Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы - Врублевская Галина Владимировна - Страница 31

– Выпейте.

Клацая зубами о край стакана, я отпила пару глотков, поставила стакан на столик и уже спокойнее закончила речь:

– … только не понимаю, зачем господину редактору и вам нужна вся эта мистерия. Заявили о вакансии журналиста, прикрылись солидным изданием…

Я с усталым равнодушием забрала свой паспорт со стола менеджера, схватила в охапку куртку со спинки стула и сделала шаг назад.

Личико белоголовой «балерины» вдруг впервые за время нашего общения преобразилось. Кукольность стерлась с ее лица, и в нем появились проблески заинтересованности:

– Так вы журналистка? Зашибись! Никогда бы не подумала! Занесу в меморис. Тогда сможете неплохо забашлять, если будете не только собирать грины за рекламу, но и писать заказчикам статьи.

– Ни-за-что! А ваш Синицын – просто аферист, разводит людей по телефону, представляется редактором «Городских новостей», зазывает на собеседование…

– Отпад! Вы искали Синицына, завреда «Городских новостей»? Так его кабинет выше, на четвертом этаже. А наш офис на третьем. Но считайте, что вам крупно повезло, что «ошиблись номером». С оплатой у нас куда лучше! Давайте обговорим условия…

Но я уже бежала к двери, прочь из сомнительной шарашки, от приблатненной девахи. Балда! Ошиблась этажом, и пенять не на кого! Сколько времени зря потеряла!

Бегом одолела еще один этаж и, запыхавшись, с курткой под мышкой, ввалилась в кабинет редактора «Городских новостей». На этот раз я с порога уточнила, туда ли попала. Грузный мужчина с оплывшим несвежим лицом подтвердил, что он действительно заведующий редакцией Синицын. По его внешности трудно было определить его возраст: редкая, с проседью шевелюра, два подбородка, перетекающие в толстую шею. Тесноватый ему пиджак морщил в рукавах выше локтей и едва сходился на животе. А на лацкане пиджака белела крошка от пирожного.

Синицын поначалу не мог взять в толк, кто я и что мне от него надо:

– И что вы хотите?

Я, не отводя взгляда от неуместной крошки, напомнила, что звонила ему вчера из дома, и сегодня, с вахты. Что он назначил мне собеседование.

Он задумчиво посмотрел на мои старенькие сапожки – я стояла у двери, замерев – повторил мною фамилию, затем недоверчиво качнул головой:

– Так-так. Я время не засекал, милая барышня, но час, наверняка, прошел, как вы заказывали пропуск. Позвонили и пропали. Я уж было решил, что вы – очередной распространитель гербалайфа, захотели проникнуть в наше здание под видом репортера. Житья нет в последнее время от всяких коробейников и агентов!

– Заблудилась в ваших коридорах, – не вдаваясь в подробности, сказала я.

– Оперативность для журналиста главное, а вы – «заблудилась в коридорах», – он недоверчиво выворотил толстые губы.

Я промолчала.

– Значит, решили испытать себя в журналистике? И опыта работы нет?

– Меня в студенческой многотиражке печатали, – выпрямила спину, иду ва-банк, вспомнив, как однажды в студенческие годы и впрямь написала заметку про результаты сессии в институтскую газетку.

– Ну ладно, вы положите вещи-то на стульчик в углу, а сами поближе присаживайтесь. Побеседуем. И какую же тему вы хотели бы освещать в нашей газете?

– Могла бы писать об искусстве, о литературных новинках. Я в курсе…

– Ха! – редактор прерывает мой лепет. – У меня в соседней комнате сидит целый рой дамочек-искусствоведов, но сейчас не то время, чтобы про спектакли рассуждать. Народ от театра отхлынул, его насущные дела волнуют. Нужны острые материалы, потому мы и дали открытое объявление. К бомжам пойдете? Сможете написать репортаж?

Испытывает меня? Запугивает?

– Пойду к бомжам!

Отвечаю утвердительно, но сердце обрывается, будто мне предлагают прыгнуть в пропасть. И даже крошку больше не вижу на его лацкане, стряхнул, что ли?

«Язвы общества»

Отправляясь на задание, надела грубые мужские ботинки – напоминание о поездках на овощебазу от НИИ. Наверняка, придется лазать с фонарем по грязным подвалам и пыльным чердакам! И перешитую куртку жалеть не стану, чай, не шуба.

Но я перестраховалась: моя командировка обернулась обычными интервью. Вначале мне надлежало встретиться с президентом недавно основанного в городе Фонда «Ночлежка», адрес которого сообщил редактор. Президента отыскала в тесном кабинетике с небольшим запыленным окошком. Сбоку у обшарпанного письменного стола приткнулся колченогий стул, на который я с опаской присела. Молодой человек лет тридцати, с небрежно подправленной бородкой, рассказал, что сам хипповал, ездил автостопом по стране, ночевал на вокзалах. Позже остепенился и начал помогать тем, кто оказался на дне. А таких было немало: как только отменили статью о бродяжничестве, так все бездомные, осмелев, выбрались из закутков на улицы города. Днем бродили по улицам, грелись в метро, попрошайничали, подворовывали. Ночевали где придется.

Пока достижения фонда не впечатляли: он мог предоставить своим подопечным лишь скудное одноразовое питание. Но проекты внушали оптимизм: организовать пункт помывки, поставить теплую палатку, а в будущем построить двухэтажный ночлежный дом. Дав обстоятельное интервью, президент-бородач проводил меня в соседний, обустроенный подвал, где и размещался пункт питания: три пластмассовых стола и окошко раздачи.

В меню обеда входила кружка горячего бульона из растворимых кубиков и кусок хлеба. Поговорила с теми, кого застала в этот час в тускло освещенном помещении, наполненным смрадными испарениями немытых тел и грязной одежды. Все бомжи ссылались на стечение обстоятельств, на нелепый случай, выбивший их из колеи привычной жизни. Рассказанные истории не отличались разнообразием. Жил нормально, но пил. Развелся с женой, оказался на улице. Попал по дури в тюрьму, потерял площадь. Женщин там я не встретила.

Запомнился высокий парень в небрежно накинутом на плечи полушубке из овчины, когда-то белом, но теперь донельзя замызганном. Пояснил, что тяжеловатую для нынешней оттепели одежду приходится таскать с собой, оставишь где – украдут. Рисуясь передо мной похвастался, что учился в институте, занимался фарцовкой-спекуляцией и загремел на нары. Освободился, узнал, что сестра его выписала из комнаты и привела к себе мужа. Решил не мешать молодым.

Мужик постарше, с бугристым красным носом, признался, что выпивал, повздорил с начальством, и тоже лишился и работы и служебного общежития. Никто из бездомных не высказывал мечту куда-то устроиться, попробовать все начать сначала. И я понимала их. Если тысячи квалифицированных специалистов обивали пороги биржи труда, то вряд ли на что могли рассчитывать люди, утратившие навыки профессии и не имеющие прописки.

Преодолев накатившую тошноту от букета разнородных запахов, побеседовала с одним-другим-третьим. Напросилась в гости к парню в обтрепанной овчине, узнав, что он ночует на чердаке этого же здания. Вместе поднялись на последний этаж старого петербургского дома. В тупике узкая железная лесенка, далее – рассохшаяся деревянная дверь, прикрытая лишь щеколдой. Пригибая головы, заходим на чердак, ступаем по засыпанным шлаком перекрытиям. Устроился бездомный нелохо: под теплыми трубами помещался основательный матрац с торчащими из него пружинами, рядом приткнулся старый ящик, заменяющий стол и буфет. Однако на обратном пути, выбираясь через узкую дверцу, я зацепилась-таки рукавом за гвоздь!

Хотя надорванный рукав слегка подпортил настроение, вскоре я забыла о нем. Впечатления от встреч с бомжами переполняли, материала для статьи – с лихвой. Наскоро пообедав, успела еще съездить и в читальный зал, где отыскала учебник журналистики. Пролистала от корки до корки, подробно изучив главу, как выстраивать репортаж. Тут же набросала план, и к ночи был готов окончательный текст. Разве что, не имея машинки, написала его от руки.

Но утром, прежде, чем ехать в редакцию, занялась починкой куртки. Отыскала в корзинке для рукоделья два прямоугольника мягкой коричневой кожи: остатки старой сумки. Выкроила из них овалы и нашила на оба рукава в районе локтя: на порванный и на целый. Куртка стала еще художественнее, еще больше похожа на репортерскую!