К. С. Петров-Водкин. Жизнь и творчество - Адаскина Наталия Львовна - Страница 50

Среди первых картин, начатых Петровым-Водкиным в Париже, можно назвать «Хаос»[335], «У фонтана», «Элегия».

В июне[336] в пансионе г-жи Йованович в Фонтене-о-Роз близ Парижа, где снимал комнату, познакомился с ее дочерью Марией, которая впоследствии стала его женой.

Мари Йованович родилась 7 февраля 1885 в Levallvis-Perret (департамент Сена), ее мать — француженка, отец — серб. Воспитание получила в монастыре в Баньё, в 10 км от Парижа. Умерла М. Ф. Петрова-Водкина в 1960 в Ленинграде[337].

При первой встрече Мари произвела на будущего мужа сильное впечатление, потом ему казалось, что увлечение прошло.

9/22 августа написал матери: «В Париже была со мной одна встреча, о которой я тебе не писал ни слова — я едва было не женился, но к худшему или к лучшему это не случилось, и я очень резко разошелся с этой девушкой навсегда… у меня странная способность быстро и сильно привязываться к людям, но также скоро и уходить от них. Может быть прав один газетчик, который сказал о моем „Орнине“, что он любит человечество, но не любит людей — может быть я и есть таков»[338].

Июль — август провел в местечке Пон-Круа (Pont Croix), департамент Финистер. Здесь работал над «Звенящим островом» и над повестью «Письма из Понт-Круа или когда люди отдыхают»[339], а также занимался живописью (пейзажные этюды). По возвращении в Париж — работа над картиной «Зверодух».

Вернувшись осенью в Париж после поездки в Пон-Круа, он сделал предложение Мари Йованович, в ноябре — гражданская свадьба[340]. Молодые переселились в Париж. Мастерская была в Пассаже-дю-Люк, где жена позировала для картины «Элегия». Судя по письмам, восторг первых месяцев брака сменился у Петрова-Водкина некоторым недоумением и каким-то томлением.

3 октября сообщил матери: «Вхожу в кружки французских художников — сегодня получил приглашение на открытие выставки»[341], то есть на открытие Осеннего салона, где был раздел «Два века русской живописи и скульптуры», но сам художник в нем не участвовал[342].

После успеха постановки первой пьесы, по приезде в Париж продолжил работу над «Звенящим островом», который также предполагалось ставить в Передвижном театре в России[343]. Это символистская в духе Метерлинка пьеса — легенда об искателях чудесного Звенящего острова.

В октябре написал матери о предполагавшемся знакомстве с «любимым писателем»: «…в России меня даже упрекали подражанием ему в моих первых вещах (его имя Метерлинк)»[344].

Уже к концу года возникли сомнения в возможности ставить новую пьесу в Передвижном театре (речь шла о том, что дорого, но, видимо, были и другие причины).

В январе он написал матери о своем браке: «А сказать не могу, счастлив я или наоборот несчастлив. <…> Долго ли это продолжится, я не знаю, только я не ожидал такой привязанности ко мне. Не знаю, осложнится ли это последствиями и насколько тяжело мне будет покончить с этим»[345]. Видимо, сказалась разница культур, воспитания, привычек… вплоть до отсутствия общего языка.

После женитьбы продолжается знакомство с Парижем, супруги осматривают Музей Клюни и другие музеи, Ботанический сад, Фонтенбло… Знакомство с художественной жизнью Парижа, с творчеством художников группы «Наби». Вместе с женой он посещал квартальный театр в рабочем районе, делал зарисовки. Написаны картины «Драма», «Фарс», «Кафе», «…я познакомила мужа с моей сестрой, — вспоминала Мария Федоровна. — Результатом была картина, на которой Кузьма Сергеевич нарисовал сестру на первом плане»[346].

13 апреля осмотрел Марсель и выехал пароходом в город Алжир (13–30 апреля).

«…осмотрел весь Алжир. Я был поражен красотой города и его тропическими деревьями; побывал в мечетях с их украшенными мозаикой стенами, освежающими ключами и с точно вышедшими из волшебной сказки арабами в белых одеждах. Начал работать». Бискра (1–27 мая). «Здесь дико и все дышит Сахарой <…> Невозможно выразить словами величие Сахары. Ужасно светло и жарко. <…> Бискра — оазис, а вокруг оазиса — море песку <…> Вчера я был в арабской деревне — как там красиво в тени пальм, я сделаю там несколько этюдов. <…> Право у меня жадность на работу; творю, ищу и все недоволен, думаю эту поездку посвятить только живописи», «…трудно описать тебе это величие и ужас пустыни. Бискра, где я живу, это как сковорода на огне, и носятся вихри раскаленные. Тучи песку вокруг». Константин (28 мая — 6 июня). «После пустыни мне здесь показалось холодно и грязно, зато очень живописно». «Может быть, здесь есть открытки с видом грота Рюммель <…> Впечатление от него просто фантастично — за этот грот я простил грязь Константины». Тунис (7–19 июня). «Вчера бродил весь день без дела, но сегодня утром начал понемногу работать. Насколько Константина (арабский квартал) голубого цвета, настолько Тунис совершенно белый, и арабы здесь более основательные, но пока я еще не нашел ничего любопытного». Карфаген (13 июня). «Вчера провел весь день в Карфагене <…> я провел весь день среди воспоминаний далекого прошлого…»[347]

В июне он вернулся в Париж через Марсель (выехал 21 июня). По впечатлениям путешествия была написана книга, которая вышла в России в 1910[348]. Наряду с живописью в Африке продолжает заниматься литературой, здесь написана «африканская» пьеса[349], героями ее были Хамон, Айша и др. Некоторые сюжетные мотивы мы узнаем и в очерке о поездке в Африку.

По возвращении в Париж в двадцатых числах июня встреча с Мельцером, финансировавшим его пребывание за рубежом, который остался доволен работами художника[350].

Летом (уже после поездки в Африку) сообщил Гайдебурову о своем согласии показать «Звенящий остров» В. Ф. Комиссаржевской для постановки в ее театре. Однако и этот вариант не был осуществлен, «…с пьесой в 1 театре ничего не вышло из-за безденежья его директора, отдал „Звенящий остров“ теперь в другой театр, но ответа еще не имею»[351].