Мартовскіе дни 1917 года - Мельгунов Сергей Петрович - Страница 59

Совершенно естественно, что источник свитских закулисных д?йствій Рузскій вид?л в дворцовом комендант?, хотя по утвержденіе Дубенскаго (в воспоминаніях) у Царя посл?дній "едва ли им?л в эти тревожные часы значеніе прежде всего потому, что Е. В., по моему личному мн?нію, никогда не считал Воейкова за челов?ка широкаго государственнаго ума и не интересовался его сов?тами и указаніями". Возвращаясь от Царя посл? перваго пос?щенія Нарышкина, — разсказывал Рузскій Андр. Вл., — он зашел к Воейкову и тут "у меня произошел довольно крупный разговор, даже не разговор, а я просто наговорил кучу истин, прим?рно такого содержаніи "Я почти нич?м не обязан Государю, но вы[208] ему обязаны во всем и только ему, и вы должны были знать, ...что творилось в Россіи, а теперь на вас ляжет тяжелая отв?тственность перед Родиной, что вы допустили событія притти к такому роковому концу. Он так на меня и вытаращил глаза, не ничего не отв?тил"...

Так шли часы в императорском по?зд? в ожиданіи прі?зда думских уполномоченных. "По наружности" было, "как всегда", — вспоминает Мордвинов. Этикет соблюдался. За пятичасовым чаем "ни одного слова, ни одного намека на то, что вс?х нас мучило, не было". Говорили о "пустяках" и думали: "когда же, наконец, кончится это сид?ніе за чаем", Посл? чая "опять вс? вм?ст? в купэ адм. Нилова", — "все еще" озабоченные "попытками перем?нить роковое р?шеніе". "Телеграмму об отреченіи удалось задержать и все еще может повернуться в другую сторону" в зависимости от переговоров с думскими делегатами. "Надо, во что бы то ни стало, не допустить их до предварительнаго свиданія с Рузским, а сейчас же, как прі?дут, провести к Государю!" "Воейков, по приказанію гр. Фредерикса, поручил это мн?, как дежурному"...

V. Думскіе делегаты.

По?зд с уполномоченными Временнаго Комитета в Псков? ждали в 7 час. вечера; он прибыл в 9 часов. В промежутк? проходили обычные по?зда. Вот по?зд. идущій в Петербург. Мордвинов отм?чает, что толпа, хотя я знала уже, что находится "вблизи Царя", "держала себя отнюдь не вызывающе"... О "всеобщей ненависти к династіи" тут не было и помина. Но вот по?зд из Петербурга — первый "посл? революціонных дней". Впереди б?жал какой-то полковник. Дубенскій спросил его о городских настроеніях: "теперь все хорошо, город успокаивается, и народ доволен". — "Что же говорят о Государ?, о всей перем?н??" — допрашивал генерал. — "Да, о Государ? почти ничего не говорят, над?ются, что временное правительство с новым царем Михаилом (в?дь его хотят на царство) лучше справится"... Эта бытовая зарисовка сама по себ? отв?чала на опасеніе придворнаго исторіографа, что отреченіе должно неминуемо вызвать междоусобицу.

Мордвинов, как и хот?л, перехватил делегатов и провел их, минуя Рузскаго, непосредственно в салон-вагон императорскаго по?зда. Придворный журнал отм?тил: "от 9 час. 45 м. веч. Е. В. принимали министра Имп. Двора гр. Фредерикса, ген.-ад. Рузскаго, члена Гос. Сов?та Гучкова, чл. Гос. Думы Шульгина и свиты ген.-майора Нарышкина". В д?йствительности Рузскій опоздал и пришел в сопровожденіи Данилова уже тогда, когда Гучков излагал ход событій в Петербург?[209]. Вс? присутствовавшіе, за исключеніем престар?лаго гр. Фредерикса, разсказали обстановку, в которой произошло формальное отреченіе от престола царствовавшаго монарха. Ген. Нарышкин, в качеств? нач. поход. канцеляріи, вел как бы офиціальную запись. Она сохранилась и была напечатана Сторожевым в 22-м году[210]. Трудно назвать то, что записывал Нарышкин в свою "записную книгу", протоколом, но всетаки будем исходить от этой офиціальной записи, оставляя в сторон? бытовыя черты, зарисованныя мемуаристами, и лишь добавляя из воспоминаній н?которые штрихи.

"Мы прі?хали с членом Гос. Думы Шульгиным, чтобы доложить о том, что произошло за эти дни в Петроград?, и вм?ст? с т?м посов?товаться[211]о т?х м?рах, которыя могли бы спасти положеніе",-начал Гучков. — "Положеніе в высшей степени угрожающее"... Это не есть результат какого-нибудь заговора или заран?е обдуманнаго переворота, а это движеніе вырвалось из самой почвы... и сразу получило анархическій отпечаток, власти стушевались... Так как было страшно, что мятеж примет анархическій характер, мы образовали так называемый Временный Комитет Гос. Думы и начали принимать м?ры, пытаясь вернуть офицеров к командованію нижними чинами; я сам лично объ?хал многія части и уб?ждал нижних чинов сохранять спокойствіе, Кром? нас, зас?дает в Дум? еще Комитет рабочей партіи, и мы находимся под его властью и его цензурою. Опасность в том, что, если Петроград попадет в руки анархіи, то нас, ум?ренных, сметут, так как это движеніе начинает нас уже захлестывать.

Их лозунг: провозглашеніе соціалистической республики[212]. Это движеніе захватывает низы и даже солдат, которым об?щают отдать землю. Вторая опасность, что движеніе перекинется на фронт... Там такой же горючій матеріал, и пожар может перекинуться по всему фронту, так как н?т ни одной воинской части, которая, попав в атмосферу движенія, тотчас же не заражалась бы...[213]. В народ? глубокое сознаніе, что положеніе создалось ошибками власти и именно верховной власти, а потому нужен какой-нибудь акт, который под?йствовал бы на сознаніе народное. Единственный путь — это передать бремя верховнаго правленія в другія руки. Можно спасти Россію, спасти монархическій принцип, спасти династію, если Вы, В. В., объявите, что передаете свою власть вашему маленькому сыну, если Вы передадите регентство в. к. Михаилу Александровичу[214] и если от вашего имени (курсив мой) или от имени регента будет поручено образовать новое-правительство, тогда, может быть, будет спасена Россія. Я говорю "может быть", потому что событія идут так быстро, что в настоящее время Родзянко, меня и других ум?ренных членов Думы крайніе элементы считают предателями; они, конечно, против этой комбинаціи, так как видят в этом возможность спасти наш исконный принцип. Вот В. В. только при этих условіях можно сд?лать попытку водворить порядок... Прежде, ч?м на это р?шиться, Вам, конечно, сл?дует хорошенько подумать, помолиться, но р?шиться всетаки не позже завтрашняго дня, потому что уже завтра мы не будем в состояніи дать сов?т, если Вы его у нас спросите, так как можно опасаться агрессивных д?йствій толпы".

По мн?нію Шульгина, Гучков говорил "негладко и глухо", с трудом справляясь с волненіем. Наоборот, по характеристик? Данилова, "ровный, мягкій голос" Гучкова произносил "тихо, но отчетливо роковыя слова". Царь смотр?л "прямо перед собой, спокойно, совершенно непроницаемо". Когда Гучков говорил об отреченіи, Рузскій обратился к своему сос?ду, Шульгину, и сказал, что "Государь уже р?шил этот вопрос" и "передал одновременно Царю изв?стную телеграмму. Рузскій думал, что Царь развернет телеграмму (она была сложена пополам) и прочтет ее". "Каково было мое удивленіе,— передавал Рузскій Андр. Влад., — когда Государь взяв телеграмму, спокойно сложил ее еще раз и спрятал в карман"'[215], ни Гучков, ни Шульгин, к удивленію, всего этого не зам?тили. В газетах того времени — по крайней м?р? в "Русск.В?д.", которыя лежат перед моими глазами, — очень скудно сообщены были подробности отреченіи, при чем св?д?нія проводили опред?ленную тенденцію. Р?чь Гучкова в газетном изложеніи (1 марта) заканчивалась сообщеніем о распоряженіи правительства(?) вернуть войска, посланныя с фронта. Тогда Царь "тихо" спросил: "что же мн? д?лать?" "Отречься от престола", — отв?тил представитель новой временной правительственной власти. Царю в руки был дан для подписи заготовленный заран?е акт отреченія, — заканчивало сообщеніе, — и Царь подписал его". В таком изложеніи добровольное согласіе Царя на отреченіе, данное, как мы знаем, даже до в?сти о прі?зд? петербургских делегатов, совершенно стушевывалось. Для психологіи момента это было чрезвычайно важно и поясняет многое из того, что потом посл?довало. Надо хорошо запомнить, эту черту. В д?йствительности все происходило далеко не так, как описывала печать.