Чудаки - Комар Борис Афанасьевич - Страница 27

Потом Валентина Михайловна попросила учеников рассказать, кто как отдыхал летом, помогал ли в работе родителям.

— Пусть Петренко с Антонюком расскажут. Они работали в колхозе ездовыми. Бригадир их хвалил, — сказал Олег Шморгун.

Но ни Миколе, ни Сашку было не до рассказов. Оба сидели насупленные, подавленные.

Когда прозвонил звонок, Микола продолжал все так же сидеть за партой, словно прирос к ней.

— Иди хоть Кудлаю покажись. Бегает, ищет тебя… — сказал Сашко, вернувшись со двора.

— Не до Кудлая, — ответил сердито. — Вот как потащит к директору — достанется. Ты тоже не очень-то скачи. Думаешь, одному мне попадет?.. Разоткровенничался тогда перед нею… Кто тебя тянул за язык? Раззвонил и про кота, и про чеснок…

— Ты тоже звонарь порядочный, — оскорбился Сашко.

Микола лишь тяжело вздохнул и опустил голову.

Директор, Петр Петрович, конечно, не станет кричать, запугивать, что, мол, исключат из школы, отправят в исправительно-трудовую колонию, как всегда угрожала Ирина Тимофеевна. Он посадит его, словно гостя, на диван, сам сядет рядом и вспомнит о прошлой беседе, о Миколином отце, с которым Петр Петрович когда-то вместе учился и вместе служил в армии. О, скажет, у него был замечательный отец! Знал, куда стоило приложить свою энергию, когда следовало проявить смелость и силу! Ведь недаром в школе получал ежегодно похвальные грамоты и в армии заслужил столько благодарностей и наград от командования. А этот… последний его поступок, когда он ценой своей жизни спас детей, — то уже был подвиг, героизм! Таким отцом надо гордиться и быть достойным называться его сыном… Во время такой беседы Микола не знал, куда девать глаза, потому что память об отце — это самое святое.

Три года прошло, как отец погиб.

После армии он работал в колхозе шофером. Однажды вез на сахарный завод свеклу. Когда спускался с крутой горы к мосту, в самосвале вдруг отказали тормоза. Навстречу по мосту медленно катился экскурсионный автобус с зажженными фарами и яркой лентой на кабине: «Дети». Водитель автобуса, увидев, что навстречу с бешеной скоростью мчится самосвал, сразу понял, в чем дело. Остановил автобус, выключил мотор, засигналил, хоть и понимал: тому, на самосвале, свернуть некуда, разве что в реку.

Однако столкновения не произошло. Через несколько секунд на реке раздался могучий всплеск.

Когда водитель автобуса выскочил из кабины, ни самосвала, ни шофера не увидел. Только булькала взбаламученная речная вода и широко расходились во все стороны кругами волны…

Петр Петрович вспомнит и о матери, о том, как ей трудно, а он, Микола, мол, уже не маленький, а не понимает этого, плоховато учится, озорничает…

Но в тот день Миколу и Сашка не вызвали ни в учительскую, ни к директору.

— Значит, еще не успела донести, — сказал Микола, когда они возвращались из школы.

— А может, и не расскажет?

— Если бы…

Глава пятая. Заговор

Удивлялись учителя, удивлялись и ученики: Миколу Петренко и Сашка Антонюка словно бы подменили. То, бывало, чуть ли не каждый день что-нибудь да натворят, если не в школе, то вне школы. А тут уже прошла целая неделя — и никакого озорства. Ну хоть вывешивай их портреты на доску Почета!

Можно было подумать, что ребята повзрослели за лето, поумнели, так ведь еще в первый день нового учебного года шалили…

Приятно была удивлена их поведением и новая учительница. Такого наговорили они о себе возле колхозного сада, что даже страшновато стало, как таких учить и воспитывать. А когда ее назначили руководительницей шестого класса, молодая учительница и вовсе растерялась: не оберешься с ними хлопот! А оказывается, и Микола и Сашко совсем не те, за кого себя выдавали. Просто хвастунишки. Поэтому и глаза от нее прячут — конечно же, неловко им теперь. Решила с ними поговорить, но они точно ежики: только протянешь к ним руку, сразу сворачиваются в клубок, выставляя колючки.

Проходил день за днем, мальчики постепенно успокоились. Они уже начали верить, что новая учительница побоялась их тронуть. А кроме того, они просто не могли долго прикидываться тихонями. Особенно страдал Микола. Он привык быть верховодом и заводилой. Именно поэтому и старался всякий раз отколоть что-нибудь смешное и хитроумное.

И вскорости друзьям подвернулся случай, и случаем этим они, конечно же, сразу воспользовались, чтобы расстаться со своей вынужденной и ненавистной «тихой жизнью».

Однажды Сашку самому пришлось кормить утром в пруду рыбу: отец накануне снова загулял. Мальчик торопился, чтобы не опоздать в школу, поскользнулся и упал в грязь, да еще и штаны разорвал на колене. Пока привел себя кое-как в порядок, солнце уже поднялось высоко. Лишь только вбежал в класс, вошла Валентина Михайловна. Она каждый день наведывалась к ним перед уроками. Взглянула на Сашка и сказала укоризненно:

— Антонюк, ну разве можно быть таким неопрятным? Все чистые, аккуратные, а на тебе грязная одежда и сам в грязи… Ты далеко от школы живешь?

— Нет, — буркнул Сашко.

— Прошу тебя, сбегай домой, переоденься. Пусть мама…

— Валентина Михайловна! — не дала учительнице договорить Светлана, нагнулась к ней и зашептала что-то на ухо.

Сашко не слышал, что сказала Светлана, однако догадался, как, видимо, догадались и все ученики. Ясно же, сказала о матери, что она с ними не живет из-за отца.

А еще, наверное, о том, что ему не во что переодеться. И стало Сашку так горько и обидно, как никогда. Чувствуя, что может и не сдержаться и расплакаться на глазах учительницы и одноклассников, сгреб с парты учебники и выскочил из класса.

Микола хотел было броситься за другом, но прозвенел звонок, оповещая о начале уроков.

Валентина Михайловна молча вышла из класса.

В перерыв она снова зашла:

— Антонюк еще не вернулся? — спросила у Миколы.

— Нет, — ответил тот сердито.

— Если и на второй урок не придет, пожалуйста, сбегай за ним на большой перемене. Скажи — я просила, чтобы он пришел в школу.

…Микола еще издали, с улицы, заприметил: в саду на протянутой между двух яблонь веревке сушилась выстиранная рубашка. Сашко в одних трусах и майке сидел возле хаты и зашивал дыру на брюках.

— И ты удрал? — удивился Сашко, увидев Миколу.

— Нет. За тобой прислала. Расстроилась. Наверное, хочет помириться. Говорил я тебе, что хитрая она. Схватила обоих нас на крючок, будто карасиков, и держит. Попробуйте, мол, трепыхнуться!.. Надо будет что-нибудь такое отколоть, чтобы запомнила. Ладно, я подумаю. Ну а ты в школу пойдешь?

— Завтра, когда все высохнет, — сказал Сашко.

На следующий день по дороге в школу Микола уже знал, что им с Сашком нужно делать, чтобы отплатить учительнице за ее коварство.

Сашко еще колебался, чесал затылок, хмурился, бубнил:

— Надо подумать… надо подумать…

— Ну чего ты? Ради тебя же стараюсь. Полночи не спал, придумывал.

— Если разобраться, так она как бы и не виновата. Откуда ей знать, что мама с нами не живет, она же новенькая…

Но Микола не из тех, кто отступает, не доведя свое дело до конца. Если уж он в чем-то убежден, то убедит и другого.

— Сашко, неужели ты не понимаешь, что это необходимо? Именно сейчас необходимо!

— Да понимать-то я понимаю…

— Что же тогда?

— Уже говорил тебе — надо еще немного подождать…

— Ну и чудак ты! Зачем ждать? Разве и так не ясно? Боишься, вот и все!

— Я боюсь? — обиделся Сашко. И тут же сдался (Микола знал, чем его пронять: более всего не любил Сашко трусов): — Ладно, пусть уж будет по-твоему… Пусть…

На полдороге догнал их Олег Шморгун. Микола и его стал подговаривать. Но Олега пришлось уламывать еще дольше.

— Придумал ты здорово! — похвалил Олег и даже языком прищелкнул, когда Микола рассказал о своей затее. — Только на что мне это сдалось? Мне она ничего плохого не сделала.