Следствие, которое ищет убийцу (СИ) - Михайловский Владимир - Страница 6

— К вам джентльмен, месье Микали.

Его оттолкнули с дороги, и появился крупный, дородный человек с редеющими волосами и густыми черными усами. На нем был поношенный плащ поверх мятого твидового костюма.

«Привет, Джонни. Рад тебя видеть. Клод Жарро — старший сержант Третьей роты, второй представитель. Мы вместе совершили ту ночную высадку в Эль-Кебире.»

— Я помню, — сказал Микали. — Ты сломал лодыжку.

— И ты остался со мной, когда феллага прорвали линию. Жарро протянул руку. «Я читал о тебе в газетах, и когда я увидел, что ты даешь этот концерт сегодня вечером, я подумал, что пойду с тобой. Не для музыки. Для меня это ни черта не значит. Он ухмыльнулся. «Я не мог упустить шанс поприветствовать еще одного старого Сиди-бель-Аббеса за руку».

Может быть, он хотел прикоснуться, он, конечно, был достаточно потрепан, но его присутствие вернуло старые времена. По какой-то причине Микали проникся к нему теплотой.

«Я рад, что ты это сделал. Я уже собирался уходить. Как насчет того, чтобы выпить? Здесь поблизости должен быть бар.»

«На самом деле у меня есть гараж всего в квартале отсюда», — сказал Жарро. — У меня маленькая квартирка над ним. На данный момент у меня есть несколько хороших вещей. Настоящий Наполеон.»

— Веди, — сказал Микали. — Почему бы и нет?

Стены гостиной были увешаны фотографиями, описывающими карьеру Жарро в Легионе, и повсюду были сувениры, включая его белые кепи и парадные эполеты на буфете.

Бренди «Наполеон» был достаточно настоящим, и он довольно быстро опьянел.

— Я думал, тебя выгнали во время путча? — спросил Микали. «Разве ты не был по уши в ОАГ?»

— Конечно, был, — воинственно сказал Жарро. «Все эти годы в Индокитае. Я был в Дьенбьенфу, ты знаешь это? Эти маленькие желтые ублюдки держали меня шесть месяцев в лагере для военнопленных. С нами обращались как со свиньями. Затем фиаско в Алжире, когда старик пошел и сделал с нами грязное дело. Каждый уважающий себя француз должен быть членом ОАГ, а не просто лопухом вроде меня».

«Не так уж много будущего в этом сейчас, не так ли?» Сказал Микали. — Старина показал, что он говорит серьезно, когда приказал застрелить Бастьена Тири. Сколько попыток сбить его с ног, и ни одна из них не увенчалась успехом?»

Ты прав, — сказал Жарро, отпивая. «О, я сыграл свою роль. Вот, взгляни.»

Он снял коврик с деревянного сундука в углу, нащупал ключ и с трудом отпер его. Внутри был значительный ассортимент оружия. Несколько пистолетов-пулеметов, набор пистолетов и гранат.

«У меня это здесь уже четыре года», — сказал он. «Четыре года, но сеть накрылась. С нас хватит. В наши дни мужчине приходится искать другие способы.»

— В гараже? — спросил я.

Жарро приложил палец к носу. «Пойдем, я тебе покажу. Эта чертова бутылка все равно пуста.»

Он открыл дверь в задней части гаража и обнаружил комнату, заваленную картонными коробками и упаковочными ящиками всех видов. Он открыл одну и достал другую бутылку бренди «Наполеон».

— Я же говорил тебе, что это еще не все. — Он махнул рукой. «Здесь больше всего. Любая выпивка, какую захочешь. Сигареты, консервы. Освободится к концу недели.»

«Откуда все это берется?» — спросил Микали.

«Можно сказать, с заднего сиденья проезжающего грузовика». Жарро пьяно рассмеялся. «Никаких вопросов, никаких учений, как мы привыкли говорить в Легионе. Просто запомни это, друг мой. Все, что тебе когда-нибудь понадобится — все, что угодно. Просто подойди к старому Клоду. У меня есть связи. Я могу достать тебе что угодно, и это обещание. Не только потому, что ты старый подручный бель-Аббеса. Если бы не ты, феллага, вероятно, отрезал бы мне яйца, среди прочего, в тот раз.»

К этому времени он был уже очень пьян, и Микали поддакивал ему, хлопая по плечу. «Я запомню это».

Жарро вытащил пробку зубами. — За Легион, — сказал он. «Самый эксклюзивный клуб в мире».

Он отпил из бутылки и передал ее через стол.

Он был на гастролях в Японии, когда получил известие о смерти своего дедушки. Старик, с годами становившийся все слабее и страдавший артритом в одном бедре, некоторое время нуждался в палках, чтобы ходить. Он потерял равновесие на кафельном полу балкона квартиры и упал на улицу внизу.

Микали отменил все концерты, какие мог, и улетел домой, но прошла неделя, прежде чем он добрался до Афин. В его отсутствие коронер распорядился провести похороны, кремацию в соответствии с пожеланиями Дмитрия Микали, изложенными в письме с инструкциями его адвокату.

Микали сбежал на Гидру, как и раньше, на виллу на полуострове за Молосом. Он переправился из Афин в порт Гидра на подводных крыльях и обнаружил, что Константин ждет, чтобы забрать его на катере. Когда он поднялся на борт, старик, не говоря ни слова, вручил ему конверт, запустил двигатели и вывел лодку из гавани.

Микали сразу узнал почерк своего деда. Его пальцы слегка дрожали, когда он открывал конверт. Содержание было кратким.

Если ты читаешь это, значит, я мертв. Рано или поздно это приходит ко всем нам. Итак, никаких грустных песен. Больше никакой моей глупой политики, чтобы утомлять вас, потому что, в конце концов, конец, возможно, всегда один и тот же. Я знаю только одно с полной уверенностью. Ты осветил последние годы моей жизни гордостью и радостью, но больше всего своей любовью. Я оставляю тебе свое и свое благословение вместе с ним.

Глаза Микали горели, ему было трудно дышать. Когда они добрались до виллы, он переоделся в альпинистские ботинки и грубую одежду и отправился в горы, часами шел пешком, доводя себя до состояния полного изнеможения.

Он провел ночь в заброшенном фермерском доме и не мог уснуть. На следующий день он продолжил восхождение, проведя еще одну ночь, похожую на первую.

На третий день он, пошатываясь, вернулся на виллу, где Константин и его жена уложили его в постель. Старуха дала ему какое-то травяное зелье. Он проспал двадцать часов и проснулся спокойным и снова контролирующим себя. Этого было достаточно. Он позвонил Фишеру в Лондон и сказал ему, что хочет вернуться к работе.

В квартире на Аппер-Гросвенор-стрит меня ждала гора почты. Он быстро просмотрел и остановился. На одном была греческая почтовая марка с пометкой «Личное». Письмо было отправлено его агенту и переадресовано. Он отложил остальные письма и открыл конверт. Сообщение было напечатано на простом листе бумаги. Адреса нет. Без имени.

Смерть Дмитрия Микали не была несчастным случаем — это было убийство. Обстоятельства таковы. В течение некоторого времени он находился под давлением со стороны определенных слоев правительства из-за его деятельности в Демократическом фронте. Различные свободолюбивые греки вместе составили досье для представления в Организацию Объединенных Наций, включающее подробную информацию о политических заключенных, содержащихся без суда и следствия, зверствах всех видов, пытках и убийствах. Считалось, что Дмитрий Микали знал о местонахождении этого досье. Вечером 16 июня его навестил в его квартире полковник Джордж Вассиликос, который несет особую ответственность за работу политического отдела военной разведки, вместе со своими телохранителями сержантом Андреасом Алеко и сержантом Никосом Петракисом. В попытке заставить Микали раскрыть местонахождение досье его жестоко избили и прижгли лицо и интимные части тела зажигалками. Когда он, наконец, умер из-за этого лечения, Вассиликос приказал выбросить его тело с балкона, чтобы смерть выглядела как несчастный случай. Коронеру было приказано составить отчет, который он сделал, и он никогда не видел тело, которое было кремировано, чтобы следы жестокого обращения и пыток были стерты. Оба сержанта Алеко и Петракис хвастались этими фактами, будучи пьяными, в присутствии нескольких людей, дружественных нашему делу.

Ярость в Микали была живым существом. Физическая боль, охватившая его тело, не была похожа ни на что, что он когда-либо испытывал в своей жизни раньше. Он согнулся пополам в судороге, упал на колени, затем свернулся калачиком в позе эмбриона.