Трижды проклятый (СИ) - Соколов Юрий Юрьевич - Страница 43

С приближением ночи я ощутил такое же смутное беспокойство, как тогда, когда меня еще у некрополя вытащила из лагеря Сехмет. И пошел к скалам, так как именно туда хотелось идти. Рано выкатившаяся на небо луна мешала сумеркам сгущаться быстро. В маленьком ущелье, у бойкого родничка, сидела на камне Агапэ. Выглядела она весьма хорошо для существа, которое только вчера расщепило себя до протонов.

— Здравствуй, спасительница! — сказал я. — Рад видеть тебя невредимой.

— Не думай, пожалуйста, что я теперь буду выручать тебя всегда, как в безвыходное положение попадешь, — предупредила богиня немного по-детски, словно дала мне списать на уроке.

— И не подумаю думать таким образом, — пообещал я. — Но за этот раз большое спасибо.

— Не благодари. Конечно, ты догадался, что всему виной Весточка. Когда ты обратился ко мне с просьбой даровать ей жизнь, я слишком увлеклась взятой на себя задачей. Которая оказалась совсем не простой. И пока ее решала, слишком крепко связала себя с птичкой эмоционально. Тебе это знакомо: ты сам рисковал, спасая Весточку под влиянием секундного порыва. Позже не поленился узнать о ней все и воззвать ко мне о помощи, что уже просто порывом назвать никак нельзя. Со мной случилось наоборот. Но в будущем я намерена лучше себя контролировать.

— Хороший самоконтроль не всегда благо. Сбои в нем иногда позволяют творить по-настоящему добрые дела. Как ты Велиару навешала — любо-дорого! Жаль, что я не мог показать вашу схватку всему миру. На нее стоило посмотреть!

— Ты восхищаешься ею потому, что воин. Но я не должна была так поступать. Никогда, ни при каких условиях.

— Если система повесила на тебя взыскания, то очень жаль. Тем не менее повторюсь: ты правильно поступила. И любой нормальный смертный, полубог или бог сказал бы тебе то же самое. Что в моем мире, что в вашем, все живущие делятся не на расы и народы, не на бедных и богатых, не на темных и светлых, и даже не на наших и не наших, а на сволочей и не сволочей. Велиар сволочь, каких мало. Не оттого, что меня истязал, — мало ли по каким причинам такое можно делать. А оттого, что ему это нравилось. Ему был важен не только результат. Он наслаждался процессом. Конечно, есть козлы и хуже, но для него это не оправдание. Так вот: сволочей надо хоть иногда карать. Не столько даже для восстановления справедливости, которой, может, в идеальном виде и не существует вовсе. А чтобы самому не превратиться в равнодушную мразь, вечно оставаясь лишь молчаливым свидетелем чужих зверств. Сражаться против всякого гадья — зачастую единственный способ отделить себя от него.

Агапэ встала и подошла ко мне. По сравнению со мной она казалась низенькой и очень хрупкой: сколько я силу качал, а вместе с ней и мышцы! Инстинктивно хотелось взять и спрятать небожительницу в какое-нибудь безопасное место — как будто она в этом нуждалась.

— Сехмет сказала тебе правду: ты можешь безопасно уйти из Гинкмара, и никто тебя не тронет, — тихо произнесла богиня. — И все же прими вдобавок мое благословение на дорогу. Ты хочешь снять проклятие с Зальма — это благое дело, пусть и начал ты его не совсем бескорыстно. У меня там было восемнадцать храмов и часовен. И когда я их потеряла, то скорбела не об уменьшении числа прихожан. Просто святилищ любви было почти два десятка на такой небольшой город! Величайшая редкость…

Агапэ поднялась на цыпочки и возложила мне на голову руки. Те самые, которыми она метала в Велиара миллионоваттные молнии. Но сейчас из них хлынуло такое ласковое тепло, что я чуть не растаял, как снежок на солнцепеке. Вот дурак — следовало хоть наклониться, чтобы ей было удобнее! И чего я такой неуклюжий бываю?

— Не хочешь — так не наклоняйся, — сказала Агапэ, отступая на шаг. — Есть смертные с жесткой шеей и негнущейся спиной. Они не любят поклонов — и ты один из них. Разумные рождаются разными, и это хорошо. Будь они одинаковые, нас, небожителей, не требовалось бы так много. Кого-то не существовало бы вовсе. Возможно, меня. Именно вы призываете богов из небытия. И степень нашего величия или ничтожества тоже зависит от вас.

Вот жизнь, думал я, возвращаясь в лагерь. Странствия, приключения, битвы, встречи с богинями при луне! Что еще ждет впереди? Чтобы узнать, надо лишь идти вперед. Поджидающее там всегда лучше пережитого. То уже было. А это еще будет…

Как только Джейн сказала, что Варос — самый пострадавший из нас — готов к походу, мы попрощались с Нагибатором, Мудовидом и всеми непобедимыми. Помимо обязательных в любом предприятии эликов, нас щедро снабдили съестными припасами, и поначалу мы двигались без остановок ради охоты. Монстры на нас не нападали, пока мы не нападали на них. А нападать нам как-то не хотелось. Будь я один, счел бы это следствием благословения Агапэ — так ведь и Джейн пребывала в мирном настроении. Наверно, все же сказывалось недавнее участие в жесточайшей битве. После такой даже заядлого рубаку не сразу потянет на кровопролитие.

Вторую половину пути охотиться все же пришлось, а от прокачки мы продолжали косить. Не пришли еще в полный психологический порядок, да и к окраинам лесов с каждым переходом приближались. А у окраин с нашими статами ловить особо нечего, разве что исключительный случай представится. Я о своем развитии теперь мог судить только по укреплению навыков и способностей, то есть очень приблизительно. Однако думал, что оно уже подпирает у меня под семидесятый уровень. Ведь я и чисто как боец сильно поднялся на Полях, и кач полководческих скиллов поначалу очень много дает для роста в классе. Лишь впоследствии этот процесс замедляется, как и любой другой.

Зальм, естественно, ничуть не изменился: та же каменно-песчаная пустошь. Несмотря на это, въезжал я в него с особенным чувством. Джейн «дома» и «улицы», какими они бывают днем, и вовсе видела впервые. Нападений монстров не случилось и здесь. Мы беспрепятственно добрались до Площади правосудия. Лучше места не сыскать. С террас на крышах Домов приговоров обычно оглашаются не только судебные вердикты, но и вообще любые указы. Мы на террасу влезть не могли, так как Дом представлял собой среди дня такой же валун, как и остальные здания, только выдающихся размеров. А проклятие надо именно днем снимать — не ночью же. Но подойдет и место перед Домом — там, где у него было крыльцо.

Я вытащил свиток, повертел в руке. Отдал Джейн и сказал:

— Мне кажется, право его прочесть принадлежит тебе.

Она долго смотрела на меня, прежде чем взять в руки свернутый трубочкой пергамент. Затем кивнула, улыбнулась с благодарностью и сломала печать. Ее лицо осветилось такой радостью, какой я в жизни не видел. Стало — как бы сказать? — подлинно одухотворенным. Молодец я, правильно сделал. Видно, Джейн еще крепче прикипела сердцем к Зальму, чем о том говорила мне.

Превращение пустоши в город началось уже на первых словах последовательности. И не частичное, которое происходило тут с наступлением темноты, а полное. Завершилось оно на заключительной молитве.

Потом какое-то время ничего не происходило. Мы видели перед собой Зальм таким, каким он был в день неудачного возведения волшебной стены вокруг него. Только с пустыми улицами, точно самым ранним утром. И вот где-то хлопнула дверь. Другая… Где-то распахнулись ставни. Послышался шум в питейном заведении на другом конце площади. А из особняка слева выскочил гном — коренастый, бородатый, как все они. Он вертел головой, щупал себя, притопывал ногами, пробуя подошвами сапог надежность мостовой — и вдруг вскинул руки к небу и закричал во весь голос. Свершилось! Свершилось! Слышите, зальмовцы? Мы свободны!

С соседних улиц и площадей ему отозвались десятками криков. Сотнями. Весь город взорвался восторженным воплем. А гном смешно подпрыгивал, приплясывал на месте и продолжал голосить, хотя его было уже не слышно.

Жители массово повалили из домов наружу вслед за первыми храбрецами. Эльфы обнимались с гноллами точно родные братья. Нарядные барышни голубых кровей тискали в объятьях проституток из борделя над пивной. Аристократы и маги взасос целовали кухарок и торговок. Градоначальник звал стражу, приказывая немедленно выпустить всех преступников из Узилища и освободить приговоренных к казни.