Служу Советскому Союзу 2 (СИ) - Высоцкий Василий - Страница 51

— А мне ничего от вас и не нужно слышать. Это вы будете меня слушать, — устало выдохнул я и присел на край стола, положив руки на холодный металл автомата. — И расскажу я вам о будущем. О том будущем, которое случится через пятьдесят лет. Вы же хотели, чтобы я повторил судьбу Иисуса? Чтобы умер на кресте, и даже воскресать не обязательно... Так вот, я человек, который уже умирал и который воскрес. И сейчас я расскажу, что ждет вашу Германию через пятьдесят лет... Вы можете мне верить, можете не верить, но врать тем, кто вскоре умрет, я не вижу смысла. Так вот, ваша любимая Германия объединится...

В их глазах невольно зажегся огонёк недоверия, но я не обратил на него никакого внимания и продолжил:

— Вернее, её объединят для того, чтобы создать жирного поросёночка, который пойдет на убой во имя американского процветания...

Весь мой рассказ занял десять минут. Я твердо и лаконично обрисовал то, что случится в моём будущем. Рассказал про захлестнувшую Германию волну беженцев из африканских, балканских и других стран. Как немцы будут весело участвовать в шествиях ЛГБТ и как истинные арийцы станут людьми второго сорта. Рассказал, что будет с добропорядочными бюргерами, когда американцы лишат их дешевого сырья от восточного соседа. Выдал всю правду, без утайки.

— Вот что случится с вашей любимой Германией, — подытожил я. — Но вы этого уже не увидите. И вы можете мне верить, а можете не верить, мне всё равно. Однако, я не сказал ни слова неправды. Такое будущее грядет и за него вы боролись. Теперь живите с этим знанием то время, которое вам отведено. Прощайте.

Глава 45

Спустя месяц я сидел на набережной города Ленинград. Редкое весеннее солнце выглянуло и осветило хмурую апрельскую воду. Уже начали плавать первые кораблики. Судоходство под разводными мостами набирало силу.

Сидеть на дипломате было не очень удобно, да и промозглый ветер норовил пробрать до костей. Однако, я стойко выдерживал все невзгоды ради одного только вида на Зимний дворец. Красота освещенного солнцем здания завораживала и глаз было не отвести от подобного чуда. Рядом примостился Зинчуков, он протянул горсть семечек. Я взял.

Каленые, с легкой примесью соли. Такие жарились только на чугунных сковородках с необыкновенно толстыми стенками. Тут же возле ног приземлились вездесущие голуби. Они с жадным вниманием уставились на наши руки, прожигая их взглядами и ожидая падения лакомства. Зинчуков угостил и их. Голуби тут же кинулись собирать черные семечки, толкаясь и косолапя.

— Ну как семки? — спросил Зинчуков, вытаскивая новую горсть.

— Огонь. Сам жарил? — спросил я, поддерживая беседу.

— Ага, нажарил целый мешок, да только бабке у перехода оставил. Пусть тоже полузгает, — хмыкнул он в ответ, а потом вздохнул, глядя на Зимний. — Красиво здесь, прямо вот даже матом ругаться не хочется.

— Красиво, — кивнул я в ответ. — Нервы успокаивает.

— А что у тебя с нервами? После Германии вроде бы и нервничать не приходилось.

— Да уж, как там освободили почти всех, да отпустили на четыре стороны. А ведь там у каждого явно не только рыльце в пушку.

— В твоих словах есть небольшое уточнение — "почти всех"! — проговорил Зинчуков. — А это многое обозначает. У других мы брали информацию — это оружие гораздо сильнее воздействует на людей, чем приставленный к голове пистолет. Чтобы сохранить своё теплое место и свою спокойную жизнь, человек способен на многое. Так что мы собрали компромат на многих высокопоставленных чиновников, а в случае чего этот самый компромат может всплыть совершенно неожиданно для ошибающегося человека. Это очень хорошее средство для манипуляций. Думаешь, у американцев нет такого оружия? Конечно есть! Теперь и у нас пополнилась коллекция. А что до "почти всех", то наша цель была строго определенная, а остальные всего лишь сопутствующий ущерб.

Перед глазами невольно всплыл те трупы, который я мельком увидел после посещения комнаты Зинчуковым и его людьми. Там не было живого места. Зинчуков тогда целый день ничего не говорил, только потом сказал, что должен кто-то и в говне копаться, чтобы другие могли нюхать розы. Я не осуждал его. Он выполнял приказ, хотя мне кажется, что и от себя добавил.

Третий Рейх окончательно потерял своих лидеров. Они тоже должны были занять место в подготовленном самолете.

Меня же с Дориным перевели обратно в СССР. Уже на Родине должны были допросить и всё узнать, но... По пути у Бориса Смирнова неожиданно случился сердечный приступ и его не смогли откачать. Сердечко слабое оказалось у паренька и не выдержало переживаний. По крайней мере, так сообщили разведке. Даже предоставили какое-то тело, которое Дорин без раздумий опознал. Сергей был понятливым мужчиной.

Очередное тело, очередная моя смерть. Я как-то уже начал привыкать умирать и возрождаться. Кто-то крестиком вышивает, кто-то модели кораблей собирает и раскрашивает, а я вот умираю, чтобы возродиться. Такое вот веселое хобби..

Теперь же я отдыхал после операции пластической хирургии, набирался сил на новые дела. Мне пока ещё не подобрали новое имя, так что я был мало того что бомжом, так ещё и безымянным. Безымянный бомж с дипломатом под жопой...

— А что там с Ангелой? — спросил я Зинчукова.

— А что с ней? Она же ничего такого не сделала. Была одурманена, ничего не помнит, — поджал губы Зинчуков. — Она чиста и против неё у нас ничего нет. Да, мы намекнули "Штази", чтобы глаз не спускали с этой девушки, но сдается мне, что и в "Штази" есть люди, против которых мы боремся. Не могли же просто так собраться все эти люди... Тут без вмешательства сверху не обошлось. Ну да ничего, со временем и этих, которые сверху, найдем. Никто не уйдет безнаказанным. Как твоя мордочка?

— Заживает. Рука уже пришла в норму, — помахал я левой рукой. — Функционирует лучше прежнего. Скажи, а что Гитлера убили не в войну, это вообще кому-нибудь будет интересно?

Зинчуков посмотрел на меня долгим взглядом. Я выдержал его не мигая. После этого майор вздохнул и проговорил:

— Вот смотрю я на тебя порой и думаю — ведь пацан пацаном. А как взглянешь в глаза, так и курить захочется. Глаза у тебя стариковские, Борис... или как тебя там назовут. Как будто много ты повидал и всё понимаешь. А если всё понимаешь, то должен и это понять — Гитлер умер в Берлине, за несколько дней до Победы. Для всех он умер. Сдох трусливой крысой. А что произошло недавно... Так этому никто не поверит. Вот хоть ты тело предъяви, достань со дна океана и предъяви. Хотя, сейчас его уже должны доедать рыбки... Океан очень удобен в плане сокрытия улик.

— Да? А как же тогда молекулярные исследования? Кости там исследовать и всё остальное?

— А иногда взглянешь в твои глаза и понимаешь, что хрень ты несёшь полнейшую. Эти самые исследования начались вроде только в прошлом году, так что пока доберутся до тех костяшек, да пока их идентифицируют... В общем, пока никто этим заниматься не будет, а рачки и прочая живность уничтожат все улики. Так что успокойся и дыши равномерно. Может, тебя тоже на море отправить? Погулял бы там, привел нервы в порядок.

— Ага, без документов и прочего?

— Ну, за этим проблема не встанет, — Зинчуков достал из своего портфеля объемистый пакет и вручил мне. — С днем рождения, Михаил Александрович Орлов!

— Во как, а другой фамилии не было? — буркнул я, убирая пакет с документами в свой дипломат.

— Была, но раз ты готовишься к поступлению в Ленинградский государственный университет имени Жданова, то для молодого человека лучше будет сразу приводить девчонок в восторг своей фамилией, — проговорил Зинчуков.

— Что? Опять учиться? И почему в Ленинграде? В Москву никак? У меня же личико другое будет.

— Пока никак, — покачал головой Зинчуков. — Бориса Смирнова не должны там видеть, а твои отпечатки пальцев могут неожиданно там всплыть и тогда замучаешься хвосты убирать. Тут тоже дел много. Тебе надо готовиться, учиться. Скоро же выпускной и сдача вступительных экзаменов... Так что набирайся сил и грызи гранит науки.