Поцелуй льда и снега - Лионера Азука - Страница 13

– Ты имеешь в виду, это была моя вина, что тот мерзкий тип пытался меня похитить?

Я склонен ответить утвердительно. Я презираю насилие в отношении женщин в любой форме, но какая-то темная часть меня понимает мотивы врага, по крайней мере немного. Эта темная часть хотела бы заполучить Давину только для себя, когда я впервые увидел ее. Но, в отличие от сброда из Земного королевства, я не собираюсь похищать ее.

– Нет, – говорю я наконец. – Тем не менее для такой юной девушки, как ты, было бы безопаснее быстро вернуться туда, откуда она пришла.

И снова, кажется, я сказал что-то не то, потому что ее сверкающие синие глаза стреляют в меня вспышками ледяного огня.

– Такие юные девушки, как я? – повторяет она подчеркнуто спокойным тоном.

Отдаленный раскат грома вторит кипящей в ней ярости, которую она едва может сдержать.

Я заставляю себя кивнуть.

– Тебе не хватает физической силы и способностей защитить себя. Твоя беззащитность – приглашение для подобного отребья, как земельцы.

– У меня, может, не хватает сил, – признает она. – Но возможно также, это не подходящее для меня оружие. – Она роняет в траву кинжал, который до сих пор крепко сжимала. – Возможно, ты просто самый паршивый учитель из всех, кого я встречала.

Я стараюсь пропустить последнюю издевку мимо ушей.

– Ты могла бы попробовать с луком и стрелами. Я знаю нескольких солдат, которые из-за своего телосложения никогда не смогли бы долго драться с мечом, но они настоящие мастера в обращении с луком и стрелами. Один может даже стрелять по целям во время езды. Но для этого…

– Для этого что?

Я почти улыбаюсь ее сердито-укоризненному выражению. Вспоминаю с удивлением, что прошло уже много лет, как я разучился улыбаться.

– Для этого тебе надо уметь ездить верхом без рук. А я даже не уверен, что ты одна можешь сидеть в седле.

Ярость в ее взгляде становится еще более угрожающей прежде, чем я заканчиваю говорить. Не сказав ни слова, она резко проходит мимо меня, так что я ощущаю ее аромат и свежий запах дождя и леса. Она набрасывает поводья на Элору, мирно пасущуюся под защитой крон.

Прежде чем я успеваю спросить, что она задумала, Давина запрыгивает на спину моей кобылы, без седла и уздечки, так, словно полжизни провела верхом. Слова застревают у меня в горле при виде этого.

Элора навостряет уши: верный признак, что она вот-вот начнет брыкаться. Как наездника она знает только меня и редко позволяет другим оседлать ее.

Я хочу крикнуть Давине, чтобы она немедленно слезла, если она не хочет сломать себе шею, но она уже подталкивает кобылу пятками. Лошадь делает шаг и проскакивает мимо меня. Давина приспосабливается к темпу и движениям Элоры уже через несколько метров и разводит руки, сидя на спине лошади, скачущей галопом. Только когда кобыла перескакивает через поваленное дерево, Давина одной рукой хватается за гриву и слегка наклоняется вперед. Не считая этого, она направляет Элору исключительно давлением бедер – техника, которую мне, к лучшему или худшему, пришлось выучить во время войны, так как в бою мои руки заняты. Потребовались месяцы, чтобы даже такая обученная лошадь, как Элора, знала, что ей делать, но с Давиной они очень быстро поняли друг друга.

Я стою как вкопанный и смотрю на зрелище, которое открывается передо мной. Элора и Давина скачут по лесу, волосы девушки, заплетенные в косу, развеваются за ней. При каждом ударе копыт разлетаются грязь и вода. Даже когда они мчатся прямо на меня, я не могу пошевелиться. Давина так резко останавливает кобылу передо мной, что та встает на дыбы. Но вместо того, чтобы упасть, как сделал бы даже опытный всадник, девушка остается сидеть, зарывшись рукой в гриву Элоры, и смотрит на меня со смесью удовлетворения и снисходительности. Как раз в этот момент по затянутому облаками ночному небу мелькает молния.

Я боюсь, что мое сердце может остановиться в любую секунду.

Я никогда не верил в судьбу. Но теперь близок к этому. Никогда еще не видел, чтобы женщина так ездила. Даже в дамском седле, на лошади, идущей рысью, они начинали ворчать, что их прически растреплются и их будет слишком сильно трясти.

Не прерывая зрительного контакта, Давина перекидывает ногу через седло и соскальзывает со спины лошади. Грязь забрызгала ее до самых бедер. Затем она похлопывает Элору, и та бежит обратно под дерево. Мерный шум жевания травы и раскаты грома – единственные звуки, наполняющие ночь, когда я смотрю на мокрую и запачканную грязью девушку передо мной.

Я знаю, что жители Фриски молятся богине льда. С другой стороны, у нас в Огненных землях много богов, которым мы воздаем почести в зависимости от ситуации. В тот момент я не удивился бы, если бы Давина оказалась воплощением богини лошадей. Для меня будет честью воздвигнуть ей алтарь своими руками, даже если после всех ужасов, которые пережил, я потерял веру в богов.

– Я… потом вытру ее насухо, – бормочет Давина. Наверное, она неправильно истолковывает мое молчание и взгляд. Внезапно она кажется неуверенной, будто боится, что я снова буду критиковать ее, но нет ничего более далекого от правды.

Я откашливаюсь и произношу именно те слова, которые хочу сказать. Не ту чушь, о которой только что думал, – о богинях и алтарях.

– Это было не так уж плохо.

Конечно, это непостижимое преуменьшение, но я рад, что смог вообще сформулировать четкое предложение. Я хочу умолять ее еще раз прокатиться верхом на Элоре. Хочу увидеть это снова, чтобы убедиться, что мои чувства не обманули меня и это действительно произошло. Давина приподнимает бровь, и мое сердце снова замирает.

– С собственной лошадью, с которой вы бы идеально подходили друг другу, ты действительно смогла бы овладеть стрельбой из лука верхом, – быстро говорю я, прежде чем попросить ее снова запрыгнуть на Элору.

Намек на улыбку касается ее губ, но мгновенно исчезает. Внезапно ее лицо кажется закрытым, и блеск уходит из ее взгляда, а потом она смотрит в землю. Опустив голову, проходит мимо меня под дерево. Я хмурюсь, наблюдая, как она ловкими пальцами распускает косу и расчесывает пряди, прежде чем отжать воду.

Все еще смущенный этой сменой чувств, я тоже прячусь от дождя, которого до сих пор совсем не замечал. Я стою неподвижно, судорожно ища что-нибудь, что я мог бы ей сказать. Неужели я невольно обидел ее? Но при этом хотел похвалить. То, как она только что ехала на Элоре… Это было… Я не могу подобрать слов, поэтому предпочитаю оставить все как есть. Вздохнув, стягиваю через голову промокшую рубашку и выжимаю ее. Не глядя в ее сторону, отчетливо ощущаю на себе пристальный взгляд Давины. Я чувствую его словно прикосновение и, не в силах ничего с этим поделать, сажусь ровнее, как идиот, который выставляется перед женщинами.

Клянусь всеми богами, не понимаю, зачем это делаю? Я всегда насмехался над такими мужчинами, которых, к сожалению, было много на фронте. Я хочу дать себе пощечину за то, что теперь поступаю так же. Я быстро возвращаю себе рассудительность. Неважно, что она обо мне думает. Как бы я ни восхищался ее навыками верховой езды, мы скоро расстанемся. И это хорошо. Я так странно реагирую на нее только потому, что слишком давно не был в женском обществе.

– Ты сражался во многих битвах? – слышу я голос Давины за своей спиной.

Понимаю, почему она хочет это знать. Шрамы, которые покрывают мое тело, хорошо заметны даже в сумерках. Я часто забываю о них, потому что не вижу большую их часть.

Но теперь мне болезненно напоминают, что они не являются приятным зрелищем и женщины обычно избегают такого.

– Во множестве мелких стычек, – отвечаю я. – И в трех настоящих битвах, которые длились месяцами. В двух из них я был командиром кавалерии.

– И ты был ранен.

Не вопрос, а констатация факта.

Я киваю, не оборачиваясь к ней.

– Никогда не хотел быть одним из тех трусливых командиров, которые передают свои приказы с самых безопасных позиций, где с ними ничего не может случиться. Я хотел сражаться. И, к сожалению, с мечом в руках я, как правило, не замечаю ничего вокруг.