Божья коровка 2 (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 47

Григорьянц на сцене схватилась за сердце — такого эффекта никто не ожидал. Она разглядела на лице генсека две блестящие дорожки от слез и поежилась. Ох, что будет! А Борис на сцене буквально неистовствовал:

Он смолк и посмотрел на зал. Полог, накрывавший его, исчез, теперь он видел стоявших перед ним людей и на мгновение почувствовал себя неловко. Он шумно вздохнул и неуклюже поклонился.

В следующий миг зал взорвался овацией. Несмотря на усталость, накопившуюся за день после долгого заседания, а затем — и не менее долгого концерта, люди хлопали в отбитые ладони, давая выход чувствам. Григорьянц за кулисами дала знак. На сцену стали выходить артисты, принимавшие участие в концерте. Они выстраивались на отведенных им местах — хоры дальше от края сцены, солисты — ближе. К Борису подошли Кобзон и Магомаев и встали рядом. Он оказался между ними. Служители поставили перед певцами дополнительные стойки с микрофонами.

Аплодисменты в зале начали стихать. Публика сообразила, что сейчас будет финальная часть концерта, но садиться на места не стала. Так и стояла, не сводя глаз со сцены. Силантьев взмахнул дирижерской палочкой.

— Широка страна моя родная, — начал Магомаев.

— Много в ней лесов, полей и рек, — продолжил Кобзон.

— Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек! — пропел Борис.

Завершить концерт общей песней предложил он. В его времени такой финал был обычным делом, здесь его пока не практиковали. Григорьянц посоветовалась с Силантьевым и руководителями ЦТ, получив их одобрение. Песню выбирали долго, но в итоге остановились именно на этой. Пусть она не новая, но зато подходит для момента.

К солистам подключились хоры:

Режиссер сообразил и дал команду. Камеры у сцены развернулись к залу. Многомиллионная аудитория Советского Союза, приникнув к экранам телевизоров, потрясенно наблюдала как с артистами в едином порыве поют руководители страны, генералы, маршалы, седые ветераны с орденами на пиджаках. Камеры выхватывали их лица, вдохновенные и радостные. Пели победители, граждане великого Союза, отстоявшие свою страну в смертельной схватке с самой мощной армией Европы и повергнувшие нацистские знамена на брусчатку Красной площади. И теперь они как будто говорили миру: «Мы все помним, не забыли. Только попытайтесь сунуться к нам снова! За свою страну порвем на лоскуты…»

Чувство единения захватило тысячи людей, заполнивших зал дворца. И Борис, не удержавшись, раскинул руки, обняв Магомаева с Кобзоном. И они не отстранились, продолжая петь. Когда музыка затихла, зал взорвался длительной овацией. Хлопали артистам и себе, пока занавес не разъединил их.

— Черт! — воскликнул Магомаев, отойдя от микрофона. — Никогда такого не видал. Ты заметил: Брежнев с нами пел? — спросил Бориса.

Тот кивнул и улыбнулся.

— Теперь ты будешь выступать в Кремле всегда, — сказал ему Кобзон.

Борис в ответ развел руками. Артисты потекли со сцены, и певцы отправились за ними. За кулисами Бориса отозвала Григорьянц.

— Это было мощно, — сказала, стирая влагу с щек. — Только теперь нас или похвалят, или сильно отругают.

— Отругают-то за что? — спросил Борис.

— Ты заставил зал подняться, — вздохнула Григорьянц. — И Политбюро в полном составе. А вот это им, скорей всего, не очень-то понравилось.

— Я ж не специально, — Борис пожал плечами.

— Для таких людей не оправдание, — отмахнулась Григорьянц. — Слышал бы ты себя во время исполнения! С репетициями не сравнить. Что с тобой случилось, Боря? Как ты пел! Мы тут просто обомлели. До глубин души пробрало.

— Накатило вдруг, — сказал Борис, смутившись.

Григорьянц, похоже, собиралась продолжать, только тут внезапно к ним приблизился мужчина — молодой, плечистый и подтянутый. Выправка видна невооруженным взглядом, но одет в костюм, белая рубашка, галстук.

— Следуйте за мной, — сказал Борису незнакомец.

— Куда? — он удивился.

— Там узнаете, — сказал мужчина. — Прошу.

Тон, которым это он сказал, не подразумевал возможности отказаться.

Глава 15

Молчаливый спутник в штатском коридорами проводил Бориса к небольшому залу. Там по сторонам красивой и широкой двери стояли два таких же молодца. Охранник обменялся с ними взглядами и, оставив им Бориса для присмотра, тенью проскользнул за дверь. Пока он выяснял там обстановку, в зал вкатили несколько тележек с супницами и судками. Их толкали женщины в белых передниках и в таких же кокошниках на головах. Подкатив свой груз к дверям, они остановились. Двое в штатском, ловко поднимая крышки супниц и судков, быстро осмотрели содержимое и дали знак везти еду за дверь.

В этот миг Борис сообразил, к кому его позвали и что происходит там, за дверью. Охренеть — не встать! Чтоб какого-то певца притащили к руководству СССР… Для чего? Явно не расстреливать — прямо здесь, в банкетном зале, на глазах кремлевских небожителей… Сочинить такое даже либерасты, те, которые в его прошлой жизни люто ненавидели «совок», не додумались. И еще он ощутил, как забурчало в животе. Он не ел с полудня, перед выступлением ему и не хотелось, но сейчас почувствовал зверский голод. А всему причиной бдительность охраны. Их контроль судков и супниц наполнил помещение умопомрачительными запахами.

Из-за двери выскользнул охранник.

— Примут! — сообщил Борису и строго добавил: — Вести себя прилично. Самому разговор не начинать, ждать, пока спросят. Пригласят к столу — садитесь, нет — на месте оставайтесь. За столом держать себя достойно. Пить умеренно, едой не увлекаться. Есть мало, по кусочку. А не то вдруг спросят вас о чем-то, а рот едой забит… Вам понятно?

— Да, — сказал Борис.

— Заходите!

За порогом Борис встал и осмотрелся. Перед ним развернулся просторный зал, а в шагах пяти находился накрытый белоснежной скатертью стол в форме буквы «П». За столом знакомые лица персон, чьи портреты граждане несут на демонстрациях. В центре перекладины буквы «П» восседает Леонид Ильич, с обеих сторон от него — Подгорный с Сусловым и остальные. Кто-то ест, Суслов что-то говорит генсеку. Брежнев слушает, кивая головой.

Появление Бориса заметили не сразу. Первым разглядел его генсек.

— А-а, вот и певец, — объявил он вслух. — Подойди, герой.

По его голосу понятно было, что генсек с товарищами праздник уже начал отмечать, накатив на грудь не менее стакана. Борис приблизился.

— Вот кто заставил всех нас встать, — Брежнев погрозил Борису пальцем и внезапно рассмеялся. — Молодец, Коровка! Душевно пел, растрогал до слез. Так и нужно исполнять. Только, думаю, Магомаев спел бы эту песню лучше.

— Он и будет ее дальше петь, — сказал Борис. — Просто в этот раз организаторы поставили меня. Посчитали, наверное, что Герой Советского Союза на таком концерте будет к месту. Ни по голосу, ни по музыкальному таланту с Магомаевым сравнить меня нельзя.