Золотой характер - Ардов Виктор Ефимович - Страница 49

Слово попросила критик Посошинская. Она встала, брезгливо поморщась, и сделала это столь энергично, что, будучи и так небольшого роста, стала почти невидимой. Но голос ее звучал набатом:

— Комедия не получилась! Я сама обожаю комедии и очень люблю смеяться. Опять же понимаю и ценю остроумие.

Когда она произносила эти слова, у нее было такое лицо, как будто она только что получила сообщение о том, что бандиты вырезали ее семью.

— …Но что тут смешного, товарищи, в просмотренном нами фильме? Человек не может объясниться в любви. А чего тут объясняться? Какие тут еще слова? Я сама замужем. Мне муж никогда ласкового слова не сказал, а живем уже тридцать лет. Подумаешь — дело! Дальше. Что это за цветы, которые соскакивают с этих… как их?.. со стеблей? Где вы видели такие цветы?

— Да продают же на улицах! — крикнул, не выдержав, Смеянский.

— Это нетипично, — отрезала Посошинская. — Дальше. Это надо додуматься! Герой комедии подходит к портрету Карла Маркса и спрашивает его: «Что делать?» Это же надо, товарищи! Больше нечего делать Марксу, как отвечать на вопрос этому доктору!

— Да ведь это же портрет Маркса! — воскликнул режиссер.

— А портреты вообще не разговаривают, — отпарировала Посошинская. — Все, товарищи.

— Товарищи! Я предлагаю закругляться, — сказал председатель. — Есть проект следующей резолюции.

«В общем и целом комедия может получиться, но нужна доработка:

а) герой должен сразу сказать Люсе, что он ее любит, — это резко сократит комедию, а далее показать его в клинике, а ее — на заводе;

б) соседку и сестру убрать;

в) цветы укрепить, чтобы они не падали;

г) фразу «менять, как перчатки» откорректировать, заменив перчатки менее дефицитным товаром;

д) с Марксом не разговаривать вообще — пусть герой просто остановится и с уважением посмотрит на портрет;

е) финальный поцелуй свести к минимуму».

Возражений нет? Объявляю обсуждение закрытым.

Бодрость сохранял только один директор студии.

— А почему вы молчите? — спросили его.

— А я счастлив, — сказал директор.

— В чем же вы видите это счастье?

— В том, что таких обсуждений становится у нас все меньше и меньше.

Борис Привалов

ЮМОРЕСКИ

1. Заколдованный Дудиков

Этот рассказ я услышал от крановщика Пети, одного из лучших передовиков завода. Мы сидели под самыми стропилами цеха, в будочке его крана. Шел обеденный перерыв, и кран отдыхал вместе со всеми. Внизу мелькали спецовки и комбинезоны рабочих. Петя аппетитно хрустел бутербродами и неутомимо запивал еду чаем из краснобокого термоса.

— Вон видите, — сказал он мне, — зеленый комбинезон между станками мелькает? Это заколдованный Дудиков из четвертого цеха. Неуемная личность. Большой человек!

Я поинтересовался, кем, когда и зачем «заколдован» Дудиков.

— Вот послушайте, — завинтил термос Петя. — Замыслили Дудикова перевоспитать. Кто замыслил? Мастер его участка, инженер да заместитель начальника цеха. У Дудикова характер очень агрессивный. Вот если бы, к примеру, на курсах повышения квалификации ввели предмет «Как наживать себе врагов», то Дудикова наверняка назначили бы преподавателем по этой дисциплине. Критика-самокритика — вещь полезная, но к ней многие с трудом привыкают. А Дудиков — что ни день, то фельетон в стенгазете на-гора выдает или, на худой конец, листовку-«молнию». Из-за него председатель цехкома четвертого цеха раньше времени на пенсию ушел, честное слово! Вот какой у этого неуемника характер. Вы только посмотрите, как его зеленый комбинезон внизу мелькает: с реактивной скоростью. И так всегда. Люди отдыхают, питаются, кислородом дышат или в шашки играют, а он ни минуты спокойно на месте постоять не может.

А насчет колдовства все получилось очень просто. Мастер, инженер по БРИЗу, и замначальника цеха — дружки закадычные. Как говорится, пивом не разольешь. Решили Дудикова ославить. Но производственник он хороший, это его критике силу придает. А ежели парня отстающим сделать? Кто тогда к нему прислушиваться будет? Вот как задумано было! Перво-наперво меж себя порешили сделать так, чтоб Дудиков плана не выполнил. Дали ему наряд на детали повышенной сложности, а норму оставили прежнюю — сорок штук за смену. Понятно, Дудиков за день всего 40 % вытянул. А тут как раз Очередное собрание. Мастер так и рассчитывал: дать неуемнику жару публично. Выступал первым. Разгром учинил парню на сто пятьдесят процентов. Дудиков словно этого только и ждал. Берет слово, да не о себе речь держит, а о больших принципах: о практике распределения нарядов в цеху вообще и на их участке в частности. И почему приятели мастера всегда имеют легкие наряды и заниженные нормы, и отчего не учитывается опыт других цехов по рациональному распределению нарядов на каждой станочной линии… Да как пошел-поехал — все диву дались, когда он успел так подробно вопрос подготовить! Понятно, ничего не получилось у мастера и его дружков. Выскочил Дудиков сухим и чистым из их грязной водицы!

Погодили они немного, затем вторую мину под Дудикова подвели. Подсунули ему для работы детали со скрытым браком — чтобы потом в нем самого парня обвинить. Расчет был таков: как только Дудикова браковщиком нарекут — вся прыть с неуемника сойдет. Какое у него будет моральное право других задирать, раз сам в хвосте?

Но ведь и у Дудикова друзья имеются. Узнали про заговор, сообщили.

— Вот и хорошо, — говорит Дудиков, — я всегда мечтал получить для работы такой именно брак.

Пошел он перед сменой к начальнику БРИЗа — инженеру, который рабочим изобретательством ведает. С инженером этим у него старая «дружба» — Дудиков его и в газете песочил, и в карикатурах, и на каждом собрании воспитывает.

Приходит он в БРИЗ. Инженер встал, выгнул, как кот, спину дугой, шипит:

— Что вам нужно? Я занят!

— Дайте мне тот прибор для определения скрытого брака в деталях типа 65-1, который вы полгода маринуете! — просит Дудиков. — Иногда ведь в металл бывает труднее заглянуть, чем в человеческую душу. Это я не про вас, гражданин хороший, потому вас лично вижу насквозь. Короче: прошу выдать прибор для эксперимента.

Инженер на дыбы, дескать, не лезьте не в свое дело, а Дудиков не поленился, за парторгом сбегал. Пришлось прибор выдать.

И Дудиков в присутствии всей цеховой общественности девяносто деталей из ста этим прибором забраковал!

— Вот как, — говорит, — нас обеспечивают работой!

Убил он сразу трех зайцев: прибор пошел в ход, мастер схлопотал выговор, и приемку деталей решено было пересмотреть во избежание подобных случаев.

Вот отсюда и пошло прозвище — смекаете? Словно заколдовали парня — ему неприятность подготавливают, а он ее так каждый раз оборачивает, что его «дружкам» еще тошнее становится. А утвердилось прозвище накрепко после того, как Дудиков воскресный субботник сорвал. Он возьми да и заяви накануне, что это безобразие — устраивать пятый субботник за месяц.

Тут уж и мастер, и инженер из БРИЗа, и замначцеха просто расцвели от восторга: представляете, такое заявление!

— Антиобщественные настроения! Вражеская агитация! — Чего только они про него не говорили. — Сейчас мы его, милого, расколдуем! Немедленно созвать собрание!

И в тот же день — собрание. На повестке дня — вопрос о Дудикове и его настроениях.

А он сам в бой рвется.

— Я против таких воскресников, — говорит. — Наш председатель цехкома слишком легко дает дирекции согласие на работу в выходной день. Неправильно это. В цехком все время идут сигналы о ненормальном планировании работ, об авралах, о неиспользованных возможностях. А вместо принятия мер комитет идет проторенной дорожкой — воскресник, субботник, сверхурочные задания. Ведь это же порочная система! Следует, товарищи, раз и навсегда решить: если дирекция считает, что нужен воскресник — поставьте вопрос о нем на общее собрание. Тут уж мы выясним: почему у нас отнимают день отдыха? Кто в этом виноват? И меры примем, чтобы так больше не случалось!