Реальность Тардис - Ершова Алёна - Страница 4

Первое. Предположим, что я сошла с ума или все это вот такой вот скучный предсмертный бред перегретого высокой температурой мозга. Версия вполне рабочая. Хорошо. Могу ли я что-то сделать, если даже психбольница – плод моего воображения? Вряд ли. И опять, вроде бы – моя шизофрения, как хочу в ней, так, по идее, и живу. Но нет… физика и причинно-следственные связи здесь работают. Ударила локоть – болит. Значит, чудес и фей не будет. Надо как-то самой жить…ну или не жить, а «досматривать». Сколько там клетки мозга умирают? Родных, правда, жалко. Это им или хоронить, или в дурдом сдавать. Печально, но я не Джон Нэш, чтобы отследить и отсеять свои галлюцинации от реальности. Пока все однородно. Так что живем с теми вводными, что есть, и пытаемся разобраться.

Второе. Предположим (чисто теоретически, пока не доказано обратное), что разговор с Диким Охотником имел место быть, и сказанное им о «копировании» и «вставке» моей ментальности и памяти – правда. Где-то выздоровела и вернулась к детям одна Я, а другую Я «загрузили» в тело пятнадцатилетней меня. Бред, конечно, но тогда мы возвращаемся к пункту один. Или не бред, а теория множественных вселенных, например. В одной так, в другой немного по-другому. Как игра, сохраненная в середине, которую начал играть другой пользователь. Герои те же, но сюжет развивается немного иначе. Да, и по Ньютону время от пространства не зависит… Но если так, то я дура, круглая идиотка, которая согласилась на все это, и оставила ребенка, мужа, себя, ради непонятной, призрачной, слабо выполнимой идеи! От этой мысли вновь нахлынула истерика.

Вот и подумала без эмоций…

Пришла в себя я в горячей ванне. Как набирала и залазила, не помню. Решила, что если меня так и будут захлестывать истерики, то до панических атак и дурдома будет-таки недалеко. А не хотелось бы. Поэтому надо брать себя в руки и что-то решать. Какими бы ни были изначальные посылки, вывод, в общем один: жить дальше. Смотреть, слушать, сравнивать. Надо двигаться вперёд и, скорее всего, с учетом условий, поставленных Охотником. Всё же рисковать судьбами дорогих мне людей не хотелось. Поэтому надо запрятать в самый дальний угол, самого глубокого подземелья собственного сознания мысли о Николае и сыне. Не думать, не искать, не пересекаться. (А вот это, кстати, будет сложно, с учетом того, что мне его как-то придётся предупредить о брате). Надо составить таблицу, вспомнить все важные события, касающиеся семьи, родных и мира, «жизни, вселенной и всего такого[3]». Обязательно всё записать. Беда в том, что я почти не смотрела телевизор и не интересовалась ни политикой, ни экономикой. Надо глянуть в календарь, с виду мне пятнадцать или шестнадцать лет, а значит, на дворе где-то 2003 год. И что я помню? Война в Чечне идёт, вторая, кажется. Всё. А дальше? Олимпиада, Грузия, Украина, Сирия, ещё одна Олимпиада, Беларусь. Пара экономических кризисов. На Марс так и не слетали, олухи. С другой стороны, слава Кассандры мне ни к чему. Есть четкая цель: раз я тут, постараться помочь близким людям. Вот я и постараюсь. И хватит. А еще постараюсь никому не навредить. О! А еще я помню про биткоин! Живём.

Глава 3. Поиски решений

21 марта 2003 г.

К моменту, когда домой пришла сестра, на плите закипал борщ, в машине-автомат крутилось белье, кухня была отмыта, а полы выметены. Так же я успела включить компьютер, уточнить дату, расстроится из-за отсутствия музыки. Вспоминать и разбираться, как выходить в интернет со скрипящего модема, пока не стала. Нашла пустую тетрадь в клетку и села писать план на ближайшую жизнь.

Немного погремев в коридоре ключами, сестра тихонько прошла в нашу комнату, но обнаружив, что я не сплю, а сижу за рабочим столом, перестала таиться:

– О, ты чего не в постели?

Я подняла голову и на мгновенье замерла. Передо мной стояла четырнадцатилетняя девочка, еще угловатая, похожая на кузнечика, высокая, с копной вьющихся рыжих волос, носом пуговицей и огромными оленьими глазами. Сейчас она сильно была похожа на диснеевскую шотландскую принцессу Мериду. Но это чудо, несомненно, совершенно точно было моей сестрой Татьяной. Одето это недоразумение было в голубые джинсы-клёш с белой бахромой и какую-то дикую кофту в цветочки.

На мгновенье я растерялась, не зная, как себя с ней вести и что сказать. Я была безумно рада её видеть. После окончания педагогического института сестра собрала вещи и уехала волонтером в Камерун учить африканских детей английскому языку и арифметике. Встречались после этого мы лишь пару раз.

Говорят, от себя не убежишь. Но если все время чем-то занимать руки и голову: куда-то идти, лететь, что-то делать, на что-то смотреть, что-то слушать, – то на мутные мысли и горькие думы просто не останется времени.

Сестра полностью посвятила себя африканским детям. Она никогда ни на что не жаловалась и ни с кем не говорила о причинах, побудивших ее резко бросить все и спрятаться в убогом африканском поселении. На родительские вопрос «Почему?» с грустной улыбкой ответила: «Вы хотели, чтоб я учила английский язык, а я хотела приносить пользу. Видите, как все удачно сложилось». Да, подозреваю, что мама с папой совсем иначе видели ее будущее. Но их чрезмерная опека вплоть до выбора института и жениха вызвала эффект натянутого лука. Тетива дёрнулась, и стрела улетела за горизонт.

От меня, от родителей, от знакомых, от сырого промозглого города, от парня, от воспоминаний…

Игнат был из известной и влиятельной семьи. Его отец занимал хороший пост в городской администрации. Они познакомились с Таней в марте две тысячи шестого года на краевом студенческом балу, куда Татьяна была приглашена как самый молодой обладатель губернаторской стипендии. Все начиналось, как красивая сказка: эдакий принц местного масштаба и нежная Золушка. Игнат задаривал подарками, водил на всевозможные концерты, в кино, заваливал цветами. Тем не менее, сестра почти сразу стала тяготиться этими отношениями, с завидным постоянством пытаясь их порвать. Никто не понимал этого стремления. С высоты своих прожитых лет и богатого жизненного опыта взрослые и знающие родственники, знакомые, друзья объясняли сестре, что у нее замечательный, обеспеченный, внимательный и красивый «жених», лучше которого она вряд ли найдет. Пророчили ей судьбу старой девы в обществе котов, если она не перестанет морочить голову парню.

Реальность же была неумолима. Игнат был противоречивой личностью. Противоречия заключались в отсутствии рамок для себя и в обозначении четких границ для Татьяны. Он ходил «налево» чаще, чем к себе домой, но после всегда «раскаивался», просил прощения, задаривал подарками. В то же время он ревновал, следил, контролировал, сыпал угрозами. И все по кругу. Сестра рассказала мне перед отъездом, что, когда она в последний раз заявила Игнату о намерении уйти от него, тот начал кричать, ломать в комнате вещи, потом схватил ее за горло и сказал, что если та попытается его бросить, то он сначала сломает ей руки, а потом сам сбросится с крыши. Последняя Танина фраза мне запомнилась на всю жизнь: «Он такой милый, чудесный, добрый. Как от такого уйти? От такого бежать надо!».

Наверное, надо было поговорить с родителями, попросить защиты, помощи, но ни я, ни она не сделали этого. Ценой моего молчания оказалась Танина дальнейшая жизнь. Порой для предательства достаточно лишь молчания. До сих пор вопрос о том, как надо было поступить в той ситуации, мучал меня. У меня не хватило смелости, сил, ума разрубить этот гордиев узел. Все эти качества нашлись у сестры. Дождавшись окончания института, она собрала вещи и сбежала туда, где ее чокнутый принц не достал бы. Родителям позвонила лишь из самолета. За следующие пятнадцать лет она так и не пустила в свою жизнь больше ни одного мужчину. На вопросы родителей о муже и детях улыбалась и молчала…