Делай Деньги - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 48

— И она — голем, — добавил Мойст.

Смех прекратился.

— Это невозможно. Они так не работают. Да и вообще, с чего бы голему думать, что он женского пола? Такого раньше никогда не случалось.

— Готов поспорить, что эмансипированных големов раньше было не много. Между прочим, с чего бы ему думать, что он мужского пола? И она строит мне глазки… ну, я предполагаю, она так думает, что именно это делает. За всем этим стоят девушки за стойками. Слушай, я серьезно. Проблема в том, что она тоже.

— Я поговорю с ним… Или, как ты говоришь, с ней.

— Хорошо. Еще одно, есть человек…

Эймсберри всунул голову в дверь. Он был влюблен.

— Не желаете ли еще нарубленных ломтиков, мисс? — сказал он, двигая бровями так, как будто чтобы показать, что прелесть нарубленных мясных ломтиков была секретом, известным только избранным.[9]

— А у вас остались еще? — спросила Адора Белль, посмотрев на свою тарелку. Даже мистер Непоседа не смог бы вычистить ее лучше, а Адора Белль уже вычистила ее дважды.

— Ты, знаешь, что это вообще такое? — спросил Мойст, который вновь остановился на омлете, приготовленным Пегги.

— А ты?

— Нет!

— И я не знаю. Но их делала моя бабушка, и это одни из моих счастливейших детских воспоминаний, благодарю, не порть мне их. — Адора Белль лучезарно улыбнулась довольному шеф-повару. — Да, пожалуйста, Эймсбери, еще немного, тогда. И могу я сказать, что аромат можно подчеркнуть, если добавить чуть-чуть чес…

— Вы не едите, мистер Бент, — заметил Космо. — Может, немного этого фазана?

Главный кассир беспокойно оглянулся, неуютно чувствуя себя в этом огромном доме, полном предметов искусства и слуг.

— Я… Я хочу, чтобы было ясно, что моя преданность банку…

— …Не подлежит никакому сомнению, мистер Бент. Конечно же. — Космо подвинул ему серебряный поднос. — Съешьте что-нибудь, ведь вы проделали весь этот путь.

— Но вы почти ничего не едите, мистер Космо. Только хлеб и воду!

— Я нахожу, что это помогает мне думать. Ну а теперь, что вы хотели…

— Он всем им нравится, мистер Космо! Он просто говорит с людьми и нравится им! И он и впрямь начинает упразднение золота. Подумайте об этом, сэр! В чем можно найти истинную ценность? Он говорит, что все дело в городе, но это отдает нас на милость политиков! Это снова трюк!

— Думаю, немного бренди тебе не помешает, — предложил Космо. — И то, что ты говоришь — это истинная золотая правда, но как же мы можем продвинуться?

Бент поколебался. Ему не нравилась семья Роскошей. Они оплетали банк, как плющ, но они, по крайней мере, не пытались менять вещи и хотя бы верили в золото. И они не были глупыми.

У Маволио Бента было такое определение „глупого“, которое большинство людей сочли бы граничащим с чрезмерным. Смех был глупым. Театры, поэзия и музыка были глупыми. Одежда не серого, не черного цветов или хотя бы не из неокрашенных тканей была глупой. Изображения чего-то несуществующего были глупыми (Изображения существующих вещей были ненужными). Основное состояние существования было глупостью, которую каждому смертному необходимо было преодолевать всеми силами души.

Проповедники самых строгих религий обнаружили бы в Маволио Бенте идеального последователя, вот только религия была чрезвычайной глупостью.

Числа не были глупыми. Числа все сплачивали. И золото не было глупым. Роскоши верили в счет и в золото. Мистер Липовиг же относился к числам так, будто они были какой-нибудь забавой, и он говорил, что золото было просто свинцом в праздничной одежке! Это было хуже, чем глупость, это было неуместным поведением — бич, от которого он сам избавился после лет борьбы.

Этот человек должен был уйти. Бент много лет пробивался наверх через эшелоны банка, борясь со всеми природными помехами, и он не мог видеть, как этот… тип насмехается надо всем! Нет!

— Сегодня в банк снова приходил один человек, — сказал он. — Он был очень странным. И он, похоже, знал мистера Липовига, только звал его Альбертом Спэнглером. Говорил так, будто знал его очень давно, и, я думаю, мистер Липовиг был этим встревожен. Имя — Криббинс, по крайней мере, так его назвал мистер Липовиг. В очень старой, пыльной одежде. Он утверждал, что он духовное лицо, но я так не думаю.

— И это было странным, не так ли?

— Нет, мистер Космо…

— Зови меня просто Космо, Малькольм. Несомненно, нам не нужна вся эта формальность.

— Э… да, — сказал Маволио Бент. — Ну, нет, странным было не это. Странными были зубы. Это были вставные челюсти, и, когда он говорил, они двигались и дребезжали, так что он от этого чавкал и чмокал.

— А, старого образца, с пружинами, — проговорил Космо. — Очень хорошо. И мистер Липовиг был раздражен?

— О да. И еще одной странностью было его заявление, что не он знал этого человека, однако назвал его по имени.

Космо улыбнулся.

— Да, это странно. И человек ушел?

— Ну, да, сэ… мисте… Космо, — выговорил Бент. — А потом я пришел сюда.

— Ты все сделал замечательно, Мэттью! Если этот человек придет еще, ты не мог бы, пожалуйста, проследить за ним и попытаться выяснить, где он остановился?

— Если смогу, сэ… мистер… Космо.

— Молодец! — Космо помог Бенту выбраться из-за стола, пожал ему руку, плавно, словно в танце, подвел его к двери и выпроводил наружу одним изящным балетным движением.

— Поторапливайтесь, мистер Бент, вы нужны банку! — сказал он, закрывая дверь. — Странное он создание, вы так не думаете, Стукпостук?

Хотел бы я, чтоб он перестал это делать, подумал Досихпор. Он что, думает, что он Ветинари? Как называются те рыбки, которые плавают рядом с акулами и делают что-нибудь полезное, чтобы их не съели? Вот это я, вот чем я занимаюсь, просто держусь рядом на плаву, потому что это намного безопаснее, чем бросить все.

— Как бы Ветинари разыскал плохо одетого человека, недавно прибывшего в город, с плохо подходящими ему зубами, Стукпостук? — спросил Космо.

Пятьдесят долларов в месяц и полный стол, подумал Досихпор, избавляясь от короткого морского кошмара. Не забывай об этом. Еще несколько дней, и ты свободен.

— Ему приносит большую пользу Гильдия Попрошаек, сэр, — ответил он.

— А, конечно. Позаботься об этом.

— Будут серьезные расходы, сэр.

— Да, Драмнотт. Я сознаю этот факт. Расходы бывают всегда. А что с другим делом?

— Скоро, сэр, скоро. Это работа не для Клюквы, сэр. Мне необходимо будет дать взятку на высшем уровне. — Досихпор кашлянул. — Молчание дорого стоит, сэр…

Мойст проводил Адору Белль обратно к университету в полной тишине. Но важным было то, что никто ничего не сломал и никого не убили.

Потом, как будто придя к заключению после долго тщательного раздумья, Адора Белль произнесла:

— Ты знаешь, я некоторое время работала в банке, и едва ли кого-то закалывали.

— Прости, я забыл предупредить тебя. И я все-таки оттолкнул тебя вовремя.

— Должна признать, что от того, как ты швырнул меня на пол, у меня весьма вскружилась голова.

— Слушай, мне жаль, ладно? И Эймсбери тоже! А теперь можешь сказать мне, в чем все дело? Ты нашла четырех големов, так? Ты их вытащила?

— Нет, туннель обрушился, прежде чем мы добрались настолько далеко. Я тебе говорила, они в полумиле под миллионами тонн песка и грязи. Не знаю, насколько это важно, но мы думаем, что в горах была природная ледяная плотина, которая разрушилась и затопила половину континента. Истории о Хм рассказывают, что он был уничтожен потопом, так что это подходит. Големов смыло вместе с булыжниками, которые в конце концов оказались на каких-то меловых утесах у моря.

— Как вы узнали, что они там, внизу? Это же… Ну, это просто непонятно где!

— Как обычно. Один из наших големов услышал пение. Представь себе. Он был под землей шестьдесят тысяч лет…

В вечной ночи под миром, под давлением глубины, в тяжелой темноте… Голем пел. Слов не было. Песня была старше слов; она была старше даже языков. Это был зов общей глины, и он простирался на мили. Он путешествовал вдоль линий сброса породы, пробуждал кристаллы в темных безмерных пещерах к гармоничному пению, следовал за реками, никогда не видевшими солнца…