Париж с изнанки. Как приручить своенравный город - Кларк Стефан - Страница 35

– Управляли борделями, как правило, криминальные элементы, но именно эти грубые мужланы восхищали дам. И fi lles[175] повсюду, они были частью жизни. В те времена ни одна работающая женщина не могла прокормить себя за счет скудного жалованья, поэтому искали gentil monsieur – доброго джентльмена, который помогал бы материально. Подрабатывать проституцией было в порядке вещей. И никто этого не стыдился – напротив, художники и писатели прославляли проституток. Они позировали Пикассо и Ренуару. На картине Пикассо «Девушки из Авиньона» – как раз проститутки с Монмартра. Он писал это полотно здесь же, неподалеку, в Бато-Лавуар[176]. И некоторые наиболее популярные песни того времени были о проститутках – певцы выходили на бульвар, выступали перед прохожими, а затем продавали записанные на бумаге слова. Парижане уносили их с собой и пели дома, собираясь у пианино.

Мои бабушка с дедом тоже покупали такие листки с песнями, и я попытался представить своего правильного, убеленного сединами деда, распевающего о ночных бабочках, в то время как моя бабушка замешивала фруктовый пирог. Нет, картинка не складывалась – мое воображение решительно отказывалось рисовать респектабельных парижан начала ХХ века, которые увлекались бы такими песнопениями, особенно если мсье хотел скрыть тот факт, что сам был клиентом героинь этих песенок. Здесь-то, как я полагал, парижскому романтизму и наступала хана. В конце концов, Франция всегда славилась не только шикарными борделями, но и maisons d’abattage (дешевыми публичными домами), где вплоть до 1946 года девушки обслуживали по восемьдесят – девяносто клиентов в день. Даже если девушка заступала на двенадцатичасовую смену, это означало семь-восемь мужчин в час. Совсем не идиллия, по каким стандартам ни меряй.

Плюме слишком молод, чтобы помнить золотой (и не совсем золотой) век легальной проституции, зато он хорошо помнит старые театры, где вместо танцев на коленях посетителей ожидало настоящее секс-ревю – подражание шоу-программам «Фоли-Бержер» и «Мулен Руж». К настоящему времени все эти кабаре вымерли, задавленные большим – да и маленьким тоже – экраном.

В 1970-е годы парижские порнокинотеатры процветали, и все благодаря отсутствию цензуры. Во Франции это вызвало всплеск творческой активности режиссеров и продюсеров, которые принялись снимать и финансировать типично французские фильмы, героями которых становились, скажем, châtelain (хозяин замка) и его горничная или извращенцы муж и жена. Вот тогда-то и настал звездный час Плюме. Поначалу сюжеты и декорации были сплошь провинциальные, поэтому он сам начал писать сценарии, героями которых выступали парижане – официанты, посыльные или жандармы. Эти фильмы снимали уже в Париже, и, как признался Плюме, они оказались весьма прибыльными:

– Потому что я знал, как снимать бюджетное кино, а моя жена была monteuse.

Тут в нашей беседе возникла заминка, и все из-за некоторых трудностей перевода. Я полагал, что monteuse (можно перевести как «наездница») была, некоторым образом, каскадершей в порнофильмах. Вполне логичное предположение, потому что один из фильмов с участием Плюме так и назывался – Les Monteuses. Это была история молодого музыканта, который божественно играл на флейте, так что девушки сходили с ума от его музыки и, стоило ему заиграть, взбирались на первого попавшегося самца. (А Моцарт-то думал, что это его флейта волшебная.)

Но тут выяснилось, что слово monteuse означает женщину-монтажера. Так что мадам Плюме помогала мужу, искусно монтируя фильмы, а вовсе не своим участием в качестве главной героини.

Как бы то ни было, парижский кинематограф категории «Х» помог поддержать репутацию Пигаль, поскольку порнофильмы крутили в местных кинотеатрах, и они привлекали массовую аудиторию, прежде чем открывшиеся секс-шопы начали торговать видеокассетами.

Однако сегодня и эти магазины, как все прочие заведения сексуальной направленности, переживают упадок. Плюме считает, это связано с тем, что и сам Париж становится все менее сексуальным.

– Когда-то Франция была une grande nation copulatrice — нацией совокупления, – изрек он, – но сейчас парижане подустали и вообще слишком материалисты. Все больше мужчин страдают проблемами семяизвержения, а то и полные импотенты. Между тем женщины становятся жаднее – в наши дни нужно быть богатым, чтобы выдержать конкуренцию. Да и в обществе побеждает консерватизм. Даже порнофильмы, которые крутят на французском телевидении, подвергаются цензуре, поскольку они предназначены для широкой публики. Есть вещи, которые теперь запрещены к показу.

Я спросил, не потому ли Плюме открыл свой музей в 1997 году – скорее, не как памятник истории, а место, где можно пощекотать нервы.

– Да, – ответил он, – и именно поэтому среди посетителей так много женщин. Женщины ценят прелюдию и эстетику. Мужчины предпочитают действие и натиск, они брутальны, в отличие от женщин. И кстати, к нам приходит много пожилых людей, супружеских пар.

– А одинокие мужчины? – поинтересовался я, вспоминая свой предыдущий визит, когда я искал декорации для одной из сцен своей книги и бродил по залам в полном одиночестве, смущаясь и чувствуя себя вуайеристом.

– Нет, одинокие мужчины редко к нам заглядывают, – ответил Плюме.

После чего объявил, что оставляет меня одного, дабы я спокойно осмотрел экспонаты…

Для очкариков секс дороже

На этот раз, поскольку я собирал материал для книги о Париже, коллекции этнической эротики пришлось уделить меньше времени. В экспозиции музея сотни предметов, имеющих отношение к сексу и собранных по всему миру, – скажем, мексиканские кувшины для воды с замысловатыми ручками и горлышками или японская гравюра, выполненная по заказу мужчин, остро нуждающихся в гиперболизации своего достоинства. Но я лишь мельком взглянул на эти предметы, зато завис перед карикатурой 1932 года, передающей бешеный ритм Пигаль в предвоенные годы. Это – уличная сцена, и все ее участники, казалось, охвачены внезапным желанием погрузиться в оргию. Пассажиры проезжающего автобуса устроили в салоне кучу малу. Мужчина-прохожий заигрывает с матросом, женщина забавляется со свиньей, сбежавшей из фургона мясника, и даже две лошади, впряженные в телегу, виляют задами. Совершенно очевидно, что в те времена в воздухе Пигаль витало что-то особенное.

Среди экспонатов музея есть и несколько листков с довольно смелыми песенками, о которых упоминал мсье Плюме. На них же кокетливые изображения улыбающихся дамочек, а названия у песен сплошь примечательные: Les Marcheuses («Уличные проститутки»), Le Pensionnat des Demoiselles («Школа юных леди» – о счастливчиках солдатах, оказавшихся в спальне школьниц), La Rue de la Joie («Улица радости»), в которой есть такие строчки:

Чтоб заставить себя полюбить,

Нужно уметь отдаваться,

Увы, я умею лишь продаваться.

Наверное, этот миф затаскали до дыр в maisons d’abattage.

Впрочем, самая интересная часть коллекции посвящена старым борделям. Можно увидеть рекламные снимки девушек на продажу; большинство из них полностью обнаженные, если не считать туфель и случайного шарфика или ожерелья, – покупатели должны знать, что они получат за свои деньги.

Здесь же и фотографии роскошных интерьеров лучших парижских борделей, таких как «Шабанэ», «Сфинкс», «Один-Два-Два» и «Четырнадцать» (часто бордели обозначали номерами домов, поскольку именные названия были запрещены). Декорации изысканные, как в кино, – тут и египетская комната, и каюта круизного лайнера, и средневековая камера пыток, и даже кухня с «помощницами» в фартуках на голое тело. Любую фантазию можно было исполнить за деньги, и все это легально. Причем, фотографии вовсе не из разряда тех, что снимают скрытой камерой, – это своего рода «промоушн», версия современных брошюрок SPA-салонов, только издания 1940-х годов.