Украсть право первой ночи (СИ) - Сапункова Наталья - Страница 43

Отец? Да, это он. Но она не видит ни лица мужчины, ни рук, ни рубашки, только помнит запах. А мама? Мама – тихий смех, какие-то слова, что-то качается, и тоже ни лица, ни голоса, ни платья. О том, что хорошо бы увидеть, как одеты родители, Мариса думала уже потом, проснувшись – ведь одежда могла многое подсказать, по крайней мере о том, какое положение они занимали в жизни. Но нет, самого интересного ей не позволялось увидеть. Их лица, голоса, их имена. Ну пожалуйста, Ясное Пламя, я прошу тебя!

Несколько дней подряд Крисс её будила, и когда Мариса просыпалась, её лицо было мокрым от слез.

– С тобой можно сойти с ума, – вздыхала Крисс. – Когда уже мы поспим?

А потом всё это постепенно прекратилось. Мариса сама вздохнула с облегчением – сны её измучили, так и не показав ничего по-настоящему стоящего.

Утром двенадцатого дня Марису позвали к настоятельнице. Она обрадовалась – наконец что-то решилось с её делом? С ней ведь должны поговорить два священника, которые помимо отца Савера разрешат, или напротив, запретят ей пройти церемонию развода. Видимо, время пришло. Так же, как и в прошлый раз, Мариса пришла в кабинет и низко поклонилась. Как и в прошлый раз, мать Клеменс показала ей на стул.

– Сядь. Посмотри на меня, – она пристально посмотрела в лицо Марисы. – Всё решено.

Марисе стало трудно дышать, а сердце её застучало как сумасшедшее. Решено – что?!

– Уже завтра ты нас покинешь, независимо от того, как Пламя решит твою судьбу, – мягко сказала сестра Клеменс. – Ты вновь станешь незамужней… или не станешь.

И Мариса вздохнула. Дышать можно, оказывается. Завтра она уйдёт за ворота, увидит рыжего. Он хоть скучал по ней?

Да ладно, пусть бы она и не развелась – если уйти подальше, и с рыжим, и никогда не встречать Реддита, то велика ли разница?

– Но как же, – удивилась она. – Я думала, что святые отцы захотят расспросить меня.

– Могли, да, – согласилась настоятельница. – Но обошлись без этого, как видишь. Разрешение на ритуал подписано. Знаешь, отец Савер беспокоится о тебе. Выпавшие тебе испытания были жестоки. Никто из отцов Храма не одобряет права первой ночи. А для тебя оно было жестче, чем для прочих.

Ах это… Мариса немного удивилась. Жёстче? Да ей повезло! Где жёсткость? Она узнала рыжего. Ивина.

Да, он Ивин, Ивин! Что она всё – рыжий да рыжий!

Сестра наблюдала за её лицом. Кивнула понимающе:

– Кто знает. Потом ты поймёшь.

А что понять – ладно, потом так потом.

– Отец Савер хотел, чтобы ты осталась здесь. И лучше навсегда. Ты нуждаешься в защите. Разведясь, ты не станешь вновь девицей, покровительство опекунов потеряно, а нового, данного браком, ты лишишься. Если развода не будет, то постриг тоже избавит тебя от нежеланного брака. Понимаешь?

– Конечно, матушка… Но… – вскинулась она.

– Дослушай, – повысила голос мать Клеменс. – Я против того, чтобы ты осталась тут. Монастырь – не кладбище тайн. Он для жизни, которая тебе пока не подходит. Ты сама тайна. Разберись, что ты в себе прячешь, дорогая моя.

– Да… Матушка! – Мариса готова была расцеловать старую настоятельницу.

– Слушай дальше, и внимательно! – строго сказала та и даже погрозила пальцем. – В Гарратене есть женский монастырь, Обитель Синичек, находится сразу за Северными воротами. Я хорошо знакома с сестрой-ключницей, её зовут сестра Иларис. Сегодня же напишу ей о тебе. Обещай, что если с тобой случатся любые неприятности, ты пойдёшь туда и попросишь помощи. И если потребуется даже не помощь, а просто добрый совет, всё равно иди к сестре Иларис. Поняла? Обещаешь?

– Да, обязательно, – заверила Мариса. – Спасибо, матушка, я так и сделаю.

Сама подумала: в Гарратене с ней будет Ивин. И ни о каких неприятностях даже думать не хочется! Хотя, если… Сестра Иларис, ключница, Обитель Синичек.

– Тогда иди, дочь моя, занимайся своими делами, – отпустила её мать Клеменс.

Мариса сказала Крисс о завтрашнем обряде поздно вечером, когда ложились спать.

– Я буду желать тебе удачи, – пообещала та. – И просить за тебя Ясное Пламя.

– А сама так и не решилась написать королеве? А попросить настоятельницу? – осторожно спросила Мариса.

Казалось, мать Клеменс так добра и непременно поможет, почему Крисс сомневается?..

– Настоятельница ничего не сделает для меня, не поставив в известность отца. Таков устав в том, что касается послушниц, – грустно вздохнула Крисс. – Я почти решилась попросить её, правда. Но не стала. Если отец узнает, будет плохо. Если всё-таки напишу, могу я попросить тебя отправить письмо?

– Конечно! Только не откладывай, пиши! – обрадовалась Мариса.

– У меня нет даже мелочи, чтобы заплатить за почту.

– Не страшно, не беспокойся! Но на чём же писать?..

– Я уже нашла бумагу и чернила, взяла в канцелярии, – Крисс вскочила и откинула тюфяк на своей лежанке.

Она ответственно подошла к делу: несколько сложенных листов дорогой плотной бумаги завернула в дешёвую бумагу и спрятала в нишу между лежанкой и стеной, там же нашлось место флакончику с чернилами и перьям. Крисс села к лампе и принялась за письмо. Мариса закрыла глаза…

Не уснула, конечно. Крисс уже закончила и убрала за собой, спать почему-то не хотелось обеим. Мариса волновалась, хоть мать Клеменс и пообещала, что выпустит отсюда в любом случае. Так хотелось увидеть Ивина Монтери! И целоваться с ним – ну разве можно о таком мечтать в монастырской келье?

– Хочешь, расскажу тебе балладу? Знаю её наизусть. Мне она так нравится, только теперь сомневаюсь, всё ли вспомню. Хочется вспомнить. Она о любви, между прочим. Если останусь в монастыре… Тут нет таких книг.

– Расскажи, – Мариса устроилась удобнее.

И обрадовалась, когда подруга начала – она и сама знала наизусть эту балладу, много раз брала у отца Эвола эту книгу и читала вслух у печки зимними вечерами. Теперь слушала негромкий голос Крисс и улыбалась про себя – это было как привет из прежней жизни, как уверение, что всё получится.

Крисс замолчала, подумав, виновато призналась:

– Я забыла. Вот жалость! Могу дальше передать своими словами, ничего?

– Я продолжу, а ты слушай… – Мариса стала читать сама, уверенно, нараспев. Окончание баллады было таким красивым и волнующим…

Крисс только удивлённо вздохнула. Потом сказала, когда Мариса закончила:

– Ничего себе, пошутила надо мной! Ты точно жила у мельника?

– И не думала шутить. В доме мельника тоже можно читать книги, разве нет?

– Конечно, – кратко согласилась Крисс.

Полежав молча, она вдруг спросила:

– А что за ключ ты носишь на шее? Зачем?

– Память о маме. Единственная, другой нет. Доброй ночи, Крисс!

– Доброй ночи, – прошептала подруга. – Последний раз, да? Может, больше и не увидимся?

– Со временем узнаем, – отозвалась Мариса. – Если ты отсюда уйдёшь, то там, за воротами, мы уже не сможем звать друг друга по именам. А я вряд ли стану появляться поблизости от нашей королевы.

– Будем-будем, по именам, – возразила Крисс. – Мне кажется, что только так. После жизни здесь…

Глава 19. Развод

Ивин Монтери терпеливо ожидал решения о разводе, нее упуская из виду ничего. И он порядком надоел своим вниманием отцу Саверу. Но это был его брат, которого Ивин знал с детства и понимал, до какой степени можно ему надоедать. Ещё он был сыном своего отца и умел вести переговоры, понимал, как склонять людей на свою сторону и где границы откровенности. Понятно, что удавалось не всегда, иначе откуда бы взялись его долги и неприятности. Но допросы двух священников и нравоучительные беседы с ними он выдержал блестяще. Очень старался, чтобы почтенные отцы ограничились им и не трогали Марису – кто знает, не наговорит ли она лишнего?

Что лишнего можно наговорить? Да мало ли. Со служителями Ясного Пламени, бывает, не угадаешь. Но всё получилось, разрешение на развод было дано.

Подпись брата Ивин подразумевал как нечто собой разумеющееся. Но именно отец Савер подкинул ему неприятный сюрприз, причем в последний момент. Зазвал младшего брата в свой кабинет и показал разложенное на столе разрешение – лист гербовой бумаги из Храма, и две подписи.