Айвенго (с иллюстрациями) - Скотт Вальтер - Страница 16

— Придержи язык! Иди передай твоей госпоже мое поручение, и пусть

она поступает, как ей угодно. По крайней мере здесь внучка Альфреда 1 может

повелевать как королева.

Эльгита ушла из зала.

— Палестина! — проговорил Сакс. — Палестина… Сколько ушей жадно прислушивается к басням, которые приносят из этой роковой страны распутные крестоносцы и лицемерные пилигримы. И я бы мог спросить, и я бы

мог осведомиться и с замирающим сердцем слушать сказки, которые расска-зывают эти хитрые бродяги, втираясь в наши дома и пользуясь нашим гостеприимством… Но нет, сын, который меня ослушался, — не сын мне, и я забочусь о его судьбе не более, чем об участи самого недостойного из тех людишек, которые, пришивая себе на плечо крест, предаются распутству и убийствам

да еще уверяют, будто так угодно Богу.

Нахмурив брови, он опустил глаза и минуту сидел в таком положении.

Когда же он снова поднял взгляд, створчатые двери в противоположном конце зала распахнулись настежь, и предшествуемые дворецким с жезлом и четырьмя слугами с пылающими факелами поздние гости вошли в зал.

1 Альфред Великий — король англосаксонского королевства Уэссекс (871–901).

Сыграл видную роль в становлении англосаксонской государственности в эпоху

раннего Средневековья.

ГЛАВА IV

Свиней, козлов, баранов кровь текла;

На мрамор туша брошена вола;

Вот мясо делят, жарят на огне,

И свет играет в розовом вине.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Без почестей Улисс на пир пришел:

Его в сторонке за треногий стол

Царевич усадил…

Гомер. Одиссея (песнь XXI)

ббат Эймер воспользовался удобным случаем, чтобы сме-нить костюм для верховой езды на еще более великолепный, поверх которого надел затейливо вышитую мантию.

Кроме массивного золотого перстня, являвшегося знаком его духовного сана, он носил еще множество колец

с драгоценными камнями, хотя это и запрещалось мона-стырским уставом, обувь его была из тончайшего испанского сафьяна, борода подстрижена так коротко, как только это допускалось

его саном, темя прикрыто алой шапочкой с нарядной вышивкой.

Храмовник тоже переоделся — его костюм был тоже богат, хотя и не так

старательно и замысловато украшен, но сам он производил более величественное впечатление, чем его спутник. Он снял кольчугу и вместо нее надел туни-ку из темно-красной шелковой материи, опушенную мехом, а поверх нее —

длинный белоснежный плащ, ниспадавший крупными складками. Восьмиконечный крест его ордена, вырезанный из черного бархата, был нашит

Прием аббата Эймера и тамплиера Бриана Буагилбера

56

айвенго

на белой мантии. Он снял свою высокую дорогую шапку: густые черные как

смоль кудри, под стать смуглой коже, красиво обрамляли его лоб. Осанка

и поступь, полные величавой грации, были бы очень привлекательны, если

бы не надменное выражение лица, говорившее о привычке к неограничен-ной власти.

Вслед за почетными гостями вошли их слуги, а за ними смиренно вступил в зал и проводник, в наружности которого не было ничего примечатель-ного, кроме одежды пилигрима. С ног до головы он был закутан в простор-ный плащ из черной саржи, который напоминал нынешние гусарские плащи

с такими же висячими клапанами вместо рукавов и назывался склавэн, или

славянский. Грубые сандалии, прикрепленные ремнями к обнаженным ногам, широкополая шляпа, обшитая по краям раковинами, окованный железом

длинный посох с привязанной к верхнему концу пальмовой ветвью дополня-ли костюм паломника. Он скромно вошел позади всех и, видя, что у нижнего

стола едва найдется место для прислуги Седрика и свиты его гостей, отошел

к очагу и сел на скамейку под его навесом. Там он стал сушить свое платье, терпеливо дожидаясь, когда у стола случайно очистится для него место или дворецкий даст ему чего-нибудь поесть тут же у очага.

Седрик с величавой приветливостью встал навстречу гостям, сошел с почетного помоста и, ступив три шага им навстречу, остановился.

— Сожалею, — сказал он, — достопочтенный приор, что данный мною

обет воспрещает мне двинуться далее навстречу даже таким гостям, как ваше

преподобие и этот доблестный рыцарь-храмовник. Но мой дворецкий должен был объяснить вам причину моей кажущейся невежливости. Прошу вас

также извинить, что буду говорить с вами на моем родном языке, и вас попрошу сделать то же, если вы настолько знакомы с ним, что это вас не затруднит; в противном случае я сам настолько разумею по-норманнски, что разберу то, что вы пожелаете мне сказать.

— Обеты, — сказал аббат, — следует соблюдать, почтенный франклин, или, если позволите так выразиться, почтенный тан, хотя этот титул уже несколько устарел. Обеты суть те узы, которые связуют нас с небесами, или те

вервии, коими жертва прикрепляется к алтарю; а потому, как я уже сказал, их следует держать и сохранять нерушимо, если только не отменит их святая

наша мать-церковь. Что же касается языка, я очень охотно объяснюсь на том

наречии, на котором говорила моя покойная бабушка Хильда Миддлгемская, блаженная кончина которой была весьма сходна с кончиной ее достославной

тезки, если позволительно так выразиться, блаженной памяти святой и преподобной Хильды в аббатстве Витби — упокой, Боже, ее душу!

Когда приор кончил эту речь, произнесенную с самыми миролюбивыми

намерениями, храмовник сказал отрывисто и внушительно:

— Я всегда говорил по-французски, на языке короля Ричарда и его дворян; но понимаю английский язык настолько, что могу объясниться с уроженцами

здешней страны.

глава iv

57

Седрик метнул на говорившего один из тех нетерпеливых взоров, которыми почти всегда встречал всякое сравнение между нациями-соперницами; но, вспомнив, к чему его обязывали законы гостеприимства, подавил свой

гнев и движением руки пригласил гостей сесть на кресла пониже его собственного, но рядом с собою, после чего велел подавать кушанья.

Прислуга бросилась исполнять приказание, и в это время Седрик увидел

свинопаса Гурта и его спутника Вамбу, которые только что вошли в зал.

— Позвать сюда этих бездельников! — нетерпеливо крикнул Седрик.

Когда провинившиеся рабы подошли к помосту, он спросил:

— Это что значит, негодяи? Почему ты, Гурт, сегодня так замешкался?

Что ж, пригнал ты свое стадо домой, мошенник, или бросил его на поживу

бродягам и разбойникам?

— Стадо все цело, как угодно вашей милости, — ответил Гурт.

— Но мне вовсе не угодно, мошенник, — сказал Седрик, — целых два

часа проводить в тревоге, представлять себе разные несчастья и придумывать

месть соседям за те обиды, которых они мне не причиняли! Помни, что в другой раз колодки и тюрьма будут тебе наказанием за подобный проступок.

Зная вспыльчивый нрав хозяина, Гурт и не пытался оправдываться; но шут, которому многое прощалось, мог рассчитывать на большую терпимость со стороны Седрика и поэтому решился ответить за себя и за товарища:

— Поистине, дядюшка Седрик, ты сегодня совсем не дело говоришь.

— Что такое? — отозвался хозяин. — Я тебя пошлю в сторожку и прикажу

выдрать, если ты будешь давать волю своему дурацкому языку!

— А ты сперва ответь мне, мудрый человек, — сказал Вамба, — справедливо и разумно ли наказывать одного за провинности другого?

— Конечно, нет, дурак.

— Так что же ты грозишься заковать в кандалы бедного Гурта, дядюшка, за грехи его собаки Фангса? Я готов хоть сейчас присягнуть, что мы ни единой

минуты не замешкались в дороге, как только собрали стадо, а Фангс еле-еле

успел загнать их к тому времени, когда мы услышали звон к вечерне.

— Стало быть, Фангса и повесить, — поспешно объявил Седрик, обращаясь к Гурту, — он виноват. А себе возьми другую собаку.