Блейз - Кинг Стивен - Страница 29

 Блейз закрыл газету. От прочтения «Обращения» ему стало дурно, совсем как от песни Лоретты Линн о хорошей девушке, которая решила стать плохой.

– Эй, Джо, бу-бу, – раздался из спальни голос Джорджа, и Блейз аж подпрыгнул от неожиданности.

– Ш-ш-ш, ты его разбудишь.

– Хрен с два. Он не может меня слышать.

– Ох. – Блейз сообразил, что так оно и есть. – Что такое «в пропорции», Джордж? Тут сказано, что смесъ нужно делать в пропорции один чего-то к одному.

– Не важно, – ответил Джордж. – Они действительно о нем тревожатся, верно? «Он ест три раза в день, после чего выпивает половину бутылочки… не причиняйте ему вреда, потому что мы его очень, очень любим». Да, розовые сопли на куче розового дерьма.

– Послушай… – начал Блейз.

– Нет, не буду слушать! Не говори мне «послушай»! Он – все, что у них есть, так? Он, и еще сорок миллионов гребаных гринов! Надо бы взять деньги, а потом отослать им ребенка, порубленного на куски. Сначала мизинец, потом большой палец ноги, потом…

– Джордж, заткнись!

Блейз рукой хлопнул себя по рту, в шоке. Он только что велел Джорджу заткнуться. О чем он думал? Что с ним?

– Джордж? – Нет ответа.

– Джордж, извини. Просто не следовало тебе говорить такого, ты понимаешь. – Он попытался улыбнуться. – Мы должны отдать ребенка живым, так? Как и планировали. Так?

Нет ответа, и теперь Блейза начала охватывать настоящая паника.

– Джордж? Джордж, что не так?

Джордж долго, долго не отвечал. А потом до Блейза донеслось, так тихо, что он, возможно, этого и не услышал, так тихо, что, возможно, словами Джорджа стала мелькнувшая в голове мысль: «Тебе придется оставить его со мной, Блейз. Рано или поздно».

Блейз вытер рот ладонью.

– Лучше бы тебе ничего ему не делать, Джордж. Лучше бы ничего. Я тебя предупреждаю.

Нет ответа.

К девяти утра Джо проснулся и, переодетый и накормленный, играл на кухонном полу. Блейз сидел за столом и слушал радио. Он убрал обрезки газет и затвердевшую пасту, так что теперь на столе лежало только его письмо Джерардам. Он пытался решить, как же его отправить.

Новости Блейз прослушал уже трижды. Полиция арестовала мужчину, которого звали Чарльз Виктор Притчетт, здоровяка из округа Арустук, которого месяцем раньше уволили с лесопилки. Потом его отпустили. Вероятно, этот костлявый Уолш, гребаный охранник, не признал в нем водителя «форда», догадался Блейз. Жаль. Хороший подозреваемый мог на какое-то время облегчить ему жизнь.

Он нервно ерзал в кресле. Нужно же сдвинуть это похищение с места. Он должен найти способ отослать письмо. Они знают, как он выглядит, они знают, какой у него автомобиль. Знают даже цвет автомобиля… и все из-за этого мерзавца Уолша.

Голова у него работала медленно, с трудом. Он встал, сварил еще кофе, вновь достал газету. Хмурясь, всмотрелся в полицейский рисунок. Большое, с квадратной челюстью, лицо. Широкий плоский нос. Густые волосы, давно не стриженные (последний раз его стриг Джордж, воспользовавшись кухонными ножницами). Глубоко посаженные глаза. Только намек на мощную шею – вероятно, они и вообразить не могли, какие у него габариты. Люди никогда не могли такого себе представить, когда он сидел, потому что ноги были самой длинной частью его тела.

Джо начал плакать, и Блейз согрел бутылочку. Младенец оттолкнул ее, поэтому Блейз посадил его себе на колени. Малыш сразу успокоился и принялся разглядывать мир с новой, куда более высокой позиции: три вырезанные из журналов фотографии красоток на дальней стене, засаленный асбестовый экран, прикрученный к стене за плитой, окна, грязные изнутри и с морозными узорами снаружи.

– Не очень-то похоже на тот дом, откуда ты пришел, а? – спросил Блейз.

Джо улыбнулся, затем попытался рассмеяться, еще так неумело, вызвав улыбку и у Блейза. У малыша уже прорезались два зуба, только-только приподнялись над десной. Блейз задался вопросом, а вдруг режутся и другие, доставляя ему неприятные ощущения. Джо часто жевал пальчики и иногда вскрикивал во сне. Теперь у него изо рта потекли слюни, и Блейз вытер их старой бумажной салфеткой, которую выудил из кармана.

Он не мог снова оставить младенца на Джорджа. Джордж вроде бы ревновал или что-то в этом роде. Джордж словно хотел…

Он, должно быть, весь напрягся, потому что Джо развернулся и посмотрел на него с таким забавным вопросительным выражением на лице, будто говорил: «Что такое, дружище?» Блейз этого не заметил, потому что… речь шла о том… теперь он был Джорджем. И получалось, что какая-то его часть хотела…

Вновь он отпрянул от этой мысли, и тут же его мятущийся мозг нашел, за что ухватиться.

Если он куда-то ехал, значит, Джордж ехал туда же. Если он теперь Джордж, это был совершенно логичный вывод. «А» ведет к «Б», просто, как ясный день, сказал бы Джонни Челцман.

Если он уезжал, уезжал и Джордж.

А это означало, что во время его отсутствия Джордж не мог причинить Джо вреда, как бы ему того ни хотелось.

Внутреннее напряжение ослабло. Его по-прежнему не радовала перспектива оставить ребенка одного, но лучше уж пусть малыш побудет один, чем с человеком, который может причинить ему вред… и потом, письмо нужно отправить. А кроме Блейза, никто не мог этого сделать.

И ему, конечно, следовало изменить внешность, раз уж у них был этот рисунок и все такое. Все равно что натянуть на лицо черный чулок, только обойдясь без лишних атрибутов. Но как?

К нему пришла идея. Не озарила, а пришла, медленно. Поднялась из глубин сознания, как пузырь поднимается на поверхность жидкой грязи.

Блейз положил Джо на пол, сам прошел в ванную. Достал ножницы и полотенце. Потом взял из шкафчика-аптечки электробритву Джорджа, «Норелко». Там она пролежала со дня его смерти, с накрученным на нее шнуром.

Волосы он отстригал длинными прядями, пока не остался короткий ежик. Потом включил «Норелко» и сбрил остальное. Водил бритвой по черепу, пока та не стала горячей, а кожа на голове не порозовела от раздражения.

С любопытством всмотрелся в свое отражение в зеркале. Вмятина на лбу стала заметно больше, впервые за долгие годы ее даже частично не закрывали волосы, и выглядела она ужасно. Такая глубокая, что в ней уместилась бы чашка кофе, если б он лежал на спине. Но теперь, по мнению Блейза, он не очень-то напоминал безумного похитителя детей с полицейского рисунка. Скорее, выглядел иностранцем, из Германии, или Берлина, или откуда-то еще. Только глаза остались теми же. И что будет, если его выдадут глаза?

– У Джорджа есть солнцезащитные очки, – вспомнил Блейз. – Это выход… верно?

С одной стороны, он отдавал себе отчет, что выглядит даже более подозрительным, чем прежде, но, с другой – может, и нет. И потом, что еще он мог сделать? Уменьшить рост точно не получилось бы. Оставалось лишь одно: заставить внешность работать на него, а не против.

Конечно, он не понимал, что, пожалуй, поработал над изменением образа даже получше Джорджа, не понимал, что нынешний Джордж – продукт его подсознания, яростного, наполовину безумного, которое существовало под наружным слоем глупости. Долгие годы он полагал себя тупицей, принимая собственную глупость как непременный элемент жизни вроде вмятины во лбу. И тем не менее какая-то часть мозга продолжала функционировать глубоко внутри, под сильно поврежденным наружным слоем. Продолжала функционировать в полном соответствии с инстинктом выживания, свойственным живым существам. Точно так же личинки, черви, микробы продолжают жить под поверхностью полностью выгоревшего луга. Эта часть помнила все. Каждую нанесенную обиду, каждый случай жестокого обращения, каждую пакость, с которой он сталкивался в этом мире.

Он прошел немалую часть лесной дороги от Апекса, когда огромный, старый, под завязку загруженный лесовоз нагнал его и остановился рядом. За рулем сидел небритый мужчина в клетчатой шерстяной куртке, из-под которой выглядывала теплая нижняя рубашка.

– Залезай! – крикнул он.