Маленькие женщины, или Детство четырех сестер - Олкотт Луиза Мэй - Страница 11

— Мы не расстанемся с нашими дочерьми ни за какие богатства в мире. Мы будем жить вместе и поддерживать друг друга нашею взаимною любовью.

Старая лэди долго дулась на своих родственников, но, встретив однажды Джо у общих знакомых, она так пленилась ее оригинальностью, что предложила ей у себя место компаньонки и чтицы. Зная капризный характер старухи, Джо не слишком обрадовалась этому предложению, но так как ей не представлялось ничего лучшего, то она решилась взять это место и, сверх всякого ожидания, сумела ужиться с своей раздражительной тетушкой. Между ними, правда, бывали стычки, и Джо не раз объявляла дома, что она не может долее выносить капризов тетки; но старуха всякий раз первая протягивала руку примирения и так убедительно просила племянницу возвратиться к ней, что у той не хватало духа отказать, тем более что она даже полюбила брюзгливую тетю Марч.

Но главной приманкой в ее доме была для Джо огромная библиотека, в которую никто не заглядывал, кроме нее, со времени смерти ее дяди. Джо очень живо помнила этого доброго старого джентльмена, который строил ей дороги и мосты из огромных лексиконов; рассказывал ей интересные истории о картинках, которые она рассматривала в его латинских книгах, покупал ей карты и пряники.

Мрачная, пыльная комната, с бюстами, смотревшими с высоких книжных шкафов, с покойными креслами и глобусами, а главное, с бесчисленным множеством книг, которые уносили Джо в новый незнакомый ей мир, — комната эта казалась ей лучшим уголком в целом свете.

Как только тетушка Марч ложилась отдыхать или к ней приезжали гости, так Джо тотчас же убегала в библиотеку и, усевшись с ногами в большое кресло, всецело погружалась в поэзию, романы, историю, путешествия и пр.

Но так как счастье никогда не бывает продолжительным, то и блаженству Джо наступал конец. Часто чтение прерывалось на самом интересном месте резким криком: «Джозифин! Джозифин!» — и Джо должна была покидать свой рай, чтобы разматывать нитки, мыть пуделя или читать по целым часам «Опыты» Бельшама[5].

Джо мечтала сделать со временем нечто необыкновенное, но что именно, в этом она и сама еще не отдавала себе отчета. Она предоставляла времени решить этот вопрос, а пока ее главная печаль была в том, что она не могла читать, бегать и кататься на коньках столько, сколько бы ей хотелось.

Вспыльчивость, резкость и живость характера очень часто навлекали на Джо маленькие неприятности, хотя чаще комического, чем драматического свойства.

Пребывание у тетушки Марч было для Джо хорошей школой, потому что, стараясь применяться к нраву этой старой лэди, она выработывала свой собственный характер, а мысль, что она трудится, чтобы не быть в тягость другим, подкрепляла ее в этом трудном деле и помогала чувствовать себя счастливой, несмотря на беспрестанные «Джозифин».

Третья сестра, Бетси, отличалась необыкновенной добротой, кротостью и застенчивостью. Ее пытались посылать в школу, но это было для нее такой пыткой, что наконец решено было оставить её дома и отец стал учить её сам. Когда он отправился на войну, а миссис Марч посвятила все свое время занятиям в обществе вспоможения солдатам, Бетси продолжала учиться сама, как умела, и вместе с тем помогала Анне во всех ее хлопотах по хозяйству: убирала комнаты, мыла посуду, бегала в лавочку, не ожидая за это никакой награды, кроме ласки и любви. Эта маленькая трудолюбивая пчелка не знала скуки, хотя и проводила все утро одна, с своими котятами, куклами и хозяйством.

У нее было шесть кукол, которых она будила и одевала каждое утро; между ними не было ни одной целой и красивой: все они достались Бетси по наследству от старших сестер, преимущественно от Эмми, которая не любила ничего старого и некрасивого, между тем как Бетси за то собственно и любила так нежно своих кукол, что они были уродцами. Она устроила для них лазарет, никогда не бранила и не била их, и даже самым безобразным из них не оказывала пренебрежения. У Джо также была когда-то кукла, от которой, вследствие бурно проведенной жизни, остался один остов, валявшийся между старым хламом до тех пор, пока Бетси не пристроила его в свой лазарет. У этой несчастной куклы была проломлена голова и оторваны руки и ноги. Чтобы скрыть эти недостатки, Бетси прикрыла ей голову маленьким чепчиком, завернула её в одеяло и отвела для бедной убогой лучшую постель своего приюта. Ее нежные попечения об этой кукле могли бы всякого тронуть и рассмешить: она приносила ей цветы, читала ей, брала её гулять, закутывала в свое пальто, баюкала. «Спи спокойно, моя бедная крошка», — говорила она, прощаясь с нею вечером.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но и у Бетси были свои горести, и она тоже иногда «хныкала», как выражалась Джо. Главное горе ее состояло в том, что она не могла брать уроков музыки и иметь хорошее фортепиано. Она так страстно любила музыку, так терпеливо упражнялась на дребезжащих клавикордах, что вполне заслуживала, чтоб ее заветная мечта как-нибудь осуществилась. Но никто не видал, как она вытирала слезы с пожелтевших клавиш, которые совсем отказывались служить. Кстати природа одарила Бетси и приятным голосом; она пела за работой как жаворонок. Она никогда не ломалась, когда домашние просили её что-нибудь сыграть, и каждый день говорила себе в утешение: «Уж когда-нибудь да я выучусь музыке.»

Каждому случается встречать таких кротких и добрых созданий, как Бетси, которые совершенно забывают себя для других и делают это с таким веселым видом, что никто и не подозревает приносимых ими жертв до тех пор, пока маленький сверчок не умолкнет, пока любящее, светлое созданье не исчезнет навсегда, оставив после себя безмолвие и пустоту.

Если бы кто-нибудь спросил Эмми, что составляет несчастие ее жизни, то она, не задумываясь, ответила бы: «Мой нос». Когда она была маленькой, то Джо уронила ее нечаянно в ящик с угольями, и Эмми уверяла, что падение это навсегда погубило ее нос. Он не был, впрочем, ни велик, ни красен, а был только несколько широк, и как ни давила его Эмми, а не могла придать ему аристократической формы. Впрочем, недостатка этого никто не замечал, кроме самой Эмми, но, по мере того, как нос ее развивался в свойственной ему форме, ей все более и более хотелось иметь греческий нос, и, в свое утешение, она испещряла поля своих тетрадей античными носами.

Домашние звали Эмми «маленьким Рафаэлем,» так как у нее был замечательный талант к рисованию, и самым любимым занятием ее было украшать свои тетради и книги фантастическими арабесками. Атлас ее был покрыт ее собственными чертежами географических карт, и из тетрадей ее очень некстати выпадали иногда преуморительные карикатуры. Что же касается ученья, то Эмми справлялась с своими уроками как попало и избегала выговоров только потому, что вела себя примерно хорошо.

Она была любимицей своих подруг; ее веселый характер, кокетливые и грациозные манеры всем нравились; талантами ее все восхищались. Кроме рисованья, к которому она имела очевидную способность, она умела играть на фортепиано двенадцать различных штучек, вязала крючком и читала по-французски, коверкая не более двух слов на три. Ее манеру говорить нараспев подруги ее считали «образцом изящества». Все так хвалили и баловали Эмми, что она легко могла бы испортиться; но было одно обстоятельство, мешавшее развитию ее тщеславия и гордости: это то, что она должна была носить старые платья своей кузины. На ее несчастье, у тетки ее не было ни малейшего вкуса, и Эмми, к ее великому отчаянию, приходилось носить красные шляпки и платья, отличавшиеся полной безвкусицей. Хотя все это было еще совершенно ново и, будучи перешито, ловко сидело на ней, но артистический глаз ее во всем находил какие-нибудь недостатки. В особенности чувствовала она себя несчастной, когда ей приходилось надевать в школу одно противное красное платье с желтыми крапинами.

— Хорошо еще, что мама не закладывает мне складок на подоле, когда бывает недовольна мной, — со слезами говорила она Мегги. — Ты не можешь себе представить, как это безобразно. Мама Мэри Паркс всегда так наказывает ее, и случается, что платье Мэри не доходит даже до колен. Какой она кажется тогда неуклюжей! Срам смотреть! Как подумаю я об этой деградации, так мирюсь даже с моим плоским носом и красным платьем с противными желтыми горошинами.