Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы - Врублевская Галина Владимировна - Страница 19

В эти годы разговоров о гласности и перестройке первой перестроилась на новый лад бюрократия. Так, запомнилась массовая переаттестация сотрудников. Сама по себе аттестация, как форма оценки квалификации специалиста, известна давно, однако на волне «перестройки» модернизировались в модном русле. Мне, попавшей в ту пору административную струю, довелось побывать секретарем и аттестационной комиссии. Конечно же, впоследствии, я написала на эту тему сатирический рассказ, лишь слегка заострив ситуацию.

АТТЕСТАЦИЯ

Я вышла в коридор, и толпа бледных, испуганных сотрудников окружила меня.

– Ну, как там? Что спрашивают? Кто сегодня в комиссии?

Я холодно, как подобает секретарю, посмотрела поверх голов и объявила:

– Перерыв.

Инженеры и техники, на минуту успокоились, но тут же кольцо вокруг меня стало еще теснее. Я поняла, что аттестуемые меня не выпустят, пока не узнают подробности.

– Да, не волнуйтесь, – сказала я снисходительно. – Ни вопросы, ни, тем более, ответы, роли не играют.

Люди с недоумением переглянулись. И снова грозно потребовали от меня:

– Скажите, что спрашивают!

– Ну, ладно, – уступила я любопытным, – вначале комиссия поинтересуется, какие у вас недостатки?

– Отдельные! – хором выдохнули сотрудники.

– Верно, – похвалила я их. Обладатели отдельных недостатков чуть расступились, дав мне вздохнуть.

– А про успехи? – поинтересовался кто-то.

– Конкретно, нет. Это никому не интересно. Главное, рост. Спросят, как вы повышаете производительность труда.

– Как мы повышаем производительность труда? – повернулись все к инженеру без определенных занятий, профоргу Орлову.

– Раньше мы работали вяло, – бодро начал профорг, – потому что был застой,

– «застой», – лихорадочно конспектировали сотрудники.

– А теперь началась перестройка.

– Перестройка! – стройной речовкой пропели сослуживцы.

– Ну, а, напоследок, – разоткровенничалась я, – председатель улыбнется и спросит: «Какие будут пожелания к администрации?».

– Неужели? – усомнились некоторые.

– Честное слово! – поклялась я. – Можете говорить все, что в голову взбредет.

– А как лучше ответить? – озабоченно спросил Орлов. – Что комиссии больше нравится?

– А ей все равно, – устало сказала я. – Комиссия, ведь, ничего не решает. Все заранее расписано: кому разряд повысить, кого наказать, кого к награде представить.

– Как? И перестройка ее не коснулась? – обрадовался профорг.

– Почему же? Есть изменения, – охладила я его восторг, – интенсификация. Прежде комиссия десять человек в месяц пропускала, а теперь полсотни в день прогоняет.

Дверь конференц-зала, где заседала комиссия распахнулась, и на пороге появился оживленный председатель.

– Продолжим работу, товарищи. Кто следующий?

Очередная аттестуемая единица, понурив голову, направилась к столу, покрытому красным кумачом.

От той аттестационной эпопеи сегодня в моей памяти остался лишь один фактический эпизод. За столом, перед комиссией, сидел ведущий научный сотрудник, кандидат наук, квалифицированный специалист, известный своей добросовестностью и результативностью исследований. Ему задали вопрос, который на той аттестации задавали всем:

– Как вы, теперь, интенсифицируете свой труд с учетом перестройки?

Он ответил:

– Мне перестраиваться нечего, я всегда работал с полной отдачей.

Я знала этого человека давно как настоящего работоголика, из тех, кого я назвала выше «паровозиками» исследовательских групп. Но я не имела права голоса при аттестации, я только фиксировала происходящее, вела протокол собрания. Оценивали сотрудников начальники разных лабораторий, и им ответ гордеца не понравился. И, хотя он остался на своей должности, но получил нечто вроде взыскания. Ему было рекомендовано – это внесли в протокол – подумать об интенсификации труда, стоящей на тот момент на повестке дня партии.

Несмотря на перестроечную риторику еще сохранялся знак равенства между партийными решениями и постановлениями государства. Да и руководитель Советского Союза того периода в начале своего правления назывался Генеральным Секретарем компартии, а вовсе не Президентом.

Но уже появились силы, выступающие против монопольного права коммунистов на управление государством. Это право было закреплено в 6-й статье Конституции СССР, и теперь широко обсуждался вопрос об отмене этой статьи.

Все дискуссии на верхах находили резонанс и среди сотрудников нашей лаборатории. Обозначилась граница в умонастроениях. Большинство научных работников одобряло отмену этой статьи, означающей переход к многопартийной системе. Другие стояли за реформацию социализма в рамках прежней системы.

В государственных и ведомственных газетах тоже стал заметен, как тогда говорили, плюрализм мнений. Публиковались статьи представителей разных профессий, и вдруг резко возросла потребность в журналистах. Газеты писали на своих страницах объявления, что им требуются репортеры. Приглашались люди, даже не имеющие журналистского образования. Чтобы быть ближе к литературному труду, я тоже стала подыскивать варианты работы в газете. И была готова согласиться на меньшую оплату! Так хотелось, пусть уже и в зрелом возрасте, реализовать мечты детства.

Летом 91 года решение было принято. Получена согласительная бумага от редакции многотиражной газеты научно-производственного объединения «Ленинец», чтобы уволиться с переводом, что позволяло сохранить непрерывность стажа, дающая определенные льготы при оплате больничного листа или назначении пенсии. Меня знали в этой газете как постоянного автора сатирических рассказов, а там как раз требовался пишущий человек. Отложив последний шаг – увольнение – на послеотпускное время, мы с младшей дочерью-школьницей уезжаем отдыхать к моим друзьям в Тамбов. Старшая дочь – уже студентка, на практике в Латвии, а муж остается в городе, работает – у него в тот год нет летнего отпуска.

День августовского путча застает меня накануне отъезда из Тамбова. В телевизоре – «Танец маленьких лебедей» из балета Чайковского. В газетах печатается Постановление временного правительства о введении чрезвычайного положения в стране, содержащее ряд обескураживающих пунктов [5].

Особенно меня опечалил пункт о запрете увольнения по собственному желанию на предстоящие шесть месяцев – рушится моя личная мечта о журналистской работе. Впрочем, и другие пункты насторожили.

Однако спонтанный путч вскоре ликвидируется, все возвращается на свою стезю. Но развал экономики продолжается, и даже подстегнут случившимся. В сентябре, прежде чем подать заявление об увольнении, уточняю свои позиции в многотиражке и узнаю, что за два месяца и там произошли перемены. Что сама газета, как и содержащее ее предприятие, дышат на ладан, что теперь им новые сотрудники не нужны, поскольку и старые не получают зарплату.

Но я уже настроена на перемену места работы, я просто обязана увидеть иную жизнь за оградой института!

У меня востребованная профессия программиста, и я через знакомых, несмотря на то, что уже преодолела сорокалетний рубеж, нахожу работу по специальности в государственной организации – Госгортехнадзор.

В новом учреждении я не задержалась, через полтора года, как ранее нацелилась, все же ушла на «вольные хлеба» в журналистику. Печатная периодика переживает расцвет, и для меня находится репортерская ниша в городской газете: в 1993 году я становлюсь внештатным корреспондентом газеты «Вечерний Петербург». Одновременно начинаю сотрудничать и с частными изданиями – они во множестве появляются на рынке печатной продукции, для разных читательских аудиторий.

Далее – новые зигзаги в моей деятельности: обучение в Институте психологического консультирования, частное консультирование, три года ведения колонки психолога в издательском доме «Женское счастье», и выход нескольких учебно-просветительских книг по материалам этой колонки.