Божья коровка 2 (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 28

Георгий Эммануилович к порученному делу отнесся добросовестно. Для начала позвонил Коровке, из-за которого в стране случилась буча, и расспросил его подробно. Тот, не таясь, все рассказал, в конце беседы похвалив Машерова, который не погнушался лично извиниться перед ним. Более того, первый секретарь ЦК компартии Белоруссии выступил по телевидению, где сообщил о принятых в отношении виновных мерах. Двух генералов — министра внутренних дел и начальника УВД столицы — сняли с должностей и отправили на пенсию. Других, причастных к делу, тоже строго наказали, а начальник РОВД застрелился в служебном кабинете. Он, к слову, рассчитал все правильно: его похоронили пусть без помпы, но под трехкратный залп из автоматов. Не тронули и сына подполковника, он продолжил обучение в высшей школе МВД.

Но это все случилось позже, Борис о том не знал. Расскажем мы. Дознавателя, виновного в фальсификации материалов дела, нашли в притоне, где он пил водку с уголовниками. Его отправили в СИЗО. Прокуратура возбудила дело, и Пинчука ждал немалый срок. Смерть подполковника спасла отчасти Григоровича: он заявил, что ничего не знал и указаний милиционерам не давал. Секретарь горкома отделался выговором по партийной линии и был отправлен на работу в Минлесхоз, где занял должность заместителя министра. В лесном хозяйстве Григорович ничего не понимал, но это роли не играло: член партии, посидевший в кабинете с секретарем в приемной, не мог стать рядовым трудящимся — такие правила у номенклатуры. Сыну Григоровича хотели дать административку за хулиганство, то есть штраф, вот только срок давности истек… И в вузе он остался — отец похлопотал. Обошлось взысканием по комсомольской линии. Но это все произошло потом…

На заседание Политбюро велели прибыть Щелокову и Руденко.[49] Министр доложил об оперативной обстановке, особо подчеркнув, что воду мутит криминал из бывших осужденных, которые и подстрекают граждан на насильственные действия в отношении сотрудников милиции.

— Всему причиной — статья в «Известиях», — заявил министр, подытожив. — Из-за нее все началось. Нельзя публиковать статьи такого рода.

— А чем статья не угодила? — хмыкнул Суслов. — В ней факты достоверны?

— Да, — подтвердил министр. — Но сообщать их всей стране…

— Чтоб и далее творилось беззаконие? — повысил голос Суслов. — Я вижу, Николай Анисимович не сделал должных выводов из происшедшего. Всему причиной не статья, а слабая работа министерства по воспитанию милицейских кадров! Обнаглеть настолько, чтобы состряпать дело в отношении Героя!..

Он развел руками.

— И по служебной линии существенные упущения, — подключился Пельше. — Как можно допустить, чтоб уголовники руководили массами? У вас что, мало сил и средств, чтоб привести их в чувство? Я вижу, что товарищ Щелоков с обязанностями министра не справляется. Предлагаю освободить его от должности.

Щелоков побледнел.

— Товарищи, не спешите! — вмешался Брежнев. — Николай Анисимович, конечно, виноват, и мы его накажем, разумеется. Но не стоит забывать, что он в должности министра сравнительно недавно и много сделал по поднятию авторитета МВД. Сложившаяся ситуация с общественным порядком — отголосок прошлых лет, когда в стране творились произвол и беззаконие впоследствии осужденные партией. Полагаю, нам следует вернуться к уже опробованной ранее практике, а именно: пересмотреть дела и разобраться: нет ли незаконно осужденных. Поэтому на заседание Политбюро приглашен Роман Андреевич Руденко. Вы согласны, товарищи?

Собравшиеся закивали.

— Роман Андреевич, вам понятно? — продолжил Брежнев.

— Хотел бы уточнить, — встал генеральный прокурор. — Если начать пересмотр всех дел, например, заведенных после смерти Сталина, то работы хватит года на три или более.

— Все не надо, — ответил Брежнев. — Лишь те, с которыми не все в порядке. Ну, скажем, осужденный не согласился с обвинением и жаловался на произвол милиции. При этом был поддержан коллективом, где работал, но суд не принял это во внимание. Не мне вам объяснять.

— Понял, — сказал Руденко. — Все сделаем, Леонид Ильич.

— Присаживайтесь, — продолжил Брежнев. — Мы примем постановление об укреплении социалистической законности в стране, в котором упомянем об этом поручении прокуратуре. Опубликуем его в «Правде». Полагаю, люди нас поддержат. Что не отменяет необходимости работы всех партийных органов по разъяснению решения Политбюро трудящимся. Проект постановления вам роздан. Есть замечания и предложения?

Обсуждение не затянулось: замечаний было мало и с ними согласились. Секретариату дали задание доработать документ, отдать его на подпись, а затем опубликовать в печати. Председателю правительства Косыгину поручили объявить Щелокову выговор, тем и ограничились.

— Еще один вопрос, — заметил Брежнев, когда повестку завершили. — Так случилось, что мы обидели Героя. Мне помощник доложил, что парень замечательный.

— Подтверждаю, — поддержал Машеров. Как кандидат в члены Политбюро он присутствовал на заседании. — Лично с ним встречался. Работящий, честный, скромный парень. Вернувшись в Минск, не говорил, что он Герой. Мы и не знали, пока все это не случилось.

— Добавлю, — встрял Подгорный. — На днях я подписал Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении солдат и офицеров Советской армии и Пограничных войск за героизм, проявленный при защите острова Даманский. Там есть Борис Коровка. Он отличился дважды, и оба раза был представлен к званию Героя. В марте получил его. А по последнему Указу принято решение наградить Коровку орденом Красного Знамени.

— Погоди, — вмешался Брежнев. — Представили к Герою, а дали орден?

— Так две Звезды подряд для парня в двадцать лет… — сказал Подгорный. — Ему же бюст на родине придется ставить. Многовато будет. Но можем изменить Указ, если Политбюро решит иначе.

Брежнев задумался. Фронтовик, сражавший в окопах, он знал, что в штабах нередко недооценивали подвиги солдат и офицеров. Вот и ему Героя за войну не дали, даже в сорок пятом, в котором Золотые Звезды раздавали щедро. А он ведь заслужил.[50] Став генеральным секретарем ЦК КПСС, Леонид Ильич об этом вспомнил и получил свою Звезду. Хотя Подгорный прав, Коровке многовато.

— Пусть будет орден, — согласился, — но парню надо что-то дать еще. Квартиру, например.

— Жильем он обеспечен, — поспешил Машеров. — Отдельная квартира в Минске, в которой проживает он один. Кроме того, мы выделили ему автомобиль — «Москвич-412».

— Автомобиля мало. Он, вроде, собирался поступать в московский вуз, — припомнил Брежнев факт из подготовленной помощником справки, — на художника учиться. Кстати, непорядок. Такого человека — и в мазилы? Там обстановка еще та, и диссидент сидит на диссиденте. Свободы творчества им, видишь, не хватает! Надо с этим разобраться и предложить Коровке что-нибудь другое. Нельзя такого кадра упускать. Займитесь! — он глянул на Цуканова. Тот встал и закивал. — И еще. Коровке выделить в Москве квартиру. Негоже, чтоб Героя селили в общежитие.

— Сколько комнат? — уточнил Цуканов.

— Две,[51] — ответил Брежнев, чуть подумав. — Парень молодой, здесь женится, заведет детей. И чтоб в хорошем доме. Герой должен жить достойно.

— Понял, — сообщил помощник. — Все сделаем, Леонид Ильич.

— О награждении Коровки пусть сообщат в газете, — добавил Брежнев. — Пусть люди видят, что мы чтим героя.

— В «Известиях»? — спросил Цуканов.

— В «Комсомольской правде», — вмешался Суслов. — «Известия» о нем уже писали. Коровка — комсомолец, был групкомсоргом на заставе.

— Пусть будет «Комсомолка», — согласился Брежнев. — Ну, что, товарищи, закончим заседание?..

Неделя с Ольгой запомнилась Борису как один сплошной прекрасный праздник. Влюбленные не расставались ни на миг, забыв об окружающем их мире, хотя он о себе, порой, напоминал. Борису позвонили из ГАИ и предложили прибыть за правами, взяв фотографии для водительского удостоверения. Он так и сделал. Поехал с Ольгой. Принявшему их майору ее представил как свою невесту.