Звезды царской эстрады - Кравчинский Максим Эдуардович - Страница 27

– Юрий, сумасшедший, только ты можешь придумать что-нибудь подобное!

У Лианозовых мы продолжали начатое у меня весь остаток ночи, весь день до семи часов вечера. Да и в семь вечера загул прекратился потому лишь, что оркестр должен был явиться в «Виллу Родэ» к исполнению своих обязанностей. Музыканты потащились пешком в Новую Деревню, неся на себе свои инструменты и напоминая бродячий оркестр.

Эта глава была бы неполной, если бы я не закончил ее в нескольких словах тем, как расстроилась моя свадьба с Марией Николаевной Загорской. Для этого надобно вернуться несколько назад к предреволюционному времени Великой войны.

Как я уже сказал, невеста жила у меня. У нас было решено: я сделаю двухмесячную сибирскую поездку, вернусь, и мы тотчас же обвенчаемся.

Прямо с вокзала мчусь домой, и первый вопрос швейцару:

– Мария Николаевна дома?

– Нет их, Юрий Спиридонович. Уехали назавсегда. Барин, папенька их, приезжали и увезли к себе Марию Николаевну.

Я превратился в соляной столб. Это был большой удар, после которого я долго не мог оправиться…

Глава VIII

Я – КИНОАРТИСТ. КАК Я КРУТИЛ ФИЛЬМ «ПЕТЛЯ СМЕРТИ». ПРУССАКИ НА КАМЕННОМ ОСТРОВЕ – ЖИВОЙ АНЕКДОТ С М. В. РОДЗЯНКО

…Теперь опишу, как я играл для кино, или, говоря по-современному, как я «крутил».

В те годы, перед самой войною, наша кинематография успела проявить себя весьма и весьма заметно, и, как это ни странно, Петербург в этом нисколько не был повинен. Все лавры приходились на долю Москвы. Ханжонков, Ермолаев, Тиман и Рейнгардт выбрасывали на рынок одну картину за другой, соперничали «вендеттами», и вообще оставалось только радоваться.

Не только в одной кинематографической области, но и в более серьезных видах искусства Белокаменная шла впереди Северной Пальмиры и была очагом свежих течений в музыке, драме, опере, живописи и поэзии. Но это всем известно, и, отметив это мимоходом, возвращаюсь к моим воспоминаниям.

Да, Петербург безмолвствовал. Не было ни одного павильона, ни одной кинофабрики, не было вообще съемок, за исключением разве чисто репортажного жанра. Но, кажется, в 1912 году возникло общество «Вита» с двумя офицерами во главе – поручиком конной артиллерии Гельгаром и поручиком запаса уланом ее величества Адлербергом. Молодые, полные огня и увлечения Великим Немым, они бодро и живо взялись за дело и выпустили картину, которая двухтысячным метражом своим, обилием действующих лиц и увлекательностью и разнообразием действия побила все вышедшее на московском рынке. Это был «Борец под черной маской» по сценарию Брешко-Брешковского. Лучшие атлеты-борцы России и Европы, подвизавшиеся тоща в Петербурге, были в этой картине простыми фигурантами. «Борец под черной маской» прошел с успехом не только у нас, но и во всей Европе, где был распространен фирмою «Братья Пате», купившей в собственность ленту для Запада и для Америки.

Адлерберг и Гельгар, окрыленные этим успехом, поспешили заказать Брешко-Брешковскому новый сценарий, и тоже из цирковой жизни. Это и была драма «Петля смерти», где совершенно неожиданно для себя самого приглашен был я на роль «любовника-злодея». Я был усердным посетителем кинематографа, но самому крутить – это если и приходило мне в голову то весьма неопределенно и смутно. Да и где крутить, у кого? В Петербурге, как я уже сказал, до возникновения «Виты» была в этом отношении пустыня Аравийская, а в Москве уже прочно сидели на своих местах и Мозжухин, и Максимов, и Рунич, и Полонский.

Ю. Морфесси в оперетте «Веселая вдова»

Однажды я приехал позавтракать к Котану. В обширном вестибюле стояли уже без верхнего платья плотный, румяный Гельгар, превратившийся из конно-артиллериста в летчика, и двое в статском – Брешко-Брешковский и тонкий, изящный Адлерберг. Я попал к Котану сразу после похорон, уже не помню чьих, и был в цилиндре, в черном двубортном, перетянутом в талии модном пальто и в белых перчатках с черными жилками.

В руках у меня была трость.

И так я шел прямо на упомянутых двух кинодиректоров и писателя-романиста, чтобы поздороваться с ними.

И все трое в один голос:

– Вот, вот именно таким он нам и нужен, со всей своей фигурой, с цилиндром, пальто и перчатками!

Через несколько минут мы сидели за столом, и пока степенный татарин-лакей подавал нам закуски, выяснилось, зачем я был нужен.

Они уже давно искали и не «Веселая вдова» могли найти «героя» для «Петли смерти». Этот герой должен быть светским человеком, спортсменом, должен безукоризненно одеваться, должен ездить верхом и, конечно, уметь играть и не должен уклоняться от таких трюков, которые могут повлечь за собою неприятные физические ощущения и неудобства. Факт приглашения показал, что внешним требованиям я соответствую. А вот относительно трюков с возможностью физических повреждений я попросил высказаться определеннее.

Мне тотчас же пояснили:

– Финальный трюк? Извольте… Герой сидит в барьерной ложе, в таком же цилиндре и таком же пальто, и, ничего не подозревая, становится жертвой мести своего соперника. Месть заключается в следующем: наездник-ковбой сознательно делает ошибку. Мчась по кругу, он, свистя в воздухе своим лассо, захлестывает петлею вас, вместо клоуна, который по плану заговорщиков должен стоять рядом с вашей ложей. И вот здесь-то для вас тридцать, сорок секунд малоприятных. Ковбой волочит вас с петлею на шее по песку арены за своей лошадью, и хотя опасностью для жизни это не грозит, но удовольствия мало. Если это вас не смущает, мы сейчас же ударим по рукам, а завтра подпишем контракт…

Я не колебался ни одного мгновения. Было бы малодушием колебаться. Наоборот, любопытный трюк манил меня, да и вообще перспектива сыграть первую роль в интересной картине сулила и артистическое удовольствие, и чисто человеческое, и новизну впечатлений…

Приступили к съемкам; я был тотчас же ими захвачен. Какая смена впечатлений и места! Какие чисто кинематографические перебрасывания из павильона в Летний сад, из Летнего сада на Острова, с Островов в цирк-модерн, ожидающий нас и освещенный гудящими, ослепительно яркими юпитерами.

«Петля смерти» заняла у нас около трех недель. Из мужских ролей остался у меня в памяти Кайсаров на лошади, выступавшей испанским шагом; из женских – «королева пластических поз» в исполнении А. Е. Брешко-Брешковской.

Признаться, я не без волнения готовился к трюку с ковбоем, с его лассо на моей собственной шее. Но отчасти мой личный опыт старого актера, отчасти опыт ставивших картину руководителей – все это сгладило неприятные возможности, и вся эффектная сцена прошла безболезненно и вполне гладко. Но зато когда на парадном просмотре я увидел себя на экране, я сам задним числом ужаснулся – до того момент вышел и трагическим, и жутким.

«Петля смерти» сразу дала мне кинематографическое имя, и я получил ряд приглашений «крутить» как от «Виты», так и, с ее легкой руки, от вновь создавшихся предприятий. Крутил я в «Княгине-цыганке» и в «Злых коршунах» по романам графини Сологуб, в «Веселом мертвеце» Аркадия Бухова и в большой патриотической картине – это уже в годы войны.

Фабула картины была навеяна разгромом Калиша немцами. Я изображал чиновника, которого знаменитый майор Прейскер хотел расстрелять и который, чудом спасшийся, уже как доброволец появляется на театре военных действий. Воздушные сцены мы снимали, конечно, на Островах, где нашей базою для переодевания, грима и питания был особнячок примадонны Дмитриевой. Она же, Дмитриева, играла центральную женскую роль в картине, и по сценарию я был в нее влюблен.

Эти съемки ознаменовались анекдотическим курьезом, в тот же день облетевшим весь Петербург. Дело было так. Взвод немецких солдат – наших русских артистов, одетых в походную форму прусских гвардейцев: мундиры, каски, винтовки, всё как следует, – ведет меня на расстрел. А я, как и подобает герою, спокойно и гордо шествую на смерть.