Решил, что поеду обратно в общежитие. А о новой встрече договорюсь с Нежиной в понедельник, когда увижу её в институте. Но я привёз Нежиной конфеты и пачку чая. И решил не увозить их — оставить Альбине. Женщинам, что сидели на лавке, я сказал, что привёз Нежиной подарки от комсомольской организации Зареченского горного института — солгал, чтобы не давать им повода для сплетен…»

Я прислушивался к голосу милиционера. Отмечал, что мой рассказ в его исполнении звучал не столь идеально, каким показался мне на бумаге. Я сознательно не использовал в своей писанине привычные обороты и канцеляризмы из прошлой жизни. Максимально приблизил стиль написания к тому, как происшествие мог бы изложить настоящий Александр Усик, первокурсник горного института, а не привыкший составлять отписки и докладные бывший гендиректор.