Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Степанов Николай Леонидович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Русская басня - Степанов Николай Леонидович - Страница 67

Изменить размер шрифта:

МАКАРЬЕВНИНА УХА

Макарьевна уху сварила.

Десятка три ершей,

Налимов двух и двух лещей

Со стерлядью большой в кастрюлю положила,

Да лучку, корешков и соли не забыла.

Кондрата Кузьмича с хозяйкой пригласила

И дорогим гостям ушицу подает.

Отведали — но в душу им нейдет.

Что ж так? Проклятая, уху пересолила!

Иной остряк иль баловень-пиит

Уж так стихи свои пересолит

Или, как говорят поэты-обезьяны,

Положит густо так румяны,

Что смысла не видать.

Охота же кому бессмыслицу читать!

БЛИНЫ

На масленице здесь один

Приезжий дворянин

Просил приятеля к себе блинов покушать.

(Не лучше ль есть блины, чем оды, притчи слушать?)

Пришел тот и принес с собою аппетит,

И водка и икра уж на столе стоит.

Хозяин на людей кричит

И подавать блины велит.

«Скорее ж подавайте!..

Угодно водочки?.. полнее наливайте!»

Вот подали блины.

Чернехоньки все, сожжены!

«Назад, назад! Я этих есть не стану!

Скажите Куприяну,

Чтобы прислал других,

Да не таких.

Получше... слышишь ли? с яичками, с припекой!

Скорее ж!» — «Слушаю-с»,— сказал лакей высокой,

Ушел и через пять минут

Блины другие подают.

Блины уж были не такие —

С припекою! зато прекислые, сырые.

«И этих есть нельзя! Вот, право, грех каков!

Но делать нечего, быть, видно, без блинов!

Хоть хлебца нам к икре подайте!

Селедку, масла, сыру дайте...

Скажу вам, у меня ведь повар золотой!

И предводитель наш такого не имеет;

Готовить кушанья он только не умеет —

Ну, каши не сварит простой.

Но, впрочем, я им страх доволен».

«Да чем? желал бы знать».— «Ах! Как он богомолен!»

ЧЕРНЫЙ КОТ

Посв. А. Я. Н.

Вы любите кота?

Любите: он ведь сирота!

Малюткой вам еще достался!

Кто подарил его, тот с жизнию расстался!

Отличен всем ваш кот: умом и красотой!

Пленяет взоры он своею пестротой.

Какая белизна с блестящей чернотой!

Гордяся быть у вас слугою,

Как важно спину он сгибает вверх дугою,

И, ластяся вкруг вас, мурлычит, и ворчит![23]

Как мил, когда против дивана,

Свернувшися клубком, он на шкапу лежит

И, шейку приподняв, по временам глядит,

Как госпожа его сидит

За нотами у фортепьяна;

Огонь блестит в его глазах,

Игрою вашей очарован,

Лежит, как будто бы прикован,

Не думает и о мышах.

Да ест ли он мышей? — Он вами избалован,

Шерсть лоснится — так он жирен!

А нечего сказать, прекрасен и умен!

Коты и все умны; но только лицемеры:

Я знаю многие примеры.

Сказать ли сказку вам про черного Кота,

Который уж в преклонные лета

В молоденькую Мышь влюбился

И чуть-чуть жизни не лишился?

Кот этот был злодей;

В анбарах, в погребах его все трепетали,

И усачом его, Арабом называли;

Жестокосердием превосходил судей

В республиках во время бунта;

Хотя говядины ел каждый день полфунта,

Но все мышей, и крыс, и воробьев ловил.

Ловил — да и давил.

Однажды Мышку он увидел молодую,

Такую

Прелестную, какой ни разу не видал —

Увидел, изумился,

Глазами засверкал

И по уши в нее влюбился

На старости мой черный Кот:

Подвластны все любви — и человек и скот.

Хотел Кот броситься пред Мышкой на колени;

Но та бегом, бегом из комнаты да в сени,

И в норку — юрк.

Простерся Кот перед норою,

Лежит гора горою.

«Виновница моих смертельных мук!—

Он Мышке говорит, вздыхая

И лапу в нору запуская,—

Люблю, люблю тебя, дай на себя взглянуть;

Я честный кот, все кошки это скажут,

И боги пусть меня накажут,

Коль я хочу...» — «Я не хочу!—

Из норки Мышь кричит Арабу-усачу.—

Ну не хочу и не хочу!»

Поджавши хвост, повеся вниз головку,

Пошел Кот бедный прочь;

Опять пришел назад, провел у норки ночь;

Не только говорил — и плакал, но плутовку

Никак не мог он убедить,

Чтоб вышла, показала глазки —

Напрасно было все: как слезы, так и ласки.

Решился наконец ее он подарить

И говорит: «Послушай,

Вот, милая, тебе ветчинный свежий жир,

Голландский лучший сыр,

Конфеты... я уйду; ты без меня покушай...»

Сказал, дары свои у норки положил.

Вздохнул и скрылся.

Назавтра Кот опять с гостинцами явился,

И с месяц каждый день к жестокой он ходил.

Чего он ей ни говорил!

Чего, чего ни приносил!

Но тщетно все — любить его Мышь не хотела,

Или хотела, да не смела.

А Кот

Совсем уж стал не тот:

Разбоем он не занимался;

По крышам, чердакам, анбарам не таскался,

Мышей и крыс не ел;

Ужасно похудел,

Чуть ноги волочил и так, как тень, шатался.

К возлюбленной его дошла о том молва,

Неопытная удивилась;

От жалости едва-едва

Она не прослезилась!

Но на свидание с зубастым не решилась,

Хотя и слышала, что скоро он умрет.

Вот наконец приходит к норке Кот.

Чуть дышит! В чем душа! Совсем доска доскою!

«В последний раз тебя, мой свет, я беспокою,—

Так говорит губитель прежний крыс,—

Ты на меня не осердись:

Грешно и на врагов пред смертью их сердиться,

Пришел с тобою я проститься.

Что делать, если я любимым быть не мог!

По крайней мере, я умру теперь у ног

Твоих... прости!..» С сим словом протянулся...

Лежит час, два — не смеет и дохнуть.

Вот Мышке вздумалось на мертвеца взглянуть,—

Из норки выползла... поближе — Кот очнулся,

Как тигр, на бедную прыгнул,

Когтями так ее давнул,

Что только пискнула, и поминай как звали![24]

С отчаянья, с печали

Не знал, что делать, Кот;

Вот Мышку в зубы он берет,

Потом перед себя кладет...

Глядит, как Сибарит на статую Венеры.

Глядел, глядел,

Да всю и съел,—

Опять стал есть мышей, опять он растолстел!

Всего противней мне Тартюфы-лицемеры!

О, как бы я был рад,

Когда бы поскорей они попали в ад!