Сотвори себе мир - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 13

Вернулся к подполковнику и сообщил ей, что все в порядке. Наш самолет вылетал вечером, и мы даже успели поехать в Лувр. Я в нем был один раз, зашел от нечего делать. Никогда не мог понять, чем так восторгаются эти туристы. Ну, сидит женщина и глупо улыбается. Ну и что? Причем некрасивая женщина. Маленький некрасивый рот, плоский лоб, неживые волосы, некрасивая фигура, это видно даже по портрету Моны Лизы. Но все равно весь мир словно сошел с ума. Вот и Миронова. Пришли мы в Лувр, и она стоит, смотрит на эту жабу.

А я смотрю на подполковника. Наконец не выдержал, спросил:

– Вам действительно нравится?

– А вам не нравится? – удивленно посмотрела она на меня.

– Не очень, – честно признался я, – и не только она.

– А кто еще?

– Многие. Эти картины только осколки прошлого. В них нет ничего. Ни уму, ни сердцу. Я больше люблю цветы на картинах. От них хоть поднимается настроение.

– Вы это серьезно? – спрашивает Миронова.

– Разумеется.

– Удивительно, – задумчиво сказала она, – вы такой хороший профессионал – и такой невежественный. Как это все сочетается в одном человеке?

Ну, что после этого мне оставалось делать?

– Спасибо, – говорю я, – за профессионала.

– Я серьезно.

– Я тоже.

Она ничего больше не сказала, только отвернулась и пошла дальше. Обедали мы на бульваре Виктора Гюго, а через четыре часа уже проходили регистрацию в аэропорту Шарля де Голля. Регистрация прошла спокойно, наши документы сомнений не вызывали. И вскоре мы уже сидели в самолете, поднимающемся над Парижем, и темнокожая симпатичная стюардесса предлагала мне хороший коньяк и мартини.

В общем, эту вторую ночь мы тоже не очень отдыхали. Не знаю, как другие, но я не люблю спать в самолетах. Ни ровный гул моторов, ни большие кресла меня не убаюкивают. Может, потому, что я не люблю спать в компании посторонних людей. Это сильно действует на нервы. Когда ты знаешь, что можешь заснуть, а рядом вдруг окажется специалист по ликвидации профессионалов, как я. Хорошо еще, если он послан чужой спецслужбой. Обиднее, когда рядом другой специалист будет из моего ведомства. Только не говорите, что так не бывает. Убирают обычно своих. Они всегда гораздо опаснее чужих агентов, потому что знают собственные, а не чужие секреты. И если даже твое собственное руководство не захочет посылать специального агента-ликвидатора, то с удовольствием сдаст тебя чужой разведке. Чтобы тебя прикончили другие. Или еще изощреннее. Чтобы они тебя взяли, а ты бы молчал, изображая такого примерного героя. А потом получил бы за свой героизм двадцать лет тюрьмы и продолжал верить в тюрьме, что Москва делает все, чтобы тебя вытащить. Я не циник, я прагматик. И знаю, что говорю.

Поэтому в самолете, да и вообще в любом людном месте, я никогда не сплю. Дремлю часто, это бывает, но никогда не сплю. Вот и в этот раз я сидел в кресле, закрыв глаза. И слышал все, что происходит вокруг меня. По-моему, Миронова также не спала. Это как-то меня успокоило. Во всяком случае, ее просто так не возьмут. Это несколько облегчает мою заботу о сохранении ее тела. Так мне, во всяком случае, показалось.

Лучше бы этот связной из посольства посоветовал нам, где раздобыть хорошее оружие. Там, на Маврикии, мы будем беспомощны против любого, у кого в руках будет хотя бы рогатка. Правда, если этот любой сумеет воспользоваться своей рогаткой лучше, чем я владею своими руками. Ведь убить человека можно по-разному. Для этого совсем необязательно шумное огнестрельное оружие. Мы, «ликвидаторы», знаем это лучше других. Кроме того, у меня в запасе всегда есть несколько неплохих цирковых номеров, применив которые можно отправить на тот свет любого человека.

Честное слово, я не такой циник, как вам может показаться. Но просто это моя форма защиты. А что мне еще делать? Как выкручиваться из подобного идиотского положения, когда меня отправляют охранять агента без оружия и без снаряжения? А я ведь специалист. И если попробую вернуться один, без Мироновой, никто даже не вспомнит, что у меня не было оружия. Меня в лучшем случае просто уволят из органов за профнепригодность. А в худшем (хотя не знаю, – может, это даже лучше, чем просто гнить на пенсию) – меня просто уберут. Этот вариант более вероятен, так как я знаю слишком много неприятных подробностей, а после августа девяносто первого у пенсионеров КГБ появились вредные привычки писать свои мемуары, вспоминая разные тайные операции своего ведомства. Представляю, как бесится начальство, читая эти мемуары. К каждому пенсионеру своего человека не приставишь, каждое издательство не проконтролируешь. А после выхода книги в свет убирать автора уже поздно и глупо. Только создашь для его книги бесплатную рекламу. Поэтому гораздо выгоднее и дешевле убирать агента сразу после отставки, когда он только начинает диктовать первые главы своих воспоминаний.

Интересно, как будет работать Миронова? Неужели она получила подполковника в таком возрасте за особые заслуги? Или все-таки иногда ложилась в постель? Думаю, все сразу прояснится после нашего приезда на остров. Глупость и отсутствие опыта сразу видны. Их не скроешь, как ум. На то она и глупость.

Сели мы ранним утром, когда яркое солнце уже взошло над горизонтом. После кондиционированной прохлады самолета воздух на Маврикии показался мне чересчур влажным и тяжелым. Или это был просто резкий перепад давления. Я обратил внимание на свою «супругу». На ней перелет почти не сказался. Она выглядела уверенной и собранной леди. Причем знающей себе цену. Я вспомнил, что «де ла Мендоса» должен быть привычен к любой жаре, и даже попытался улыбнуться. Таможенные и пограничные формальности отняли лишь несколько минут. Получив наши два чемодана, мы уже через полчаса ехали в отель, где нам были заказаны апартаменты. Судя по всему, господин Халлер будет ждать нас именно там.

Глава 9

Полученное известие о смерти Риддля меняло всю картину происшедших событий. Получалось, что Риддль был не просто убит при нелегальной попытке перехода границы, а сознательно застрелен восточногерманской контрразведкой из этого «волнореза». Именно поэтому сообщение о работе Риддля на западногерманскую разведку было зашифровано и не подлежало оглашению. Но это делало смерть Риддля еще более загадочной и непонятной.

Теперь следовало уточнить, кто именно мог убить его и по каким причинам. Поверить в то, что агент разведки был случайно застрелен на границе, было невозможно. Крюгер был для этого слишком хорошим профессионалом. И пока Мюллер отрабатывал все версии с погибшим Штенгелем и убитым Вайсом, сам Крюгер поехал в местное отделение БНД попытаться выяснить обстоятельства гибели Риддля.

Клаус Хоффман был его давним и хорошим знакомым, именно он в прошлом году стал заместителем начальника местного управления БНД по Баварии и теперь мрачно слушал Крюгера, честно рассказавшего, как именно Гертруда проникла в компьютер. Он только не назвал ее имени, посчитав, что это необязательно говорить столь высокому руководителю контрразведки, как Хоффман.

Давний знакомый был старше его на десять лет и почти всю свою жизнь трудился в органах БНД – сначала на севере, в Гамбурге, а затем перебрался в Мюнхен, где и работал последнюю четверть века. Именно благодаря его непосредственной помощи Крюгеру удалось пробить кандидатуру Нигбура для работы в своем отделе. Хоффман имел идеальной формы чистый череп и резкие, тяжелые черты лица, словно вылепленные из глины. Он привычно курил трубку, слушая Крюгера.

– Значит, тебе нужно знать, кто мог стрелять в Риддля? – уточнил он в конце.

– Да, – подтвердил Крюгер, – понимаешь, я не верю в случайную гибель Риддля. Его застрелил кто-то из профессионалов с той стороны. И теперь это оружие всплыло. Именно из него стреляли в автомобиль Штенгеля. Представляешь, через сколько лет всплыло это оружие?

– Уже проводили экспертизу?

– Конечно. Эксперты уверены, что это тот самый «скорпион». Я понимаю, что он мог за эти годы поменять своего владельца, но уж слишком профессионально была срежиссирована смерть Штенгеля. Значит, действовал профессионал.