Леди и лорд - Джонсон Сьюзен - Страница 17

— А возможно ли такое… Я не знаю… Я не хочу показаться жадной, но… с твоим опытом… ну, ты сам должен понимать… Я имею в виду…

— Я не дам тебе заснуть целую ночь, — с улыбкой ответил он, — если ты пытаешься спросить меня именно об этом.

— Целую ночь? — Ее глаза открылись от изумления и радости. — Целую ночь? — еще раз выдохнула она.

— Да, целую ночь, моя маленькая Битси, — ласково ответил он. Почему-то в этот момент, глядя на нее, он ясно представил себе маленькую девочку в магазине со сладостями. — Если, конечно, ты не считаешь себя слишком старой.

Словно пытаясь продемонстрировать свой юный возраст, Элизабет скорчила рожицу и показала ему язык.

— Ты просто прекрасна, — заверил он ее. — Не слишком молода, не слишком стара и безупречна во всех отношениях. Разве что…

— Разве что? — несколько неуверенно, но с вызовом переспросила она.

— Разве что на тебе слишком много одежды, — заявил Джонни с мужской прямолинейностью.

— О… И это — все? А я-то уж испугалась, что допустила какую-то непростительную в постели ошибку. М-м-м, скажи, может ли женщина попросить кое о чем? Я имею в виду… — Она умолкла, и на ее губах появилась соблазнительная улыбка. — Впрочем, к тебе, я полагаю, они могут обращаться с любыми просьбами, не так ли?

— Я всегда готов учиться, — пошутил он.

— Какая скромность! — фыркнула Элизабет.

— Да, это одно из многих моих достоинств. — И Джонни улыбнулся так радужно, что почти заставил ее поверить в свои неисчислимые добродетели.

— Но не то, в котором я нуждаюсь сейчас. — Улыбка Элизабет была улыбкой опытной искусительницы.

— Распутная женщина… Какая прелесть! — Его синие глаза, полные веселья, встретились с ее взглядом.

— Вот именно. Тебе нравится? — призналась Элизабет. Она слишком долго жила не зная радости и теперь наслаждалась всем, что может подарить ей эта ночь. — А теперь, если ты на минутку отпустишь меня… — она выскользнула из-под него и поднялась с кровати, — …мы поглядим, как ты реагируешь на то, что может предложить женщина…

Лежа в одиночестве на спине, Джонни громко расхохотался. Перевернувшись на бок, он подпер голову рукой и стал с улыбкой наблюдать за тем, как она расстегивает застежки ночной рубашки.

— Я жду не дождусь, когда ты меня чему-нибудь научишь. А что, Хотчейн был хорошим учителем?

— Не твое дело, черт бы тебя побрал, — ласковым голосом ответила Элизабет. — Мужчины все такие собственники?

Вздернув бровь и пожав плечами, Джонни ответил:

— По крайней мере, не я.

— Хорошо. — Она слишком долго находилась под властью своего отца, а затем — мужа и очень остро чувствовала любые попытки контролировать ее, поэтому сразу же хотела заявить о своем месте в жизни.

Окончательно освободившись от ночной рубашки, Элизабет сбросила всю одежду на пол и осталась обнаженной. Ослепительно прекрасная — стройная и длинноногая, — она впервые чувствовала себя абсолютно свободной и, кокетливо поддразнивая Джонни, сказала:

— А теперь на тебе слишком много одежды. Ну-ка, раздевайся.

Он охотно подчинился приказу и с готовностью скинул все, что на нем было. Через считанные секунды он уже лежал на постели совершенно обнаженный — могучий и загорелый, словно языческий бог. Джонни открыл объятия и без труда, на лету, поймал прыгнувшую на него Элизабет. Сначала он подмял ее под себя, а затем они стали кувыркаться на широкой постели, сделанной еще в те времена, когда муж и жена непременно должны были спать вместе. Они дурачились, хихикали и смеялись, он целовал ее, а она извивалась, взвизгивала, как разыгравшийся щенок, и возвращала ему его поцелуи.

В ту ночь она была то игривой, то серьезной и не переставала удивляться тому, как много счастья могут подарить друг другу два человека.

— Можно? — спрашивала она и, видя ободряющую улыбку Джонни, осторожно, как к чему-то опасному, прикасалась пальчиком к самым сокровенным местам его тела. Она экспериментировала, она все время открывала для себя что-то новое. Эта трогательная чувственность умиляла Джонни Кэрра, навевала воспоминания о давно забытом и заставляла вспоминать о том, как он мальчишкой точно так же открывал для себя женщину. Тогда он был еще школьником, жил в Париже, а первой учительницей его стала герцогиня д'Артуа.

— Еще… еще… еще… — игриво требовала Элизабет — сладострастная и веселая, одаривая Джонни поцелуями. А Джонни Кэрр — молодой, плененный ею и горящий от страсти, охотно повиновался.

Джонни был до глубины души тронут ее самозабвенностью и благодарностью, которую она не стыдилась выказывать ему, непритязательным обаянием этой девушки и ее бурными и по-детски искренними проявлениями радости. Гораздо позже, когда полночь давно миновала и Элизабет клубком свернулась в объятиях Джонни, согревая его теплом своего разгоряченного тела, она призналась ему:

— Я никогда не думала, что мне придется испытать такое наслаждение. Оказывается, то, что я раньше принимала за радость, — либо настоящий хлам, либо просто пустяки. Благодарю тебя, Джонни. — И, приподняв голову с подушки, она нежно поцеловала возлюбленного.

Это было сказано с такой неподдельной искренностью, почти детской в своей наивности, что Джонни тут же подумал: чего же стоили все женщины, когда-либо промелькнувшие в его прошлом? Впервые в жизни его сердце затрепетало от глубины чувств, которые испытывал по отношению к нему другой человек.

— Я никогда не знала… — прошептала Элизабет, прежде чем уснуть. С довольной улыбкой, как у девочки, получившей подарок, она прижалась к нему еще ближе, ее душистые волосы густым покровом легли на его руку, а теплое дыхание согревало ему грудь. — А теперь — знаю, — закончила она с умиротворенным вздохом.

Чуть позже, когда Элизабет уже спала, она вдруг протянула руку и дотронулась до его лица.

— Я здесь, — прошептал Джонни, успокаивая любимую, а затем взял ее ладонь и запечатлел на ней полный нежности поцелуй.

Когда Элизабет получила уже все, что мог дать ей Джонни, и крепко спала, улыбаясь во сне, он обнаружил, что не может уснуть. Это было так не похоже на него, который в случае надобности мог прикорнуть даже на конской спине. Но тем не менее сон не шел к нему. Он не знал почему, а точнее — не хотел знать.

После того как встало солнце, он разбудил Элизабет Грэм поцелуем и еще раз подарил ей счастье чувственной любви, а потом ушел, унося в душе горечь и ощущение потери. С Джонни Кэрром такое случилось впервые.

Они простились утром. Потому что политика — дрянная штука, и те, кто враждовал веками, не помирятся оттого, что два человека разделили между собой ночь, полную наслаждений.

Как бы то ни было, их разделяла целая пропасть.

Их разделяли нации.

Их разделяли традиции и устои, их разделяла история.

И они оба понимали это.

— Я хотела бы поблагодарить вас от всего сердца, — сказала она напоследок, когда они церемонно прощались друг с другом — так, как если бы совсем недавно не лежали обнаженные в объятиях друг друга. Как если бы обменивались любезностями на дипломатическом приеме. — Благодарю вас за замечательную ночь.

Джонни Кэрр бросил на Элизабет быстрый взгляд из-под ресниц, оценивая, насколько серьезно та говорит. Никогда прежде его не благодарили за это.

Поймав его взгляд, Элизабет улыбнулась, прижимаясь щекой к его груди.

— Судя по твоему лицу, я — первая, кто поблагодарил тебя за это.

Внезапная улыбка тронула уголки его губ.

— Ты действительно первая. И слава Богу. А если бы границы, разделяющие нас, не были так непреодолимы, я бы сказал тебе: «Приходи ко мне в любую минуту…»

— И вряд ли я устояла бы перед этим искушением, если бы только мой визит не стал причиной какого-нибудь международного инцидента.

Джонни и сам бы поддался тому же искушению, если бы не взял так крепко за горло ее отца.

— Путешествовать втайне не представляет никакой сложности. Мы частенько пересекаем границу. Вот если бы только не…

— Мой отец, вы хотите сказать? — В голосе Элизабет внезапно появился холодок.