Париж с изнанки. Как приручить своенравный город - Кларк Стефан - Страница 33

Так что, если вы уверены в том, что искусственные шкуры зебры, Мэрилин Монро, корсиканские ковбои и странная еда не будут отвлекать вашего партнера от мыслей о любви, в это заведение, безусловно, стоит заглянуть. И согласитесь, милые ролевые игры «Я – Мэрилин Монро, а ты – корсиканский ковбой» (ну и, наоборот, конечно) – не самое плохое окончание романтического вечера. Скажи это с цветами

Вот, пожалуй, мы и убедились в этом. Париж – город, который никогда не подведет. Вам остается лишь положиться на его магию. И чтобы усилить впечатление, закончу весьма красноречивой статистикой – в парижском справочнике «Желтые страницы» значится 641 флорист. В лондонских «Желтых страницах» их 707. Но Лондон примерно в семнадцать раз превосходит Париж по площади (1706 квадратных километров в сравнении со всего-то 105 квадратами). Более того, в любом ресторане Парижа ваш ужин будет непременно прерван цветочником, который попытается продать вам розу. И если вы сразу же не настроитесь на романтическую волну, то в Париже вам делать нечего, вы его попросту не заслуживаете.

Но если вы все-таки нащупали нужную струну и окружающая обстановка способствует влюбленному настроению, совершенно естественно, что ваши мысли плавно перетекут к сюжету, которому посвящена следующая глава… 7. Секс

После обеда он [Джеймс Бонд] обычно направлялся на площадь Пигаль посмотреть, что там еще может с ним произойти. Когда, как обычно, ничего особенного не случалось, он шел пешком по улицам Парижа до Северного вокзала, приходил домой и ложился спать.

Ян Флеминг, сборник рассказов «Только для ваших глаз»

Мне вспоминается старая парижская шутка, связанная с закрытием всех французских борделей в 1946 году.

Когда bordels закрывали, их мебель и оборудование продавали с аукциона, и говорят, что при распродаже имущества самого модного заведения, «Ле Шабанэ», вместе с зеркалами, кроватями и ваннами на аукцион притащили попугая.

Птицу купил хозяин зоомагазина, который выставил ее на витрину с предупреждением о том, что попугай великолепный рассказчик, но склонен к нецензурной брани, поскольку привык к сомнительному обществу обитателей своего прежнего дома.

Никто не хотел покупать сквернослова, пока однажды в магазин не зашла домохозяйка, мадам Дюпон, которая как раз искала для себя компаньона. Хозяин сказал, что у него есть говорящий попугай, который продается со скидкой, поскольку очень крепко выражается. Мадам Дюпон все-таки решилась на покупку и разместила попугая у себя в гостиной.

– Какая помойка, – завопил попугай, оглядевшись. – «Шабанэ» был куда симпатичнее.

Ситуация резко ухудшилась, когда из школы вернулись дочери-подростки мадам Дюпон.

– Дешевые шлюхи, – отрезал попугай. – В «Шабанэ» девки были классом повыше.

Но вот с работы пришел муж мадам Дюпон.

– Merde alors[163], – воскликнул попугай, – вы и здесь, мсье Дюпон?

Да, парижанам нравится думать о своем городе как о Ville chaude, городе порока, где даже респектабельный семьянин имеет тайную сексуальную жизнь. Предполагается, что секс должен быть повсюду – не только в массажных салонах и свинг-клубах, но даже в мимолетном взгляде прохожего на улице.

Когда я впервые приехал в Париж, то принимал эту эротическую вездесущность как должное. Я жил в квартирке, окна которой выходили в узкий внутренний двор, а апартаменты напротив делили три девушки, имевшие привычку курсировать между ванной и спальней нагишом. Более того, у них, похоже, была аллергия на шторы. Я решил, что в Париже так заведено, и уже вскоре перестал реагировать, когда в поле моего зрения попадала свежая после душа demoiselle[164]. Когда ко мне в гости приезжали друзья из Англии, они разевали рты и изумленно спрашивали, что это за нудистское шоу, на что я невозмутимо отвечал: «Расслабьтесь, это Париж».

Впрочем, когда девчонки съехали, я обнаружил, что глубоко заблуждался. Следующими жильцами квартиры была молодая пара, которая тотчас занавесила окна тяжелыми шторами и сурово поглядывала на меня всякий раз, когда я подходил к окну и осмеливался кивнуть или улыбнуться им, даже притом что обычно я бывал полностью одетым.

Мои парижские друзья постоянно рассказывают истории о сексуальных страстях в соседских квартирах – криках страсти, доносящихся из-за стен или с потолка, о женских ножках, торчащих с подоконника, или силуэтах в окне ванной комнаты, отражающих эротические сцены. Но все это, как мне теперь представляется, лишь издержки густонаселенного города. Действительно, глазеть в чужие окна и подслушивать сквозь тонкие стены приходится вынужденно – это неизбежная сторона городской жизни.

И все-таки Париж по-прежнему считает себя самым сексуальным местом на земле, способным ввергнуть в краску любого непарижанина своей открытостью в вопросах l’amour. В недавней статье для «Санди таймс» парижский философ и светский лев Бернар-Анри Леви написал: «Я всегда в работе, но все равно нахожу время для маленьких удовольствий. Для меня величайшее наслаждение в жизни – секс. Вы краснеете? Прошу прощения». Да, он искренне убежден, что его непарижские читатели настолько пуритане, что их шокируют его смелые признания.

Не поймите меня неправильно: Париж сексуален, но его главное очарование в том, что он преувеличивает степень собственной сексуальности.

Сегодня, Жозефина

Если Париж и воображает себя секс-машиной, то во многом потому, что – не будем лукавить! – он очень искушенный любовник.

При дворе французских королей секс был афродизиаком, постоянно витающим в воздухе. Людовик XIV настаивал на le droit de seigneur[165] в отношении всех дам, что привлекали его внимание в Версале. Людовик XV, его преемник, был знаменит своей извечной готовностью спускать шелковые панталоны. Двор этих развращенных монархов состоял из праздных и ленивых аристократов, которым и заняться-то было нечем, кроме как участвовать в ролевых играх королей и укладывать в постель чужих жен, служанок и родственниц.

Даже революция не смогла утихомирить эти страсти, поскольку выжившие в кровавой бойне были так счастливы, что смогли избежать Великого террора и остались при своих головах, что погрузились в сладострастную вакханалию. Молодой Наполеон Бонапарт познакомился со своей будущей женой Жозефиной на шикарной парижской вечеринке, где она, как и все светские дамы того времени, блистала в полупрозрачном платье с глубоким декольте и разрезом, выгодно обнажавшим в танце ее соблазнительные бедра. Она была профессиональной любовницей, но никто ее за это не осуждал, и спустя несколько лет она стала императрицей.

Сам Empereur[166] вовсе не походил на искусного обольстителя – скорее, он был человеком практическим. Он легализовал французские бордели, maisons de tolérance[167], с тем, чтобы проститутки находились под строгим медицинским контролем, дабы солдаты в бою не отвлекались на чесотку и прочие венерические прелести. По иронии судьбы, именно эта клиническая мера стала последним кирпичиком в создании репутации Парижа как столицы соития.

К середине XIX века парижские медикализированные секс-фабрики развились в целую субкультуру, которая привлекала зажиточных молодых людей со всей Европы и нового богатого континента – Америки. Стало très chic[168] смотаться в Париж на уик-энд или остановиться на денек-другой во время турне по европейским столицам, чтобы, наспех ознакомившись с шедеврами архитектуры и сокровищами Лувра, удовлетворить свои куда менее художественные запросы в высококлассном публичном доме. Кстати, это были вовсе не вертепы, куда мужчина пробирался тайком, задрав воротник пальто, и где он быстренько выбирал объект оплаченного внимания. Дорогие бордели чаще всего были ярко освещенными храмами удовольствий, шумными кабаре с музыкой и танцами или cafés, где женщины сидели за столиками полуобнаженные и доступные.