Недетские чувства (СИ) - Катс Натали - Страница 4

Офис-менеджер, то есть теперь я, уходил позже остальных, моей обязанностью было пройтись и проверить выключен ли свет в кабинетах, убран ли мусор и прочие мелочи. М когда я вернулась с обхода к своему столу, на нем лежала синяя пластиковая папка с документами. И сверху распечатанная на принтере записка: «Даша, отнеси документы Дмитрию Борисовичу и скажи, что от Бакса»

Я вздохнула. Кажется покой нам только снится. Взяла папку и пошла в приемную. Иришка уже ушла, а вот Дмитрий Борисович, которого я так и не увидела сегодня, видимо, прошел, пока я бегала по кабинетам, все еще работал. Ну, по крайней мере находился в кабинете. Об этом говорил мягкий отблеск света из-за неплотно прикрытой двери.

Я вздохнула, как же я устала, натянула дежурную улыбку, которая сегодня приклеилась к моей физиономии и постучала.

— Да! — резкий окрик, в тишине пустого офиса звучал странно, — входите.

Я толкнула дверь и вошла в кабинет директора.

— Добрый вечер, Дмитрий Борисович. Вам просили передать, от Бакса, — протянула я папку.

Глава 4

На улице шел дождь. По осеннему холодный и мерзкий. Резкие порывы ветра пронизывали насквозь. Если бы мне было не все равно, то я бы расстроилась, ведь сегодня утром я вышла на работу без зонта, в легком жакете и замшевых туфлях на шпильках, на которые спустила половину моей прежней зарплаты.

Но сейчас я шла по тротуару прямо по лужам, мгновенно промокнув под крупными холодными каплями. Вода стекала по моему лицу и от его движения мне становилось даже как-то легче. Как будто бы это плачу я, а не погода. Я поднимала голову к небу, смотрела на черные в сумерках вечера тучи и мечтала исчезнуть. Навсегда. Чтоб даже памяти обо мне не осталось. Чтобы меня никогда не существовало. Как для него.

Сейчас, как никогда раньше я понимала мою маму. Она не любила меня, она меня ненавидела. Называла проклятьем, отродьем, выродком. А я всю жизнь старалась доказать, что это не так. А сейчас вдруг совершенно четко поняла, моя мама права, всем было бы лучше, если бы я никогда не родилась.

Моей маме было всего шестнадцать, когда это случилось. Пьяный сосед, про которого по городу ходили самые ужасные слухи о его связи с бандитами, случайно встретил красивую девчонку на лестнице. Там возле мусоропровода все и произошло. Я не знаю, почему никто не вышел на крики моей мамы, почему никто не спас, не помог… Да, в девяностых криминал чувствовал себя особенно свободно, но неужели всем настолько было все равно. Мама ничего не сказала бабушке. Боялась, что та будет ругаться.

А бабушка в то время работала в столовой поваром, утром убирала двор, а по вечерам мыла подъезды. Время было голодное, мой дед умер, когда мама была совсем маленькой, так что приходилось выкручиваться. И бабушка ничего не замечала до тех пор, пока пузо не полезло на нос, и что либо предпринимать было уже поздно.

И я понимаю, почему мама меня не любит. Я для нее вечное напоминание о той боли, о насилии. А мой биологический отец, конечно же, отказался от ребенка. Он, вообще, был настолько пьян, что ничего не помнил. Да и поздно было уже что-то доказывать.

Я его никогда не видела, он переехал, когда мне едва исполнился год. Думаю, он просто сбежал, потому что бабушка говорила, что я его копия. И все соседи ни секунды не сомневались, с кем спала малолетняя шалава — моя мама. И за это она тоже меня ненавидела.

До дома я дошла на автопилоте. Промокшая до трусов, замерзшая до полусмерти, в убитых насмерть туфлях и забрызганная грязью по пояс. И когда я увидела себя в зеркале, синюю, мокрую и жалкую, мне стало противно. Меня затошнило от себя, от своего убогого вида, от своей никчемности.

Вся моя жизнь — это борьба за место под солнцем, за право жить. Я никому не была нужна с самого рождения. Мама после родов, решив, что ей теперь терять уже нечего, девственность не вернуть, репутацию не исправить, пустилась во все тяжкие. Ночные клубы, рестораны, казино… и она — красивая, юная женщина без тормозов.

Тогда я на весь день оставалась на попечении соседки — бабы Вари, древней, глухой, полуслепой старухи, которая не всегда вспоминала о том, что меня надо накормить, а не то, что сменить подгузники.

Я ее даже немного помню. Смутно, как сквозь туман. Мне было около трех лет, когда она умерла. И с этого времени я оставалась дома одна, потому что устроить меня в садик не получалось.

И я помню, как моя мама приходила утром. Пьяная. Иногда в компании каких-то мужчин. Но чаще одна. Она закрывалась в ванной и плакала. Или хохотала. А я варила ей на завтрак макароны и гречку. С продуктами у нас никогда не было проблем, бабушка приносила все из столовой. Но готовить приходилось самой. Жарить яичницу я научилась как раз примерно в три года. А к первому классу готовила на всю семью, убиралась… у меня не было друзей, я не играла во дворе с ребятами, у меня были совсем другие заботы. Бабушка называла меня маленькой старушкой.

Мама в какой-то момент просто исчезла, и мы с бабушкой не знали, где она и что с ней. Так продолжалось до тез пор, пока мне не исполнилось десять.

И я как сейчас помню тот день. Это был май, воскресенье. Я учила уроки, бабушка перешивала старое платье, из которого я выросла. И когда раздался звонок, мы обе вздрогнули, переглянулись и помчались к двери. Да, мы обе ждали маму. Всегда. Каждый день, каждую минуту. И каждый раз до слез огорчались, когда это оказывалась соседка.

Но не в этот раз. В этот раз это была мама. Непривычно трезвая, улыбчивая и счастливая.

— Ну, здравствуй, дочка, — она присела и обняла меня. Прижала к себе, наверное, впервые в жизни. И я заплакала от такой непривычной ласки и нежности. Я прижималась к ней и никак не могла успокоиться.

— Ну, все-все, хватит, — она встала и представила нам мужчину, который вошел с ней, — знакомьтесь, это Дима.

— Привет, кнопка, — он улыбнулся невероятно красивой обаятельной улыбкой и присел передо мной, — держи, это тебе. От меня и мамы.

Он протянул мне белого мягкого и пушистого медвежонка, которого достал из-за спины. У меня еще никогда не было такой роскошной игрушки. Я осторожно обняла Вини, так я назвала своего любимца, словно боялась, что этот дяденька сейчас зло рассмеется и скажет, что пошутил.

Но он не шутил. Он смотрел на меня самыми добрыми в мире глазами и улыбался. И в тот момент что-то дрогнуло в моем детском сердце. И всю свою любовь, нерастраченную и никому не нужную, я отдала ему. Именно тогда, в полутемной прихожей, прижимая к себе пушистую игрушку.

Глава 5

Дядя Дима изменил всю нашу жизнь. Он казался мне рыцарем спасшим принцессу, то есть меня, из заточения в темной башне.

У меня появились игрушки, новые платья, туфли. А к окончанию четвертого класса, он подарил мне велосипед. Настоящий двухколесный велосипед. Ярко-розовый, с блестящими на солнце спицами, мягкими кисточками, свисающими с руля, и звонким, шумным звонком.

Я смотрела на это чудо и не верила, что все это мне. А дядя Дима смеялся и говорил, что в выходные он научит меня кататься на велосипеде.

Каждое утро он уходил на работу, а я садилась под дверь и ждала его возвращения. Мама и бабушка ругали меня, но уйти от порога было выше моих сил. Я панически боялась, что он не вернется. И когда он, наконец, возвращался, я помню, как мое сердце каждый раз совершало кульбит в груди, я обнимала его всхлипывая от переживаний, а он нес меня на руках на кухню, ужинать и говорил, что не нужно бояться, он меня никогда не бросит. Потому что я его маленькая девочка.

А утром уходил, и я снова висла на нем, как обезьянка на дереве, обнимая руками и ногами, и не желая отпускать. А он шепотом уговаривал меня быть умницей, клялся, что обязательно вернется вечером.

На велосипеде я научилась кататься очень быстро. Но так же быстро сообразила, что если дядя Дима увидит, как я летаю, то больше не будет наших совместных прогулок. И я нарочно падала, разбивая в кровь колени и локти. Лишь бы он снова в выходные учил меня ездить на велосипеде. Лишь бы мы снова были только вдвоем.