Престидижитатор Сталина (СИ) - Номен Квинтус - Страница 39

Я все свои печи строил по Витькиному руководству: первая, объемом четыре кубометра, соответствовала середине еще восемнадцатого века, вторая, на семьдесят два куба, выстроенная вместо двенадцатикубовой печки Засыпкиных, соответствовала как раз первой четверти века девятнадцатого (если не считать кауперов, конечно) — и была самой большой печью, которую можно было эффективно топить древесным углем. Третья — на триста тридцать кубов — была «американской конструкции» где-то конца семидесятых годов этого же века, и являлась, по крайней мере по словам Витьки, самой большой печью, которую можно было ставить с кирпичной оболочкой. А вот новые, большие (по тысяче с небольшим кубиков) были уже советского проекта годиков так пятидесятых двадцатого века, и были эти «стальные» печи диаметром метров в двенадцать и высотой около тридцати пяти — это не считая восьмиметрового фундамента, наполовину спрятанного под землей. Чтобы такая печка правильно работала, там стояло семь паровых машин мощностью от сорока и до двухсот сорока сил, а обслуживали ее смены человек по семьдесят. Четыре смены по семьдесят человек. И по шестнадцать человек в смену обслуживали кауперы. Правда, на кауперы и восьми было бы довольно, да и на самих домнах полусотни мужиков хватило бы — но как и где еще обучать подрастающую смену?

Зато — если печку кормить агломератом или окатышами и подкармливать кислородом и метаном — печка должна была выдавать по тысяче четыреста тонн чугуна в сутки. А вот так, поглощая простую (хотя и очень хорошую) руду и обходясь как без кислорода, так и без метана, печка спустя месяца три после запуска допыхтела до производительности в шестьсот ежесуточных тонн. Двести двадцать тысяч тонн в год, чуть больше, чем все остальные домны России (не включая, правда, мои «мелкие»). А уж две такие печки…

Тогда Николай Петрович слегка обалдел от увиденного, а когда все же пришел в себя, поинтересовался:

— Никита Алексеевич, вот вы, как я понимаю, нынче привели к разорению всех прочих металлистов. Но ведь России далее железа потребуется куда как больше…

— Я в курсе, поэтому сейчас приступаю к постройке еще двух таких же печей. Здесь приступаю, но есть планы и в иных местах заводы новые поставить.

— Я как раз к этому и веду: что вам еще потребно для развития производств ваших? Земли, привилегии, что там еще понадобиться может?

— Насчет земель я уже Карнееву докладную составил, но чтобы время не тянуть, вам же ее и передам сегодня же. Сдается мне, что у чухонцев есть места весьма перспективные в деле увеличения богатств земель русских. Но это на будущее, а нынче мне было бы очень полезно земли возле Оскола в работу взять. Здесь я уже могу выделать почти тридцать миллионов пудов в год, года через три и до пятидесяти или даже шестидесяти миллионов производство доведу. А с Осколом — так и за сотню миллионов… через три года после землеотвода. Через четыре, а то мало ли что случиться может…

— Вы пуском двух всего печей разом позволили России догнать Британию в выпуске чугуна, а через три года ее обойдете вдвое или втрое…

— Британцы тоже лапу сосать не будут.

— Не сомневаюсь в этом. Но ведь вы всяко британцев обгоните в делах железных?

— По валовому производству безусловно, а вот если брать на душу населения, то все пока выглядит отвратительно, ведь у Британии народу пятнадцать миллионов, а в России уже около пятидесяти. Так что нам пристало британцев обогнать минимум втрое, да и тогда мы, считай, вровень будем.

— Ну если так считать… А если запрашиваемые земли вы получите, то сможете их и в подушном исчислении обогнать?

— Да как два байта переслать!

— Что, извините?

— Обгоню. Дайте мне земли и четыре года — и точно обгоню. Да, Ваше Величество, я еще вот что спросить хотел: у нас с германскими княжествами отношения хорошие?

— Неплохие. А ваш интерес тут в чем?

— Есть у них руды интересные, коими земли российские обделены — ну, или их не нашли еще. Если я с какими-нибудь немцами торговые договора заключу на поставку мне этих руд, сможет держава в случае неприятностей заставить немцев договора сии исполнять? Опять же, кое-что из техники германской мне было бы весьма полезно прикупить…

— Вам гарантии потребны от казны?

— Нет. Мне, возможно, будут потребны войска, чтобы объяснить кое-кому, что заключенные договора следует исполнять в срок и с должным качеством. Но это, конечно, я на крайний случай интересуюсь.

— Договора заключайте, ежели вам они столь нужны. А насчет таких гарантий… мы подумаем, как их обеспечить.

Тогда мое общение с царем на этом и закончилось, а теперь я его встречал в Москве. Был, конечно, соблазн на «техническом» рейсе припереться в Петербург и оттуда сопровождать Императора в Москву — но это, по моему мнению, было бы неприлично. Император должен быть первым пассажиром, и нехрен выпендриваться, а то царь и обидеться может.

Поезд прибыл в Москву точно по расписанию, не зря Ванька изобретал прямоточники по полтораста сил. Трехсотсильный паровоз по отличной дороге легко тащил шестивагонный поезд со скоростью до семидесяти километров в час, благодаря конденсаторам (и прохладной довольно погоде) воду пришлось доливать лишь на станции Бологое — да и то там больше ждали встречного поезда, чтобы Николай мог насладиться видом прибывающего эшелона. Так что ровно через десять часов после отправления из Питера поезд прикатил в Москву, а первый вопрос Николая ко мне прозвучал несколько странно:

— Никита Алексеевич, а зачем вы сделали промежуток между рельсами вдвое большим, чем на прочих ваших дорогах?

Ага, ни как я придумал стадвадцатипятиметровые мостовые пролеты, ни каким чудом была выстроена эстакада в четыре с половиной километра, ни кто проектировал прекрасные здания вокзалов…

Кстати, о вокзалах. В Москве и Питере вокзалы были выстроены по «моему» проекту: я просто нарисовал по памяти Ярославский вокзал, выстроенный Шехтелем, и отдал картинку специально нанятым архитекторам: мне просто Ярославский больше всего нравился, по крайней мере внешне. В обеих столицах вокзалы были выстроены совершенно одинаковыми, с той лишь небольшой разницей, что в Москве внутренние стены главного зала отделывались белым мрамором, специально закупленным в Карраре, а в столице использовался мрамор отечественный, бежевого оттенка с прожилками. Откровенно говоря, мне на итальянский для Питера денег было просто жалко. Три «промежуточных» вокзала первого класса — в Твери, в Бологом и в Малой Вишере — «повторяли» Рижский вокзал, четыре станции второго класса обеспечивались вокзалами, «идентичными вокзалу в Калуге», а на станциях четвертого класса ставилось здание, очень похожее на вокзал в Мытищах до того, как его «осовременили». Единственным отличием от «прототипов», сохранившихся в моей памяти (и памяти моего телефона, откуда я их, как смог, в свое время перерисовал) было то, что здания вокзалов трех первых классов снаружи отделывались камнем, а все вокзалы четвертого класса были снаружи оштукатурены и покрашены в разные цвета. Это, правда, только снаружи строения повторяли «прототипы из будущего», внутри я лишь частично знал планировку Калужского вокзала (той части, куда пассажиры могли попасть) и постарался ее повторить, а всё остальное нанятые архитекторы сделали по своему вкусу. Ну, с учетом моих разъяснений, что вокзалу положено иметь, и моих же достижений в части применения железобетона…

А еще все эти вокзалы в темное время свечами освещались, что оказалось делом нетрудным и недорогим. Я буквально случайно узнал, что какой-то француз придумал, как добывать стеарин из свиного жира — но сало с чесночком я уж лучше внутрь употреблю. Просто потому, что «как добыть стеарин из любого жира» было одной из популярнейших тем, обсуждаемых реконструкторами — а у меня масла подсолнечного стало уже вообще завались! А если масло омылить известью а потом из этого хренового «мыла» кислотой (например уксусом, которого у меня тоже теперь было овердофига) выделить искомый стеарин, то в отходах еще и дохренищи глицерина получается. То есть собственно дискуссии у реконструкторов шли в основном с ориентацией на глицерин, а он тоже лишним не бывает…