Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы - Врублевская Галина Владимировна - Страница 10

Вовсю идет запись на курсы аспирантов: философии и языка. Чтобы записаться на них, не обязательно числиться в аспирантуре. Занятия в рабочее время. Записываются, в основном, молодые специалисты, работающие от года до трех: и Маринка, и двое парней, с которыми мы дипломную практику вместе проходили, записались. Третий парень из наших уже открепился от распределения и уволился.

Снова прошли собрания: комсомольские и профсоюзные – теперь перевыборные. Обсуждений серьезных не было, кандидатуры заранее отобраны и обговорены. Все с готовностью поднимают руки «за», лишь отдельные чудаки-маргиналы «воздерживаются» – тоже подъемом руки. Распределяют и другие общественные должности: ответственный за политинформации, за физкультурную работу, за выпуск информационного листка, подобие школьной стенгазеты. Но сейчас мне не до общественных нагрузок, не до выборов, и не до курсов аспирантов – уже и на стуле восемь часов сидеть тяжеловато: живот и поясницу тянет. С понедельника ухожу в декретный отпуск!

* * *

Через год снова вышла на работу, отдав дочку в ясли.

После годичного заточения с малышкой в четырех стенах своей комнатушки на Обводном канале, была рада вырваться в большой мир.

В лаборатории произошли небольшие изменения. Прежде всего, смещен со своей должности наш «Андропов». То ли сыграл злую роль его непростой характер, то ли администратор не поспевал за техническим прогрессом. К семидесятым годам атомные подлодки заметно потеснили дизельные, и, как следствие, усложнились задачи, связанные с обесшумливанием лодок. Теперь лабораторию возглавлял новый шеф. Открытый, демократичный, чуткий ко всему новому – назову его здесь Новатор – он прислушивался к мнениям сотрудников и нацеливал их на новые перспективы. Парк приборов лаборатории пополнился компактной зарубежной вычислительной машиной, хранящей информацию на перфолентах. Я сразу заинтересовалась маленькой ЭВМ, даже написала программку для нее, но закрепиться при машине не удалось, поскольку ее уже обслуживали два человека, и третий уже был лишним.

Помимо обновления технологии исследований, Новатор держал в поле зрения и общественную жизнь лаборатории. Именно при нем начала выходить к общенародным праздникам гигантская стенгазета. Эта газета заменила скромные информационные листки, выходящие раньше.

Когда я вернулась на работу из декрета, Маринка уже активно сотрудничала с новым органом печати. Сама она ничего не писала, но ее общительная натура помогала ей теребить других, требовать статейки о рабочих делах и текущих мероприятиях. Я тоже вскоре вошла в редколлегию, уже как пишущий автор. Готовая газета занимала в коридоре пространство в широкое окно и была украшена забавными рисунками, разбивающими монотонный ряд «заметок». Оформлял ее профессиональный художник, молодой, но бородатый. Художник числился по тарифной сетке тоже инженером, хотя в его обязанности входило только рисование – требовались плакаты, демонстрирующие успехи лаборатории всяким комиссиям, и, в последнее время, добавилось оформление предпраздничной стенной газеты. В его каморке и собиралась перед выпуском газеты наша редколлегия. В ней активно работал еще один сотрудник, некий N. Он так же слегка рисовал и писал короткие остроумные заметки, подтолкнув и меня к сатире и юмору. А я быстро освоила жанр – вроде бы пишешь ни о ком конкретно, а всем понятно о ком. И вскоре мои опусы, размером в две-три машинописные странички, стали изюминкой нашей газеты – в день ее выхода перед статьей всегда кучковались читатели.

Однажды мы с Маринкой чуть не поссорились по поводу оценки нашей общественной деятельности профсоюзным органом. Ее наградили редкостной экскурсионной поездкой в старинный городок, а мою персону вовсе не заметили. Помню тот разговор с подружкой. Она, привычно оживленная, по-прежнему рыжеволосая – в то время молодые женщины волосы не красили – подбежала ко мне в коридоре и объявила:

– Галочка, ты не обидишься? Мне выделили профсоюзную путевку на экскурсию, как награду за работу в редколлегии.

– А для меня не нашлось еще одной? – сохраняя невозмутимый вид, отозвалась я.

– Вторую путевку отдали N., – она назвала фамилию третьего члена редколлегии.

Стою озадаченная. Старший научный сотрудник N. – тоже человек достойный, наделен всяческими талантами и работает в институте втрое дольше, чем суммарно мы с Маринкой. Так что крыть нечем. Да и не только меня обошли, но и художника.

– Вы вдвоем поедете?

– Получается так, – радостно заулыбалась Маринка и, понизив голос, добавила. – Понимаешь, Галочка, он симпатизирует мне и к тому же разведен!

– А как же Вадик?

– Что Вадик? Ему ни жена, ни я не нужны. Он последнее время совсем с катушек съехал, почти не просыхает.

Разговор окончился мирно, хотя легкий осадок в душе остался. Тогда я впервые подумала о том, сколько привходящих обстоятельств влияет на распределение призов.

А Вадик, с таким пренебрежением отринутый Маринкой, вскоре вляпался в скверную историю. Он всегда небрежно относился к порядку ведения секретных записей, и неизбежное случилось: потерял служебное письмо с грифом «совсекретно». Не отдал вовремя в отдел хранения, куда-то сунул вместе с черновыми бумажками. А возможно, вынес во внутреннем кармане за проходную, чтобы поработать дома, и потерял. И дальнейшая судьба письма покрыта мраком. Может, сушеную воблу на том листке мужики у пивного ларька разделывали, а может, и чужестранный агент где подвернулся. Хотя маловероятно, чтобы агенты на такие случайности ставку делали.

Помимо выговора, Вадику понизили уровень доступа к секретам, а это для научного работника его ранга было смерти подобно. Он лишался и возможности публиковать научные статьи в Трудах института, и ездить в командировки на секретные объекты флотов, и даже участвовать в обработке измерений, проведенных на судах другими сотрудниками. Ему оставалось лишь теоретическая часть работы, формульное описание акустических процессов. Но случившаяся с ним беда подтолкнула его наконец к лечению от алкоголизма, вскоре он прошел специальный курс, «подшился» и пребывал в трезвости уже до конца недолгих оставшихся ему дней.

А у Маринки разгорался новый роман с членом редколлегии N. И уже не стенд, а скромная комнатушка художника, негласно предоставляемая хозяином «в аренду», служила прибежищем для любовников. Однажды они забыли запереть комнатушку на ключ или замок сломался, а в мастерскую художника заглянула секретарша. Тотчас похождения сотрудников стали достоянием всей общественности. Возможно, немолодому сотруднику N. огласка и добавила бонусов, но Маринке уже было невозможно оставаться далее в институте, и вскоре она уволилась. К ее разочарованию, ее взрослый друг, хоть и был свободен от уз брака, за ней не последовал и на воле встреч не искал.

А я продолжала работать на прежнем месте, лишившись одновременно и научного руководителя, и подруги для неформального общения. Даже сочинять свои опусы для газеты мне стало менее интересно, потому что более никто не смеялся так заразительно над шутками и репризами, как моя Маринка. А дома мне было и вовсе не до смеху. Маленькая дочка, начав посещать ясли, постоянно болела, и мне приходилось брать больничный лист по уходу. Но чтобы не выпадать из рабочего плана, когда малышка засыпала, я доставала листки бумаги с математическими выкладками и, оперируя формулами, искала закономерности прохождения звука через разные среды. Теперь у меня был другой научный руководитель, мой ровесник. Работая над темой, он одновременно готовил диссертацию, а я помогала ему в расчетах. Мы имели почти одинаковый технический уровень, так что понимали друг легко, однако вдохновения при таких фрагментарных включениях в науку я не испытывала. Я не могла мечтать о собственной диссертации, поскольку слишком отвлекали бытовые вопросы.