Дева Небесная - Черняховская Вероника - Страница 9

– Видишь это лицо? Он выдал тебя и твою семью, а казнили вас вместе, он чувствовал себя виноватым перед тобой, возможно, где-то в глубине души, мелочной душонки, охваченной благородным патриотическим порывом. Типично вранским, мелочным порывом: усидеть на двух стульях.

– Он выдал маму… ему надо было не выдать себя, и он выдал её, выдал меня. Но я не убивал его! – отскочил от клона Валентин, мучаясь от головной боли. У Дианы сжалось все внутри от ощущения мучительной боли брата. Вины, что он живой, а они нет.

– Ты уверен? – собеседник пристально вгляделся в его лицо.

– Я не помню, – бессильно обхватил Валь виски, стараясь наскрести остатки воспоминаний. Вокруг разгоралось синие пламя: он знал, что сейчас выйдет из инвариантного пространства.

– Убил, так неси это достойно. Хотя ты ничего не знаешь о достоинстве, – собеседник вздернул его за подбородок руками, вдруг оказавшись намного выше его.

Юноша дернул подбородком, вырываясь, вспоминая вязкую черноту на этой границе Кары Небесной:

– Я – убийца? – хладнокровно переспросил он. – Ты всегда стремишься нас опорочить. Выпусти меня, я узнал тебя, Кара Небесная. Я все равно смогу.

– Я бы не удивилась, – хмыкнула Кара Небесная, замерцав синим пламенем. – Ты похож на убийцу. Удивительно, как каждый раз все привязано к тебе: не архитектор, но упорный. Ты до сих пор ущербный. Только и можешь, что надеяться. Катись отсюда, для первого раза достаточно, – и его столкнули с холма, рассыпавшись фейерверком синего пламени. Сожженная дотла планета никак не хотела его отпустить.

Скатываться было удивительно не больно: перед глазами калейдоскопом завертелась трава, земля, последним, что он увидел, было солнце на ярко-синем небе, – Диана распахнула безжизненные синие глаза в резервуаре. Она ничего не видела вокруг. Темнота сходилась вокруг с чавкающим звуком, съедая любое движение. Диана Моро распадалась, теряя свою личность и растворяясь в Архитекторе разума.

***

Они вдвоем на берегу у Чарного моря во Вране. Она видела спину брата: он забрался на скользкий валун и стоял, не обращая внимания на прохладные волны, норовившие сбить его с ног. Она сторожила его обувь, а он медитировал, кажется, стоя? – Диана не чувствовала его в такие моменты, но не спрашивала, уважая его редкое право на одиночество. Справедливости ради, она ему его почти не оставляла, будучи уверенной, что у них все общее. Здоровый эгоизм и напористость – они определили их как ее качества. Валь же старательно пестовал образ тюфяка во всех вопросах. Она ему это позволяла, кроме спорного аспекта, ради которого пришла сейчас:

– Валя, ты довел маму до слез! Ты знаешь об этом, слоняра невоспитанный, – она заметила, как его плечи недовольно дернулись, услышав теят. – Мама вышла из спальни: у нее глаза красные. Папа ушел гулять в парк. Они поругались из-за тебя.

– Не понимаю, – прохладно ответил Валь на вранском, даже не повернувшись, Диана поймала себя на мысли, что такого его могла бы даже возненавидеть. Ей стало страшно, но она подняла мелкий камень и кинула ему в ногу. Он обернулся, и в его взгляде мелькнуло нечитаемое чувство. – Ты нашу семью разрушаешь.

– Зачем пришла?

– Валь, ответь мне на теят, – потребовала Диана, не отводя взгляд, однако она никогда не видела, чтобы брат смотрел на нее так, точнее не смотря никак.

– Нет.

– Это тоже твой язык и наша культура. Это наша кровь. Ты – на такую же половину теят, как на другую – вранец. Мы – двойняшки, но это не значит, что я забрала себе всю кровь теят, а ты остался целым вранцем, – она добавила характерной гнусавости, передразнивая их знаменитый акцент. Валя продолжал смотреть на нее вполоборота, не удостоив даже полноценным взглядом. Диана не выдержала и вскочила на камни, начав приближаться к нему.

– Достаточно, что я учу теят и зубрю канон, – наконец ответил он, упрямо на вранском, отвернувшись от нее окончательно. Диана прекрасно поняла, что он решил поставить точку в разговоре, но это нельзя было так оставлять. Ее все еще смущало ощущение ведомости в реакциях: она бы никогда не кинула камень в брата.

– Ты! Ты плюешь на нашу роль! Просто сдаешься! Трусишь! Мне противно на тебя смотреть. Теят тебе неприятны! Неженка. Как будто вранцы чем-то лучше. Ты забыл, какой мы веры! Все отвратительные, а ты делаешь маме больно. Столько, сколько она делает для всех каждый день, мало, кто способен! Она – самый добрый человек во вселенной! Не смей активировать матрицы против меня, скотина. – Диана смутно осознала, что брат начал как-то влиять на окружающее пространство, и она, поддавшись порыву, толкнула его в море. К ее удивлению, он поскользнулся и упал с камня в осеннюю воду, – море мгновенно ощетинилось золотыми математическими формулами, которые она не понимала. Пространство покрылось рябью.

Брат не выплывал, но она услышала приближение роботов. Они всегда сопровождали брата: незримые помощники с ограниченным функционалом, любили его больше, чем ее, очевидно, – Диана продолжала смотреть вдаль безжизненными глазами. Ее грудь не вздымалось, она казалось белой статуей из столь любимого вранцами мрамора, если бы не шланги, опутавшие все тело. Приборы в лаборатории убивали любую идею живого движения. Дроны на грани слышимости проверяли состояние и показатели тела в резервуаре.

Она ушла, не дождавшись, пока он выплывет. Ее обида клокотала где-то в районе горла. Девочка ушла к любимому пруду под вишневой аллеей: в противоположную от скал и моря часть их парка. Там жила пара лебедей, на которую они могли смотреть вечно. Пока прекрасные птицы не открывали клюв, ломая идиллию.

Диана не понимала и не помнила похожую ситуацию: брат владел теят слегка хуже, чем она, но никогда не возражал против этой части своей семьи. Брат определенно манипулировал Архитектором разума, чтобы прервать копирование и запретить ей жертвовать собой.

Ей требовалось подумать, как перехитрить брата, игравшего на качественно ином уровне, чем она. Это овцы вокруг могли подумать, что он демонстративно не ведет никаких игр. Диана видела. Матричные модели, громоздкие расчеты, которые он вел постоянно на любую тематику, его любимые места, связанные с галактической войной, чтение мемуаров и разговоры с роботами. О, она была уверена, что он обменивался с ними сообщениями. Он общался с ними также, как она общалась в Архитекторе разума. Еще он играл в шахматы. Папу уже обыгрывал, еще несколько лет, и начнет обыгрывать маму. Оставался Бела, – пространство вокруг покрылось трещинами, и она поняла, что что-то пошло не так в ходе копирования. Виртуальность начала истончаться, синие смерчи снова начали крутиться в определенном порядке. Брат не справился с сигналом, – ее губы тронула горькая усмешка. Не зря именно это воспоминание всплыло: его ненависть к Софии теят уничтожила ее последний шанс на возвращение и переход. В Джюльбере и исчезнуть в никуда было не так страшно. За это она была ему благодарна, – Диана прекратила сопротивляться внешнему давлению, смирившись с навязанной Архитектором разума реальностью. Тело совсем перестало ощущаться.

***

Валентин сидел на полу лаборатории, уже не держась на ногах от усталости. Он был плохим братом, плохим сыном, плохим гимнастом, плохим министром, плохим вранцем, плохим теят и самое худшее, плохим человеком. Якорь из него тоже не вышел, – последние несколько дней от отчаяния он перестал есть. Юноша навсегда запомнил чувство голода, бережно перенося это жуткое ощущение по своей странной жизни. Голодал он явно чаще всех в Альянсе. Любезные мамины коллеги убедительно доказали, что проблема голода, неравного распределения ресурсов при условии линейного расширения Альянса, решалась новым правительством в первую очередь. Единственным исключением являлась условно самоуправляемая система Вран.

Каждый раз, когда у него брали кровь, его просвечивали на сканерах, фиксировали мозговую активность, ему читали лекцию о современном состоянии дел в Альянсе. Палата Контроля подчеркивала, что ему как члену императорского клана, надо соответствовать почетному званию. – Валентин только кривил губы в ответной усмешке.