Шайтан-звезда - Трускиновская Далия Мейеровна - Страница 45

Джейран поклялась именем Аллаха, что ни разу не вспомнит больше о тех утрах, когда хозяин хаммама, оставаясь с ней, полуобнаженной, наедине, разминал ей спину и ноги, негромко поясняя свои движения. И еще она поклялась, что ни разу не вызовет больше перед внутренним взором то смуглое лицо, обрамленное короткой черной бородой и оживленное быстрой улыбкой, одно созерцание которого вызывало в ней жар, зарождающийся между бедер и, подобно большой и горячей искре, взмывающий вверх по спине, от чего ноги переставали чувствовать землю, а горло лишалось дыхания.

Стоило ей произнести обет, который, как ни странно, по форме своей не был обетом девственности, ведь речь между девушкой и Аллахом шла лишь об одном человеке, а другие мужчины не упоминались вовсе, – так вот, стоило ей произнести про себя этот обет, который сама она считала вечным отказом от всего, что возможно из близости между мужчинами и женщинами, как Аллах послал ей мысль, удачную и страшноватую одновременно. Джейран вспомнила про Маймуна ибн Дамдама.

Если похищенный джинн слушался Фатимы, упоминавшей некие Врата огня и грозившей ему погибелью, не послушает ли он любого, кто откроет кувшин с теми же словами?

В конце концов, наихудшее, что могло сейчас произойти с Джейран, – это смерть, и когти джинна стоили стрел или ханджаров вооруженного дозора, к тому же, джинн вряд ли покусился бы на ее девственность, а дозорные – вряд ли отказали бы себе в удовольствии насилия. К тому же с дозорными она не смогла бы договориться, а с джинном это, возможно, удалось бы.

Не зная, каковы свойства заключенных в кувшины джиннов, их рост, вид, цвет и все прочее, Джейран решила все же открыть кувшин в наиболее безопасном месте. И избрала для этого узкую расселину.

Осторожно соскользнув туда, девушка обхватила левой рукой – горлышко, правой – крышку, увенчанную свинцовой печатью с непонятными знаками, и с трудом провернула ее.

Крышка осталась у нее в руке, но никакой дым не спешил выходить из кувшина.

Джейран растерялась – могло ли быть такое, чтобы обитатель кувшина попросту сбежал оттуда? Или Фатима, да не даст ей Аллах мира, все же успела как-то уничтожить его?

– Во имя Аллаха, выходи! – приказала она. – Заклинаю тебя всеми именами Аллаха!

Тут вдруг Джейран вспомнила, что самозванка выманивала из кувшина его обитателя, непременно называя его по имени.

– Вылезай оттуда, о Маймун ибн Дамдам! – потребовала она. – Не то я произнесу заклинания власти! Ты этого добиваешься? И я закрою для тебя Врата огня!

Тогда только серый дым пошел из горлышка, и устремился сперва к ногам Джейран, и образовалась у ее ног как бы пухлая перина дыма, и перина росла, поднимаясь все выше и заполняя собой всю расселину, так что девушка с головой утонула в дыме, и ею вдруг овладела истомляющая слабость. Ноги подогнулись сами, Джейран опустилась на колени и растянулась на холодных камнях, уже не ощущая ни их холода, ни жесткости.

– О Маймун ибн Дамдам, что это ты со мной делаешь?.. – прошептала она.

Но раб кувшина, как видно, привык делать свое дело, не обращая внимания на шепоты и стоны.

Веки Джейран налились такой тяжестью, что открыть глаза она не могла. И руки налились тяжестью, и ноги, и ушла из них сила, и Джейран погрузилась в странное состояние, между сном и явью.

Откуда-то потекли ароматы дорогих курений, вместе с дыханием проникая в потаенные уголки тела, и голова закружилась, и тело внезапно утратило избыточный вес, оно как бы поплыло по мягким волнам, и одна волна передавала его другой волне, покачивая и лаская.

Лицо, обрамленное черной бородкой и озаренное рассеянной блуждающей улыбкой, склонилось над ней, и, хотя черты были пока туманны, но Джейран угадала в них радость от ожидания близости. Она, встревожившись, хотела было сказать, что дала обет Аллаху, но губы ей запечатало нечто живое, влажное, проникающее, пробуждающее в ее рту некие родники, и родники эти стали исторгать сладкую жидкость, в которой Джейран не узнала слюны.

Нечто, подобное длинному, пушистому и приятно пахнущему меху, коснулось щек девушки и по шее соскользнуло до груди. Джейран не понимала, что это, но всей кожей приняла дразнящую ласку, и когда пушистое удалялось от нее – она тянулась вслед.

Одежда на ней, судя по всему, растаяла, и пушистое пустилось выписывать круги по ее обнаженной груди, и животу, и бедрам, причем мягко старалось разомкнуть эти все еще плотно сжатые бедра. И ему удалось – Джейран покорилась, расслабилась, и позволила прикоснуться к себе прикосновением, которого в жизни еще не знала.

Не было больше побега, опасностей, погони – все затмили эти легкие, дурманящие прикосновения, и прибавилось нечто иное – горячее и на ощупь подобное атласу. Оно коснулось тела девушки, взволновав ее до предела, и меж бедер ее поселилась страсть, и она перестала понимать, что с ней происходит.

Некие огромные губы легли на ее живот, и прижались, и втянули его, и отпустили, и снова втянули, и снова отпустили, и он от этого напрягся, и внутри что-то сжалось и расслабилось, сжалось и расслабилось, порождая ощущение, сходное с болью, но при том сладостное, и бедра при этом также напрягались и расслаблялись, ибо то, что меж ними, страдало от тесноты и пустоты.

Но тут и пушистое, и атласное, и даже огромные горячие губы как бы отстранились.

Джейран приподнялась, желая снова ощутить их, и услышала мужской недоумевающий голос:

– Кто ты, о госпожа?..

– А ты, ради Аллаха? – спросила и она.

– Я джинн Маймун ибн Дамдам, из подданных Синего царя, и я верую в Аллаха, – сообщил джинн. – Кто ты и как попал к тебе кувшин, о госпожа?

Джейран испугалась и ничего не ответила.

– Если ты не та, что выдает себя за дочь пророка Фатиму Ясноликую, не та, что обманом завладела моим кувшином и похитила у кого-то из магов заклинания власти, то тебе не нужно бояться меня! – продолжал Маймун ибн Дамдам. – Напротив, я могу принести тебе богатство и почести! Хочешь ли ты жить в царском дворце? Владеть царством? Иметь самые прекрасные в мире наряды и украшения?

– Я хочу, чтобы ты немедленно унес меня отсюда куда-нибудь подальше! – сразу вспомнив и про побег, и про погоню, потребовала Джейран.

– Клянусь Аллахом, я не могу сделать этого, о госпожа! – воскликнул джинн. – Эта богоотступница, выдающая себя за Фатиму, лишила меня почти всей моей силы. Она закрыла для меня Врата огня, а ведь мы, джинны, состоим из бездымного пламени и питаемся им. Я гожусь теперь лишь на то, чтобы ублажать ароматами и легкими прикосновениями! Послушай меня, о госпожа! Отнеси меня к тем, кто может вызвать сыновей Раджмуса из подданных Синего царя! Когда они узнают о моих обстоятельствах, они вызволят меня отсюда и вернут мне мою подлинную силу! И тогда я так награжу тебя, что не будет на земле женщины, равной тебе! Клянусь Аллахом!

– А что ты можешь сделать для меня сейчас, о Маймун ибн Дамдам? – спросила разочарованная Джейран.

– Ничего, о госпожа, – признался джинн. – Но если желание что-то значит, то поверь, я рад был бы сделать для тебя все, что не противоречит установлениям Аллаха.

– А этот дым, в котором я нахожусь? Укрывает ли он меня от преследователей?

– А разве тебя преследуют? – осведомился Маймун ибн Дамдам. – За что, о госпожа? Не говори, я все понял! Ты похитила у этой нечестивой мой кувшин!

– И не только это совершила, – сказала Джейран. – А теперь скажи – если сейчас на меня посмотрит человек, что он увидит?

– Я полагаю, что он увидит смутную тень, – неуверенно отвечал джинн. – Откуда мне знать это, о госпожа? Разве мне подносили зеркало, когда я ублажал эту скверную, эту мерзкую?

Джейран задумалась, пытаясь осознать свое положение.

– Но, раз я выпустила тебя, почему бы тебе не полететь самому на поиски рода Раджмуса? – осведомилась она. – Ты бы нашел своих близких, а потом сделал что-нибудь для меня в награду за освобождение.

– Мой кувшин запечатан такими знаками, что я не могу покинуть его, – признался Маймун ибн Дамдам. – И я настолько оскудел силой, что не могу тащить с собой даже этот кусок меди, будь проклят тот, что придал ему форму кувшина!