Клич - Зорин Эдуард Павлович - Страница 7

В 1861 г. находился в войсках Кубанской области в составе Адагумского отряда…

В июле 1863 года был командирован в Лезгинскую область…

В июне 1867 года по высочайшему повелению (временно) был командирован в разные азиатские государства.

Из командировки прибыл в октябре 1868 г.

В июле 1869 г. по высочайшему повелению командирован (временно) в распоряжение его высочества главнокомандующего Кавказской армией, где и получил назначение в октябре 1869 года командовать отрядом для занятия восточного берега Каспийского моря у Красноводского залива.

Был начальником Красноводского отряда со времени высадки на восточный берег Каспийского моря по 16 июля 1871 года…

15 апреля 1874 г. по высочайшему повелению командирован как начальник ученой Аму-Дарьинской экспедиции для нивелировок р. Аму в Туркестанский военный округ и сопредельные среднеазиатские ханства. По окончании поручения из командировки вернулся 30 ноября 1874 года…

24 октября 1854 г. награжден орденом Св. Георгия.

6 октября 1862 г. награжден орденом Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом.

10 декабря 1864 г. награжден орденом Станислава 2-й ст. с мечами.

15 октября 1869 г. награжден орденом Св. Анны 2-й ст. с мечами над орденом…

Семейное положение: женат на дочери статского советника Флавицкого, Зинаиде Николаевне; имеет дочь Зинаиду, родившуюся 26 января 1867 г.

Ранен и контужен не был…"

5

Из письма Н.Г Столетова брату Александру:

"Париж, 4 августа 1875 г.

…Приехал я сюда с некоторым запозданием; выставка была открыта еще месяц назад и, судя по тому, что я сам видел, пользуется большим успехом у парижан, особенно же наш павильон в Тюильрийском саду на террасе, протянувшейся вдоль берега Сены. Павильон этот, получивший название "русского", был построен в самые короткие сроки под руководством нашего правительственного комиссара на выставке Н.В. Ханыкова, безусловно проявившего большую энергию и изобретательность…

В самый день приезда виделся я на вокзале с вице-президентом нашего Географического общества Петром Петровичем Семеновым и Николаем Алексеевичем Северцовым, о котором я тебе уже не раз рассказывал (он был участником нашей экспедиции в устье Аму-Дарьи, но работал самостоятельно со Смирновым, проведя интересные наблюдения над усыханием Аральского моря). Петр Петрович между прочим рассказал, что доклад Северцова "О следах ледяного периода на Тянь-Шане", который был им прочитан здесь на французском языке, получил высокую оценку среди ученых… Забегая вперед, сразу же доложу тебе и о своей радости: наша карта Аму-Дарьи находилась на видном месте, и я всегда замечал вокруг нее толпы любопытствующих…

Жил я все эти дни (и по сей день живу) в небольшом, но довольно уютном отеле с приветливой прислугой и хорошей кухней. Приставленный к нам распорядитель мсье Ленуар особенно ко мне предупредителен, даже сверх всякой меры. Он весьма любезно предложил мне свои услуги в знакомстве с Парижем. Я выразил ему искреннюю признательность и предложение принял, чем его чрезвычайно обрадовал… Вскоре все выяснилось: оказывается, отец Ленуара находился у нас в плену во время Крымской кампании, а до этого мы вполне могли с ним встретиться — он тоже участвовал в деле под Инкерманом, за которое я получил солдатского Георгия, а он — тяжелую рану в бедро. Впрочем, одному Богу известно, не моя ли картечь отыскала его в тот роковой день?

Мы познакомились со множеством достопримечательностей, а вчера с утра и до шести вечера осматривали Лувр.

Я не знаток и не берусь профессионально судить, но общее впечатление сильное. Картины просто хороши, но достойна всяческой похвалы и сама организация выставки… Тут невольно пришел мне на память Павел Михайлович и его замечательное собрание, которое принесет, я в этом уверен, славу нашему российскому искусству. Припомнил я тут и Николая Николаевича Каразина, который тоже был вместе со мной в Аму-Дарьинской экспедиции — очень одаренный молодой человек, на мой взгляд, ничуть не хуже г-на Верещагина, хотя и есть в нем некоторая присущая многим из нас поспешность, которая даже и при большом даровании не может быть оправдана…

Здесь повсюду только и говорят, что о восстании в Герцеговине. К нам относятся с симпатией, немцев ругают почем зря, о турках и говорить нечего. Об англичанах отзываются так: они нам ни за что не простят наши успехи в Туркестане. Впрочем, в официальных кругах с выводами не торопятся и в оценках весьма сдержанны…

…Ежели представится возможность, непременно сделаю "крюк" и загляну в Женеву, повидаю Зину — большую и маленькую, Очень соскучился…"

* * *

Николай Григорьевич прикрыл веки и улыбнулся: Париж, Париж — мечта его детства и юности!.. Да и кто в молодые годы не грезил об этом окутанном романтической дымкой городе бескорыстных и храбрых кавалеров, художников, поэтов и музыкантов!

Правда, к тому времени был уже позади грозный семьдесят первый год, еще кое-где чернели руины, а статуя Страсбурга на площади Согласия была покрыта траурными знаменами. Однако все так же величественно вздымался на острове Сите средневековый Нотр-Дам, все так же вились по холму причудливые улочки Монмартра, все так же пересекал полноводную Сену Йенский мост, а за ним в садах Трокадеро виднелся белоснежный дворец Шайо.

Дня за два до отъезда на конгресс Столетова пригласил к себе домой на Фонтанку военный министр Милютин. Он снимал тогда квартиру в доме графа Олсуфьева у Цепного моста… По-домашнему пили чай, младшая дочь министра, Елена Дмитриевна, музицировала на фортепьяно; потом удалились в кабинет с огромным камином, уселись друг против друга в кресла, Милютин закурил.

Дмитрий Алексеевич рассказывал о своей недавней поездке на Охтенский завод, где создалось угрожающее положение ввиду разбушевавшихся в окрестностях Петербурга лесных пожаров. Огонь подобрался почти к самым пороховым погребам.

Упоминание о пороховых погребах прихотливо повернуло мысли Милютина к недавним событиям в Невесинье: судя по всему, Балканы — тот же пороховой погреб, готовый взорваться в любую минуту.

Он провел ладонью по короткой седой стрижке и задумался.

"Однако оставим это, — проговорил вдруг Дмитрий Алексеевич, — и вернемся к вашей поездке. Я вам завидую: повидаете мир, пообщаетесь с умными людьми. Основательно используйте предоставленную вам возможность рассеяться, но будьте осмотрительны, всего же пуще остерегайтесь англичан. Ваше участие в туркестанских событиях, думаю, не прошло незамеченным… Впрочем, — улыбнулся военный министр, — полагаю, вы и сами неплохо ориентируетесь во внешних обстоятельствах…"

"После пресловутого проекта Лессепса, — сказал Столетов, — англичанам повсюду мерещатся наши козни в отношении Индии…"

"Что касается Лессепса — не уверен, — покачал головой Милютин. — Более того, фон Кауфман считает, что этот проект был инспирирован Англией. Да-да. И в самом деле, что такое Великая Трансазиатская железная дорога? Нож в спину нашей промышленности… Вы удивлены?"

Нет, Столетов не был удивлен. Как-то ему довелось ужинать в обществе купца первой гильдии Лебедева, владельца Самсоньевской мануфактуры. Тот занимался выделкой джута и был тесно связан с бомбейской фирмой "Боманджи, Туш энд компани". Когда в январе 1875 года проект Лессепса обсуждался в специальном комитете под председательством князя Горчакова, Лебедев немедленно выехал в Петербург, чтобы присоединиться к делегации промышленников, настаивавших на том, чтобы проект был решительно отклонен. В противном случае, утверждал смекалистый купец, Россия будет наводнена транзитными английскими товарами, а мы потеряем в Туркестане как рынки сбыта, так и источники сырья.

"Сейчас, пожалуй, наш давнишний спор с Англией, — продолжал Милютин, — перемещается на Балканы".

"Вы думаете, столкновение неминуемо?" — спросил Столетов.