Паутина времени (СИ) - Бердникова Татьяна Андреевна - Страница 43

- Я думал, что и ты мертв. Кто его? Эти? – последнее слово было произнесено с нескрываемым омерзением. Альбрехт отрицательно качнул головой и кривовато улыбнулся.

- Варвары. Гунны. Ты знаешь, что тут творится?

Гюнтер еще раз пожал плечами, на сей раз давая понять, что ничего не знает. Однополчанин вздохнул.

- Я сам до конца не понимаю, но… Они говорят, что это другое время, что это будущее. Будущее, где войны уже нет…

- Девчонка тоже говорила что-то о времени, - мужчина нахмурился, склоняя голову набок, - Странно. Я бы счел это ложью, но все как-то удивительно хорошо складывается… А где мальчишка и еще один русский?

Альбрехт пожал плечами сам.

- Понятия не имею. Они что-то говорили, что вроде их приятель и тот мальчик – они его называют темпором – куда-то отправились, переместились, но как и куда, объяснять не стали. Они-то между собой все понимают… И, знаешь, говорят странно. Русский вроде на нашем языке, но как-то так, что… ну вот совсем не по-нашему. Капитан упоминал, что он тоже говорит по-русски, а вот второй – по-немецки. Почему-то они все друг друга понимают, и я их всех понимаю. Хотя что говорит девушка, не понял.

Гюнтер досадливо повел подбородком – с его точки зрения, собеседник нес какой-то бред.

- Ты что, много крови, что ли, потерял? Несешь чушь какую-то, Ганс бы сказал сейчас – хрень. Заткнись лучше, дай послушать, о чем у них там речь…

…Фридрих сполз на пол абсолютно бесшумно, отчаянно стараясь удержаться на подкашивающихся ногах и цепляясь за раскалывающуюся от боли голову. Заметила состояние художника девушка, которой как раз объясняли, почему в паутине рана его опасна не была, и которая невольно искала его глазами.

- Фридрих! – она бросилась к нему, как к старому другу и, взволнованно приподняв опущенную на грудь голову, испуганно охнула, - Кровь… Вольф, - взгляд ее скользнул к молодому капитану, - Ты умеешь лечить такие раны?..

Вольфганг медленно повел головой из стороны в сторону; в загадочных глазах его застыла боль.

- Когда мы шли сюда, я собирался осмотреть его рану, надеялся, что смогу помочь, - хрипло вымолвил он, - Но, когда увидел снова, понял, что бессилен. Если бы был госпиталь…

- Здесь не госпиталь нужен, а полноценная больница, - Марк, хмурясь, куснул себя за губу и, помогая сестре расположить несчастного раненного более или менее удобно, тихо добавил, - Или Райвен.

***

Когда левый висок вдруг, ни с того ни с сего пронзило болью, Райвен вскрикнул и сильнее сжал часы неизвестного темпора, глядя на них с нескрываемым осуждением. Что произошло, мальчик понимал – человека, которого когда-то хотел наказать за непочтение к костям, и к которому привязался всей душой и всем сердцем, он всегда чувствовал и его состояние улавливал где-то на ментальном уровне.

- Фридрих… - слетел с губ паренька испуганный шепот; он замотал головой, старательно сдерживая слезы. Значит, паутина действительно рушится. Значит, рана Фридриха вновь открылась, значит, его друг – его лучший друг, человек, заменивший ему отца! – сейчас умирает, а он… А он здесь. В чужой паутине, с чужими часами в руке и не может не только помочь художнику, но и даже спасти другого темпора.

«Может, если бы я его спас, смог бы вернуться…» - тоскливо подумал Райвен и, тяжело вздохнув, сел на каменном полу по-турецки.

Он слышал загадочный шепот, пронесшийся по коридорам, накрывший собою паутину, шепот, велевший ему вырасти, но как исполнить это требование не понимал. Замедлить-то свой рост он когда-то смог, но и то это произошло благодаря тому, что он много времени проводил в паутине, где время не идет, но вот как ускорить его… Как за минуту повзрослеть, как мгновенно научиться тому, чего никогда не знал?

Мальчик тяжело вздохнул и вновь опустил взгляд на противные часы. Такие красивые, целые, без единой трещинки… Если бы и его часы были такими же, или если бы он мог использовать силу этих! А то ведь на волосах они не держатся, а в руках остаются простой безделушкой.

Райв поморщился. Может, конечно, не держатся потому, что там уже есть другие часы, может, нужно их снять… Но если он их снимет, он же станет уязвим! Если снимет их – может выпасть из паутины просто потому, что не будет иметь права быть в ней! Если он окажется перед охотниками, сжимая в руках двое часов, они сразу все поймут, они схватят его, они убьют его!

Мальчик испуганно прижал к груди руки, нервно кусая губы. Ах, если бы он был взрослым… Он бы тогда ничего не боялся, он бы был способен принимать решения, мог бы добиться, чего пожелает и спасти, кого должен. Кого хочет спасти…

На глаза навернулись слезы – сердце подсказывало, что выход из ситуации может быть только один, но выход этот означал фактически самопожертвование.

Снять часы… снять сломанные часы, чтобы заменить их на целые, но успеет ли он? А если снимет, но не успеет надеть, если у него отнимут и те, и другие, а самого его…

Перед внутренним взором взметнулась стена испепеляющего пламени, и Райвен затрясся от ужаса.

А если он этого не сделает, та же стена пламени ждет Пашку, не говоря уже о неизвестном темпоре. А Фридрих будет медленно умирать в будущем, а мертвых возвращать к жизни он не умеет, может лишь увидеть, какими они были… Что же делать, что делать?

Мальчик всхлипнул и, подняв дрожащую руку, коснулся треснувших часов в своих волосах. А затем, зажмурившись, не позволяя себе сомневаться, одним резким движением сдернул их, сжимая в руке.

Это было самоубийством, он и ощущал это, как самоубийство. Но иначе поступить не мог.

В конце концов, если погибнут все, кто ему дорог – зачем существовать ему самому?

Райвен медленно открыл глаза.

Он по-прежнему сидел по-турецки на твердом каменном полу, но стены коридора, окружавшие его несколько мгновений назад, сменились привычным глазу пространством.

Подвал… Его подвал, такой знакомый и родной. Даже трон из костей здесь присутствует, разве что теперь он не кажется атрибутом власти темпора – скорее доказательством его вины, свидетельством преступлений, карающим мечом правосудия.

Ибо среди подвала, как раз перед троном в каменные плиты был немыслимым образом вбит высокий крепкий столб, к которому был накрепко привязан человек в красном балахоне с капюшоном. Последний скрывал его волосы и лицо, не давая возможности рассмотреть их, но сейчас не внешность незнакомца беспокоила паренька.

Возле ног несчастного были навалены груды сухих ветвей, хвороста – его собирались сжечь, хотели убить, как поступали всегда охотники за временем с пойманными темпорами.

«Поэтому они и забрали у него часы…» - с ужасом подумал мальчик, осторожно поднимаясь на ноги, - «Чтобы он был беспомощен, когда… когда они… его…» - он предпочел не заканчивать мысль.

Сам он находился на площадке лестницы, уводящей вверх, в очень удачном месте, куда не падал свет факелов, поэтому мог, не опасаясь оказаться замеченным, полноценно разглядеть происходящее.

Кроме привязанного к столбу и обреченного на смерть темпора, в подвале находилось еще семь человек – шестеро охотников за временем в черных балахонах, и прикованный к стене, изнывающий от несвободы Пашка. Последнему приходилось особенно туго – у него уже минут двадцать как нещадно чесалось ухо, а в голове ворочались полные ужаса мысли о том, на что его хотят заставить посмотреть. Смерть человека сама по себе страшна, а уж смерть столь жестокая и мучительная… Представляя, как будет кричать умирающий «еретик», молодой человек чувствовал холодок вдоль позвоночника и подкатывающую к горлу тошноту.

Райвен, стараясь не привлекать внимания, прижался спиной к слабо освещенной стене и устремил взгляд на охотников за временем. Они были врагами и за ними следовало следить пристально.

Обреченный человек возле столба, который стоял, безжизненно свесив голову и, видимо, смирившись со своей участью, вдруг слабо шевельнулся. Из-под низко надвинутого капюшона сверкнули черные глаза; губы, скрытые полумраком тени, шевельнулись.