РЕФЕРЕНС. Часть вторая: ’Дорога к цвету’ (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич - Страница 32

— И по какой-такой причине мы не можем разнести его в фарш? — спросил я недовольно, примерно понимая, что услышу в ответ.

Угадал.

— Это вызов владетелю! Никто не смеет ответить на него, кроме владетеля!

Я не стал спрашивать: «Ну и что?» ― потому что ответ очевиден. Что-то вроде покрытия себя несмываемым позором во веки веков. Возможно, даже в три слоя с грунтовкой. Объяснять, что это не Олимпийские игры, бесполезно хотя бы потому, что Калидия о них понятия не имеет. Да хоть бы и имела — когда её накрывает вот этим владетельским безумием, то башню клинит намертво. Не дай Ктулху, кто-то подумает, что она недостаточно владельская владетельница!

— И что, вы теперь непременно должны потыкать друг в друга саблями? — спросил я мрачно.

— Это не обязательно дуэль, — отмахнулась она. — Возможно, просто переговоры. Но я здесь единственный владетель, значит, выйти к нему должна я!

— Одна?

— Конечно, одна!

— Альке это не понравится… — скривился я, ощупывая ребра. — Чёрт, опять синяк будет…

— Простите, я случайно. И я вас очень прошу, Док, объясните Алиане, что я иначе не могу!

— А сама что? Язык не повернётся?

— Боюсь. Она начнёт меня удерживать, я могу не сдержаться и наговорить такого, о чём потом пожалею. А мы только что помирились! Ну пожалуйста, она вас слушает!

— Ого, — удивился я, — ты меня просишь? Не приказываешь, не велишь, не исходишь на говно?

— Я много думала, Док. И прошу у вас прощения.

Видно было, что ей тяжело это далось. Хватит этого раскаяния на… Да ни на сколько не хватит. И чёрт с ней, поболтать с этим придурком нужно. А если всё пойдёт плохо, разрешу Беране его пристрелить. Извинюсь потом, скажу, что случайно вышло, ах как жаль.

— Уговорила, иди общайся. Но учти, если тебя зарежут, я смогу максимум нарисовать портрет на могилку. Старость — не радость, ещё десяти лет в уплату за твою жизнь нет.

— Я понимаю. Спасибо, — и умчалась по лестнице. Одеваться, надо полагать.

Алиана прибежала, когда Калидия уже идёт по дороге к владетелю. Тот, кстати, так и простоял с мечом в салюте всё это время. Надеюсь, у него рука затекла, и это поможет нашей самке самурая, если дело дойдёт до рукопашной.

— Зачем вы её отпустили! — девушка вцепилась в меня и начала трясти, так, словно ожидает, что с меня яблоки посыплются.

Но из меня давно уже сыплется только песок. В фигуральном, разумеется, смысле.

— Прекрати, — сказал я, — мои бедные рёбра!

— Простите! Но как вы могли…

— Во-первых, — оборвал я её, — Калидия мне не подчиняется. Во-вторых, надо же узнать, зачем он припёрся.

— А если он её убьёт? — завопила Алька.

— Значит, не повезло, — пожал я плечами. — Дело военное. Но это вряд ли. Кали та ещё дура пафосная, но он-то вряд ли. Наверняка понимает, что, если зарежет девочку, то никакого резона оставлять его в живых не будет. Нам на аристократические распальцовки срать вприсядку, врежем с пулемётов — и полетят клочки по закоулочкам. Так что угомонись уже, не мешай кино смотреть.

Калидия между тем подошла к гостю и симметрично отсалютовала мечом. Теперь держит его в том же салюте.

— Берана, мы можем их слышать?

Тишина. Видимо, нет. Зря, я бы какие-нибудь микрофоны предусмотрел. Значит, будем немое кино смотреть.

Две фигуры в оболочках, одна с сиськами, другая без, синхронно вскинули мечи верх. Я уже было напрягся, но они так же одновременно убрали их за спины. Надо полагать, драки не будет. Поговорить, значит, пришёл.

— Берана, по сторонам поглядывай. Вдруг он внимание отвлекает, а к нам какие-нибудь ниндзи крадутся…

Женщина ничего не ответила, да я и не жду. Она и сама, небось, знает, что делать. Точнее, программа в ней.

Немое кино оказалось неинтересным — две чёрных фигуры постояли друг напротив друга минут пятнадцать, потом отсалютовали друг другу мечами, заставив Альку дёрнуться и вцепиться мне в локоть, и разошлись.

— Что ему было надо? — спросил я, когда Калидия вышагнула из оболочки, оставшись перед нами в естественной наготе.

Алька подала ей халат, в который девушка, к моему секундному сожалению, завернулась. Да, я старый, но это не значит, что мне не хочется смотреть на красивое.

— Он сообщил решение Совета Домов, — Калидия мрачна и сурова, как зимние горы за окном.

— Надо полагать, это не было решение извиниться и возместить ущерб, нанесённый резиденции?

— Дом Креона низложен. Мы больше не владетели. Совет забирает наши оболочки.

— Забиралки коротки, — отмахнулся я. — Если бы они могли нас взять штурмом, то не приходили бы пугать.

— Ты не понимаешь… — о, мы опять на «ты». Я снова что-то не то сказал?

— И чего именно я не понимаю?

— Все оболочки, активированные в Чёрной Цитадели, могут быть деактивированы оттуда, — голос Калидии сухой и безжизненный, как пожухшая трава. — Где бы они ни находились. Через два часа Совет Домов отзовёт наши права, моя оболочка свернётся в спору, а я стану никем. Моя жизнь закончится.

— Стоп-стоп, что значит «закончится»? — вскинулся я. — Снова начнётся отторжение интерфейсов?

— Наверное. Какая разница? Я не знаю. Такого решения Совет не принимал сотни лет, а может, и вовсе никогда. Это даже не смерть, а хуже смерти. Я больше никто, меня нет…

— Ты вот она, тут стоишь, — напомнил я, — так что кончай истерику. Если проблема в интерфейсах, то я уже один раз тебя вытащил, может, снова получится…

— Да причём тут это! — закричала на меня Калидия. — Мне нет смысла жить!

Она пнула ногой лежащую на полу оболочку, отпихнула меня с дороги и выскочила из комнаты.

— «Графиня изменившимся лицом бежит к пруду», — процитировал я мрачно. — Алька, дуй за ней и не спускай глаз. Целуй, бей, трахай, щекочи, высмеивай — что хочешь делай, но объясни девочке, что жизнь продолжается. Нам только суицидов в гарнизоне не хватало!

— Вы же спасёте её, Михл?

— По крайней мере попробую, — сказал я, не испытывая ни малейшей уверенности. — Но для этого она должна прийти в себя хоть немного. Давай, вперёд. Сейчас Калидия нуждается в тебе, как никогда в жизни ни в ком не нуждалась. Даже если будет кричать: «Убирайся прочь!»

— Она будет, — кивнула серьёзно Алька. — Но чёрта с два я её послушаю!

Глава 11. Не годен к строевой

— Мы будем рисовать её, дедушка Док?

— Ты что, колбаса, подслушивала?

— Вы так кричали… Ну ладно, громко разговаривали. Дедушка Док, а ты, правда, когда рисуешь, людей лечишь?

— Откуда ты знаешь?

— Белая-красивая говорила, что ты худую-вредную рисовал и вылечил. А потом просто вылечил, а не рисовал, и стал старый. Как в сказке.

— Да ты, я смотрю, не только глазастая, но и ушастая! — восхитился я. — Всё слышишь!

— На меня никто внимания не обращает. Что же мне теперь, уши затыкать?

— Не надо затыкать. В этом нет никакой тайны. Да, я раньше мог менять людей, когда их рисую. Видел не то, что есть, а то, что должно быть, и рисовал это. Иногда получалось, чтобы правдой стало нарисованное, а не то, что было. Иногда не получалось.

— А теперь не можешь?

— Нет. Как ты говоришь: «Сломался».

— Аллах перестал смотреть твоими глазами?

— Можно сказать и так. Теперь твоими смотрит, зелёными. Наверное, ими лучше видно.

— Знаешь, я иногда думаю, что ты мне на самом деле папа. Белая-красивая говорит, что ты, когда спас худую-вредную, сразу постарел на тыщу лет. А до этого ты был не такой старый. Скажи честно, ты мой папа? Мы похожи — я тоже умею рисовать, и Аллах иногда смотрит моими глазами. А ещё ты со мной возишься, как будто я тебе родная. С чужими детьми никто не возится, кому они нужны? Ты скажи, я не буду сердиться, что тебя так долго не было. Я буду радоваться, что ты вернулся. Я маму спрашивала, но она не хочет ничего говорить.