Барышня. Нельзя касаться (СИ) - Иванова Ксюша - Страница 6

Я понять не могла, зачем уселась снова за компьютер! Зачем, вместо того, чтобы отправиться спать, вдруг залезла в чат с Марком Изотовым и начала печатать. Просто его не было онлайн… А когда он там появился, я, увлеченная своими мыслями, быстро формирующимися в текст, не заметила…

— Счастье — это когда соседи и знакомые смотрят на тебя с любопытством потому, что ты — интересный, красивый человек, а не потому, что знают о тебе что-то такое, что тебе самой забыть хочется, то, что они до конца своих дней помнить будут и говорить новым своим знакомым: "Это та, помнишь, о которой я тебе рассказывала вчера! Да-да, бедная…" Счастье — это когда ты не лишний, не за чертой, не за гранью общих интересов, общества всего… Это когда ты вместе с людьми. Это отсутствие одиночества в общем… Наверное…

И вдруг, перебивая мою следующую мысль, еще не успевшую сформироваться, на экране появилось:

Марк Изотов:

— Это когда тебя понимают, да? Помните, как в фильме "Доживем до понедельника"? Старый такой был когда-то, чёрно-белый ещё…

Барышня:

— И это тоже. Понимают, принимают, без жалости, без подозрения, как равного, как обычного человека.

Марк Изотов:

— А каким по вашему должен быть мужчина в семье?

Хороший вопрос. А главное, задан он человеку, который абсолютно, совершенно ничего в этом не смыслит — ни в мужчинах, ни в семейных отношениях!

Барышня:

— Не знаю. Я никогда не была замужем.

Марк Изотов:

— Правда? Извините за вопрос, но вы, наверное, молоды? Я не хотел бы показаться вам дяденькой, который в сети пристает к девочкам. Просто нужен был совет. Очень нужен. И именно женский совет. И, желательно, человека, который ничего о моей семье не знает. Чтобы объективно…

Все можно было прекратить — и общение это непонятное, и странное желание мое читать сообщения от него. Можно было просто написать сейчас, что так, мол, и так — да, я — молодая девушка, и мне неинтересно переписываться с вами.

Барышня:

— Мне тридцать семь. Просто моя жизнь не сложилась. Совсем. Поэтому мои советы — курам на смех…

И вдруг неожиданное.

Марк Изотов:

— Вы любите читать?

Барышня:

— Обожаю.

Марк Изотов:

— Что именно?

Барышня:

— Все — от любовных романов до фантастики, даже Зигмунда Фрейда на досуге…

Марк Изотов:

— Серьезно? Фрейд… это интересно?

Барышня:

— Хм… Ну, не так, как можно подумать… И ответов на свои вопросы пока не нашла.

Марк Изотов:

— А какие вопросы тебя мучают?

Я долго не могла решиться написать правду. Но он сейчас казался мне не совсем реальным человеком — так, картинка на экране, буквы, складывающиеся в слова. И почему-то захотелось поделиться… Почему-то хотелось рассказать ему… Пусть не все, пусть не самое главное, но выплеснуть, выдавить из себя, описать что-то из бед, отравляющих мою жизнь. Я даже не заметила, что мы уже перешли на ты…

Барышня:

— Хочу понять, как такого изгоя, как я, вернуть в общество обычных людей?

Написала. Отправила. Потом только стало стыдно и за то, что зачем-то рассказываю об этом чужому человеку, и за то, что я такая — больная, ненормальная, а этот… красивый мужчина теперь об этом знает! И почему только? Почему вдруг стало так важно, что обо мне думает какой-то человек? Почему вдруг захотелось, чтобы он написал что-то ободряющее, что-то хорошее в ответ? Только бы не начал сейчас неискренне убеждать меня в обратном, в том, о чем понятия не имеет, в том, что я — прекрасна, что все мы имеем недостатки…

Марк Изотов:

— Ты уверена, что нужно туда возвращаться? Может быть, свой, особенный мир, лучше? Только близкие люди… А общество, оно, никуда не денется — пусть существует параллельно!

Барышня:

— Мои близкие люди — это старенькая мама и такой же старенький шпиц.

Зачем, вот зачем я это пишу? Чтобы он меня пожалел? И вдруг…

Марк Изотов:

— Давай встретимся?

Минут десять я невидящим взглядом всматривалась в эти два слова. Потом только дошло. Волна ужаса подняла волосы на затылке дыбом, прошлась по всему телу, судорогой сведя пальцы на левой руке. И я, выдернув шнур из розетки, выключила компьютер.

7 глава. Катя

Не могу заснуть. Знаю, что нужно расслабиться… Не только тело расслабить, но и мозг тоже — выбросить из головы все мысли, все тревоги, думать только о том, о чем думается, что само, без напряжения, без усилий формируется в голове… А думается о переписке с Марком Изотовым. Я расслабляюсь, выбрасываю из головы все лишние мысли и… ловлю себя на том, что продолжаю "беседовать" с ним! И даже представляю себе его ответы!

"— Зачем нам встречаться?

— Поговорим. Пообщаемся. Как все. Ты же хотела вернуться в социум — вот и будет такая возможность!

— С тобой пообщаемся?

— Ну, а с кем? Со мной, конечно.

— С тобой я не могу.

— Почему это?

— Потому что ты мужчина!"…

… - Потому что ты — мужчина! — с нажимом, как само собой разумеющееся, сказала Катенька Грише, прижимая к кровоточащей ссадине на щеке мальчика белоснежный носовой платок. — А ревущих мужчин мне в своей долгой жизни видеть пока не приходилось!

— Какая же она долгая-то у тебя, барышня? Вот у деда Мирона — долгая, а у тебя — так… У тебя и коса ещё белой не стала!

Катенька отвлекала мальчика разговором, а сама осторожно уводила его к своему дому. На вид ребенку было лет пять-шесть, а может, и того меньше — грязный, с давно нечесанными вихрами, торчащими в разные стороны из-под старой, рваной шапки, он встретился девушке, когда та возвращалась с учёбы. Мальчик воровал на торгу, куда Катенька с подружкой Варварой по пути из гимназии зашла за петушками.

И ведь понятно, что воровал не от хорошей жизни — вон какой худющий, одна кожа да кости! Тулупчик не по размеру, в заплатках, этого скрыть не мог! Но ведь нехорошо это…

Толстая торговка пирогами и булками грозилась в другой раз, как увидит его, сразу жандармов позвать! А он так быстро убегал, так ловко уворачивался от множества ловящих рук, так петлял по торговым рядам, что напомнил Катеньке зайца, из последних сил удирающего от гончих! И смешно было — не поймали ведь, и горько — если поймали бы, никто бы не посмотрел, что он совсем ещё малыш, наказали бы жестоко.

А нашла она мальчика случайно. Расставшись с Варенькой у её дома, пошла дальше вдоль по мостовой, скрипя подошвами новеньких сапожек по слепящему глаза, искрящемуся в лучах солнца, снегу. Он выскочил из подворотни и врезался в неё сбоку. Оба упали в сугроб.

Со двора с палкой наперевес бежал старичок, махал своим оружием и ругался. Катенька быстро догадалась, что, видимо, и здесь мальчишка успел набедокурить! Споро подхватилась с земли и, запихнув его к себе за спину, собралась давать отпор обидчику, да только делать этого не пришлось — старичок то ли плохо видел и попросту не заметил мальчика, то ли решил не связываться с приличной барышней — выкрикнув напоследок: "Ну, я тебе покажу!", махнул ещё раз палкой и повернул обратно.

Катенька не стала сразу расспрашивать, что еще успел натворить мальчик, и даже не подала вида, что видела его недавно на торгу.

— Как тебя зовут? — спросила, как можно ласковее.

— Гринька! — ответил мальчик, настороженно поглядывая на неё.

— Пойдешь ко мне в гости? Я тебя петушком угощу!

Он боялся. И в гости точно не хотел. Но петушок, вытащенный из кармана и показанный мальчику, легко сумел перебороть страх. Растирая кровь по щеке Катенькиным платочком, Гриша ответил:

— А батька твой меня не поколотит?

— А у меня дома только старенькая нянечка да кухарка. Они добрые. А больше никого. Маменька с папенькой к брату в гости уехали в Борщень. Знаешь, где это?

— Где? — любопытные глазенки уставились на девушку.